— Я тут ночевать не собираюсь! — кричал сторож. — Слышите? Даю минуту. Не слезете — кочерга вам в бок! — иду за родителями. Все! Мы переглянулись. — Это называется ультиматум, — грустно сказал Фимка и опустил голову так, что его черные волосы закрыли лицо. Я понимал его. Если дядя Вася приведет родителей, то нам с Фимкой будет очень плохо. Самое главное, что мы и сделать ничего не сможем, без лестницы отсюда не слезешь. Будем сидеть, как в мышеловке, и дожидаться, когда нас снимут с этого идиотского чердака. — Паша, а что такое «ультиматум»? — спросил Алёшка. — Ну, как тебе сказать, — вздохнул я. — Ну это когда тебе хотят сделать больно, а ты должен согласиться на это. Потому что если не согласишься, то еще хуже будет. — Тогда надо соглашаться. — На что? — не понял я. — Ну… на первое, — пояснил Алёшка, — второе ведь хуже будет. — Это как сказать, — возразил Фимка. — Тут и первое и второе о-го-го! Дядя Вася знаешь как уши крутит!.. — Постой-постой! — внезапно осенило меня. — Если родители придут, то уши нам, может быть, и не накрутят, но будет еще в тысячу раз хуже! Если они придут, то вся наша жизнь пойдет насмарку. Они посадят нас под замок, и мы из дома уже никуда не вылезем. Это главное, а еще, — я повернулся к Алёшке, — ты говоришь, что тебе нельзя с чердака уходить? — Да. Мне маму дождаться надо. — Значит, мы вынуждены принять первое предложение противника! — И я торжествующе посмотрел вокруг, потому что в голове моей уже созрел план действий. — Сидите тихо, — сказал я. — Начинаем операцию под кодовым названием «Подсадная утка». Утка это я. — Ты что задумал! — испугался за меня Фимка. — Не волнуйся, — ободрил я его. — Это просто. Это охотники так делают, когда охотятся на уток. Они, чтобы подманить настоящих уток, пускают на воду игрушечную, из резины, и крякают за нее. А настоящие утки видят игрушечную и думают, если она там плавает, значит, охотника нет и вообще никого нет. И спокойненько садятся рядом. Вот это и называется подсадной уткой. Понял? — Понять-то понял, — нахмурился Фимка. — Но ведь уши у тебя не резиновые. — Ничего не поделаешь, — развел я руками. Фимка смотрел на меня с восхищением и страхом. — Может, все-таки лучше вдвоем? — предложил он. — Или я один? Мне было приятно, что он заботится обо мне, но я великодушно отказался: — Не имеет смысла. Сторож видел меня, значит, мне и идти. — А если я пойду? — вдруг подал свой голос и Алёшка. — Я маленький, он меня пожалеет. — О тебе вообще никто не знает, так что сиди и не высовывайся! — строго приказал я. — Когда ждать-то?.. — как-то неуверенно спросил Фимка. — Думаю, что скоро. Очень скоро. Условный сигнал — три свистка. На другие не отзываться. Ясно? Они кивнули мне. — Теперь все, — вздохнул я. — Операция «Подсадная утка» начинается. Глава пятая. ПОДСАДНАЯ УТКА — Операция «Подсадная утка» начинается, — сказал я и что было силы жалобно закричал: — Дядя Вася! Простите меня. Не уходите!.. Я больше не буду!!! Алёшка и Фимка смотрели на меня широко раскрытыми глазами, как будто навсегда прощались со мной. — Так надо. Иначе не выберемся. Я веревку захвачу и обратно. Побег не отменяется, — прошептал я Фимке и пошел к двери чердака, как к вражеской амбразуре. Дядя Вася стоял внизу и ехидно посматривал на меня: — Ну что, герой! Испугался? А ты бы посидел там еще. Там небось хорошо… А где второй? Мне сдавалось, что вас там двое было. — Дядя Вася, простите, пожалуйста, — канючил я, сделав вид, что не расслышал его вопроса. — Простите. Я больше не буду. — Где второй, спрашиваю? — сердился сторож, а сам в это время подставлял лестницу. — Я один был. Простите меня. Я не знаю никого. Здесь страшно на чердаке, — пытался я разжалобить его. — Один? — все еще не верил дядя Вася. — Ну, это мы еще проверим. А ну шагом марш вниз! Я стал медленно спускаться. Как мне не хотелось этого делать! Уши мои заранее горели и болели. Когда я добрался до середины лестницы, мне ужасно захотелось спрыгнуть на землю и пуститься наутек. Но я тут же отбросил эту трусливую мысль. Нельзя было подводить товарищей. Надо было убедить дядю Васю, пусть ценой собственных ушей, но убедить, что, кроме меня, на чердаке никого не было. Поэтому