— Бежим! Я схватил его за руку. — Не успеем. Мы услышали, как сторож подбежал к лестнице и медленно стал подниматься. — Куда же мы теперь?! — заметался Фимка. — Давай за трубу, — сообразил я, и мы, перепрыгивая через бревна, ринулись к противоположной стороне. Добежав до трубы, мы упали прямо на грязный шлак и залегли. Слышно было, как испуганный нами голубь метался по чердаку, дотом я услышал, как дядя Вася, пыхтя и откашливаясь, добрался до верха и пробормотал: — Я вам… сейчас всыплю, черти усатые!.. И по первое, и по последнее число! По сильному скрипу я понял, что он распахнул чердачную дверь: — А ну! А ну выходи по одному. Кому говорю?! Мы с Фимкой почти не дышали. — А-а! Спрятались. Ну и дело. Только от меня не спрячешься. Я и не таких пронырливых ловил. Спымаю, спымаю… Не те года, чтобы в кошки-мышки с вами играть. Я вот сейчас лестницу заберу… Слышите?! Мы, конечно, не дураки — молчали, а дядя Вася продолжал: — Знаю, что слышите. Я что говорю-то, лестницу сейчас заберу. А вы посидите тутося, подумайте — можно ли государственную лестницу без спроса брать али не можно. А я рядом, внизу на бревнышках покурю. Как чего надумаете, так сразу и кричите: «Дядя Вася, прости, мол». Я прощу. Только уши накручу, чтоб по чердакам не лазили. Все. Счастливо оставаться. Мы услышали, как сторож, кряхтя, спустился вниз, потом оттащил лестницу и она с громким шлепком упала на землю. — Вот так влипли!.. — выдохнул я и прислонился спиной к трубе. — Чего лежишь? Поднимайся! — И я потянулся к Фимкиному плечу, чтобы толкнуть его, но рука моя застыла на полдороге. Глава четвертая. НЕЗНАКОМЕЦ Рука моя застыла на полдороге, потому что под высоким чердачным окном я неожиданно увидел человека. Он стоял в лучах солнца, и фигура его, освещенная сзади, была как бы в круге света. Особенно ярко этот круг светился на голове. В общем-то, это был даже не человек, а просто мальчишка. Маленького росточка, белобрысый такой, похожий на цыпленка. Кутаясь в серенькую стеганую курточку, он смотрел на нас. Мы с Фимкой разглядывали его и молчали. Я кого угодно представлял на чердаке, но только не такого вот карапета. Никак не мог понять, зачем и как он здесь очутился. — Здравствуйте, — заговорил мальчишка слабым и чуть хрипловатым голосом. — Спасибо, что пришли. — Чего?! — удивился я и встал на ноги. — Я думал, что вы уже не придете, — объяснил он. — А-а!.. Почему это не придем? — вроде бы даже обиделся я и посмотрел на всякий случай в темные углы чердака. — Ты здесь один? Пацан тяжело вздохнул: — Один. А что тут делаешь? — Маму жду, — ответил он чуть слышным голосом. — Что? — не понял я. — Я жду маму… Она должна приехать. Я на вокзал вчера ходил, а потом здесь был, а здесь холодно… Я охрип. Пацан был очень маленький, и когда я увидел под его курткой новенький, блестящий пионерский галстук, то сразу понял, что он третьеклассник. «Во чудила, не в школе, а галстук косит», — подумал я. — Ночью дождик лил, а идти мне некуда… Вот я и залез сюда, — закончил мальчишка и опять тяжело вздохнул. Я заметил, что он немного дрожит, и подумал: «От страха, что ли?» — а вслух сказал: — Понятно, — как будто бы уже все понял, хотя на самом деле мне еще ничего не было понятно. — Записки это ты нам кидал? — Да. Я очень боялся, что вы уйдете. Первую картонку вы не взяли, я вторую бросил. А выглянуть никак не мог!.. Чердачное окно было почти под самой крышей, и до него даже мне было трудно дотянуться. — А почему не отвечал? — Я же говорю, что охрип, а потом, я сторожа