я добровольно отдался прямо в цепкие руки сторожа. Что говорить, мне было больно, даже очень больно, когда дядя Вася, как клещами, ухватился за мое левое ухо. Он так крутил его, что казалось, еще чуть-чуть, и оно оторвется. Конечно, можно было стиснуть зубы, терпеть и не кричать, но я знал, что кричать лучше. Во-первых, не так больно, а во-вторых, есть надежда, что сторож быстрее пожалеет и отпустит. И я кричал, кричал изо всех сил, что больше никогда и нигде не буду лазить, что я ни в чем не виноват и не крал лестницы. — А кто же ее брал? — допрашивал меня сторож. — О-е-е-ой! Больно! — кричал я, как можно громче. — Отпустите меня! Я нашел ее. Случайно под ботвой. Она у забора лежала. Я покажу, только отпустите меня! Не знал я, что это ваша лестница… — Ладно, — смилостивился дядя Вася. — Отпущу, если слово дашь, что никогда не будешь воровать чужие лестницы. — Не буду, дядь Вась, честное слово, не буду! — искренне пообещал я, и сторож отпустил мое ухо. Конечно, я мог тут же рвануть и побежать — дядя Вася не догнал бы меня. У него нога в Отечественную войну была прострелена. Но не мог я оставить сторожа около чердака. Надо было во что бы то ни стало увести его от конторы. — Вон там. Пойдемте, покажу, — говорил я, растирая болевшее ухо. — Вон у того забора я ее нашел. Откуда мне знать, что это ваша лестница. — Где нашел? — У забора. — А ты не врешь? — подозрительно посмотрел на меня дядя Вася. — Что б мне провалиться на этом месте! Под ботвой лежала, еще и железом прикрытая. Я ж не знал, что это ваша лестница. — Лестница эта не моя, а государственная! Чуешь разницу?.. Вот. Я охраняю вверенное мне имущество. А ну-ка покажи, где ты ее нашел. — И он двинулся к забору. — Дядь Вась, — остановил я его, — а лестница? — Мне совсем не хотелось, чтобы он возвращался к конторе без меня. — Надо взять ее с собой, а то вдруг кто-нибудь утащит. — Соображаешь, молодец, — похвалил сторож и хитро посмотрел на меня. — Надо взять… Вот ты и возьми. Я сразу понял, что он хочет проверить — мог ли я один дотащить лестницу до чердака. Не знал дядя Вася, что я, для того чтобы освободить друзей, могу сейчас даже трактор поднять. Спокойно подойдя к лестнице, я осторожно наклонил ее и взвалил на спину. Честно говоря, для одного лестница оказалась тяжеловатой, и меня немного качнуло. Но я не подал виду, что мне тяжело. И потащил ее так, как будто целыми днями только и делал, что носил такие большущие лестницы. — Не надорвешься? — как-то слишком уж участливо спросил меня сторож. — Ничего — тут недалеко, — ответил я, стараясь дышать ровнее. — Может, помочь? — Спасибо, сам управлюсь. — А чтой-то показалось мне, что ль, — спросил он меня по дороге, — что вас двое было? — Показалось, дядь Вась. Я один, — убеждал я его. — Один, поэтому и страшно мне стало сидеть на чердаке. Знаете, как там темно! Ужас! И еще там кто-то пищит, наверное, мыши или крысы, — приврал я на всякий случай. Сторож подозрительно взглянул на меня, но глаза его потеплели. — А если б я не один был, то мы придумали бы что-нибудь… — Это правильно, — согласился со мной сторож. — Вдвоем веселее. Да я так думаю, что ты товарища бы и не оставил на произвол судьбы. Ведь без лестницы оттуда не слезть, а? — Это точно — не слезть, — поддакнул я. — А товарища я бы не бросил. Вот здесь она лежала, — кивнул я на кучу развороченной ботвы, осторожно опустил лестницу на землю и, переводя дыхание, огорченно сказал: — Я же не знал, что это вы ее сюда спрятали. — Так… — Дядя Вася потрогал ржавый лист железа и задумался. — Так выходит… А не врешь ты, парень? Признайся, ведь с другого места ее спер? — С какого это другого? Вы что, не верите?! — по-настоящему обиделся я. — Не крал я вашей лестницы! — Да вроде верю. Тебе ведь незачем сейчас врать. Ухотрепку ты свою получил, так что… верю. Только я ее сюда не прятал, — пробормотал он. — Да-а… Видно было, что дядя Вася чем-то сильно озабочен. Он стоял, смотрел на лестницу, и его седые, лохматые брови сердито сдвинулись к переносице. Потом он как бы очнулся и быстро огляделся. Вокруг никого не было, и это почему-то успокоило сторожа. — Ты на чердаке ничего не трогал? — вдруг спросил он меня.