боялся… — Так-так, — потянул я, соображая, — А теперь мы из-за тебя тоже вляпались. Зачем звал?.. — Ну что ты пристал к человеку! — вдруг перебил меня Фимка. — Видишь, ему трудно говорить. — Ничего, — улыбнулся пацан. — Мне уже легче. Спасибо, что пришли. — И серьезно пояснил: — Одному плохо… Особенно ночью. — Ты, может, скажешь, что спал здесь? — с недоверием спросил я, оглядывая неуютный и мрачный чердак. — Нет, — замотал он головой, — я только утром немножко заснул. Ночью холодно было и… страшно. — А ты не врешь?! — спросил я нарочно как можно строже. — Как это?.. — растерялся пацан. — А так! — приблизился я к нему почти вплотную. — Лестницу кто-то другой положил. А? Значит, ты здесь был не один! Мальчишка стоял передо мной вытянувшись и часто-часто моргал глазами, казалось, что он вот-вот расплачется. Мне почему-то стало жалко его, но не мог я не задать этого вопроса, потому что слишком много неясного было во всей этой истории. А я видел в кино, что следователи всегда задают неожиданные вопросы и как можно грубее, чтобы скорее узнать всю правду. Но тут опять помешал Фимка. — Ну что ты пристал к человеку?! Отцепись от него! — наседал он на меня. — Тебе же сказали, что он здесь один. Что маму ждет! Что ночевал тут. Отстань от него! — И, повернувшись к пацану, Фимка засюсюкал по-девчоночьи: — Мальчик, тебе домой надо? Мы проводим тебя… Мне не очень-то понравилось, что Фимка вдруг начал распоряжаться, — командовал всегда я. Поэтому мне сразу захотелось произнести что-нибудь громкое и решительное, чтобы все поняли, кто здесь главный. Но в этот момент пацан сказал такое, чего ни я, ни Фимка никак не ожидали услышать: — Я с чердака не пойду. Мне маму дождаться надо. Она с Камчатки приедет. Отсюда дорогу видно, когда она с вокзала пойдет… Фимка раскрыл рот от удивления: — Ты что, здесь живешь?! Я тоже немного опешил, но на этот раз промолчал. — Нет, — ответил мальчишка, — я у тети Клавы жил. Вчера от них ушел… — При последних словах он низко опустил голову и громко выдохнул, как бы собираясь с силами, а потом вдруг посмотрел прямо на меня. — А вам, если не верите, вам не надо было и приходить сюда. Вот… — добавил он и, всхлипнув, отвернулся. — Эх ты! — беззвучно прошептал мне Фимка и покрутил пальцем около виска. Я отмахнулся от него. Тоже мне умник нашелся! Хотел бы я знать, понял он хоть что-нибудь из сказанного мальчишкой или нет? Я, честно говоря, ничего не понял. То этот пацан говорил, что ждет маму, а теперь получается, что она у него вон как далеко. И еще какая-то тетя Клава, при чем она здесь? А потом, лестница! Я вначале подумал, что лестницу мать этого пацана под ботву спрятала, но ведь с Камчатки даже самолетом долго добираться. Да и зачем ей лестницу прятать. Но ведь кто-то должен был ее спрятать? Мальчишка этого сделать не мог, иначе он не был бы на чердаке. А теперь он вот-вот расплачется, и я, оказывается, во всем виноват. Нет, я чувствовал, что пацан не врет, но ясности никакой не было. — Ты это… Ладно тебе, — сказал я ему. — Меня Пашкой зовут. А тебя? — А меня Алёша, Алёша Анин. — Он шмыгнул носом. — Это у меня фамилия такая — Анин. — Понятно. Ты это… — я тронул его за плечо, — не обижайся. — А я не обижаюсь, — ответил Алёшка и так здорово улыбнулся, как будто я ему что-нибудь подарил. — А тебя как зовут? — спросил он у Фимки, но Фимка не успел ответить. — Эй, вы! Черти полосатые! — раздался с улицы голос дяди Васи. От неожиданности мы даже вздрогнули, потому что из-за Алёшки почти забыли, что нас стерегут внизу.