— А что тут такого? Он должен радоваться, что его сын умеет водить машину. — Ты что?! — Фимка даже испугался. — Они месяц «пилить» меня будут… — Вот и надо доказать им, что мы уже не дети и сами можем прожить, самостоятельно. — Пашк, а вдруг поймают? — Не поймают, — успокоил я его. — Во-первых, мы им записку оставим, что, мол, так и так, не волнуйтесь, мол, — мы решили пожить без вас, вдвоем. Как доберемся до места, обживемся, сразу вам напишем. Конечно, ловить они нас все равно будут, но мы-то не дураки. Они нас по всем дорогам искать станут, а мы с тобой по берегу реки, минуя дороги. Там, глядишь, плот сделаем и по течению! До Астрахани! Лежи себе — загорай. Нет, нельзя по Волге, там пароходы ходят — ночью можно столкнуться. Так что дальше придется пешком топать… — Ну, а если поймают? — Что ты заладил — поймают да поймают! Не поймают. А если поймают… То, конечно, всыпят крепко… И тут я как-то очень четко представил висящий в гардеробе плетеный отцовский ремень. Нет, я почти не боюсь, что меня пороть будут. Если поймают, то пожалуйста, но все- таки неприятно, а главное — несправедливо. Пользуются тем, что они сильнее. — Тебе хорошо, — заерзал на своем ранце Фимка. — Получишь сразу свою порцию, и все. А меня бить не будут… — И он почему-то с сожалением вздохнул. — Это кому, кому хорошо? Мне, что ль?! Эх ты!.. — Я хотел сказать «Шестикрылый», но не сказал, а просто повторил: — Эх ты! Тебя хоть раз ремнем ударили? — Нет. У моих метода другая — они воспитывают. Отец считает, что детей бить нельзя. — Правильно считает. Я своему все хочу сказать, что ремень — это пережиток прошлого. Я ведь и так все понимаю — зачем же драться? — Нет, Пашк, ты неправ. Вот если б ты пожил хоть недельку у моих родителей, ты бы сразу сказал, что ремень лучше, чем воспитание. — Знаешь что, Фимк, поймают или не поймают, а дороги назад нам с тобой уже нет, — решительно сказал я и встал. — Дневников назад не вернешь, так что и думать тут не о чем. Ты сколько денег накопил? — Два рубля восемьдесят копеек. А ты? — У меня меньше, но я еще значки захвачу. В случае необходимости будем менять их у местных жителей на продукты. — Значит, идем все-таки?.. А ты как думал! Встречаемся на рассвете, как договорились, вот на этом самом месте. Рюкзак не забудь. Я из тайника все сюда перетащу, а то в чемодане… Но я не успел договорить, потому что увидел застывшее в удивлении круглое лицо Фимки и даже испугался: — Что это с тобой?! Но Фимка не мог вымолвить ни слова. Глава вторая. СТРАННЫЕ ЗАПИСКИ Фимка не мог вымолвить ни слова и смотрел куда-то вверх так, как будто там показался космический корабль. Я оглянулся. Все так же стоял с заколоченными окнами дом бывшей конторы, все так же влево тянулся наполовину сломанный фабричный забор, а направо — разделенные столбиками огороды. Нечему было удивляться, все стояло на своих местах. Но тут, когда я посмотрел на чердачные окна, мне тоже стало не по себе. Одна створка окна была уже открыта, а вторая медленно открывалась, и что было самым странным, открывалась сама собой. Нет, мне не было страшно, но, честно говоря, стало как-то не по себе. Я ведь знал, что на чердаке никого не может быть, потому что даже мы с Фимкой не смогли туда залезть. Мы вообще-то думали достать какие-нибудь скобы или большие гвозди и, вбив их в бревна, сделать ступеньки до чердачной двери, но решили не разбрасываться, мы же готовились к путешествию. Неужели нас кто-то опередил! Да нет — не может этого быть. Я, конечно, не верю в разные там сказочки о нечистой силе, но ясно было видно, что это не ветер открыл окно. — Вот тебе и сквозняк!.. — прошептал мне в ухо Фимка. — Как думаешь, что это такое?.. — Не знаю. Если открыли, значит, сейчас что-нибудь покажется или вылетит… кто-нибудь, — неожиданно для самого себя предположил я. — Скажешь тоже, — почти неслышно хохотнул Фимка. — Баба-Яга, что ль? — Не знаю… — откровенно признался я. А может, они там проветривают?.. — Кто они? — Ну кто открыл окно. Может, и проветривают, а может, знак какой подают. — Кому? Здесь никого нет, — прошептал Фимка, и мы невольно оглянулись. За огородами начинался городской парк, но ни около него, ни на лугу, ни за рекой, там, где вдали высились новые корпуса фабрики, как нарочно, никого не было видно. Может, кто-нибудь сейчас и проходил по шоссе, но за конторой и забором мы никого не видели — мы были одни. — Что-то мы засиделись… Может, лучше домой пойдем? Я презрительно посмотрел на Фимку: — Боишься? — Я-то? А чего бояться! Подумаешь, открыли окно. Не видал я окна, что ли! Окно как окно. Открыли, и все. Захотели — открыли, захотели — закрыли. Ой, что-то белое летит!.. — И Фимка ухватился за мой локоть. Я вообще-то не трус и даже темноты не очень боюсь, но Фимка так вцепился мне в локоть, что я вздрогнул. Из окна вылетела большая прямоугольная бумажка и, несколько раз перевернувшись в воздухе, упала недалеко от нас. — Ну и трус же ты! — сказал я и отцепил Фимкину руку от своего локтя. — Бумажки испугался. — А сам-то, сам-то! Аж трясешься! Только я хотел ответить Фимке, как в чердачном окне появилась еще одна бумажка. Она была надета на край тоненькой палочки, и кто-то там, на чердаке, помахал ею, как белым флажком, и бросил вниз. Флажок упал недалеко от первой бумажки. — Вот тебе и знак, — вслух подумал я. — Сдаются, что ли?.. — робко спросил Фимка и прижался к моему плечу. Я не стал его отталкивать. Пусть стоит рядом. — Нет, тут что-то другое… Надо осмотреть бумажки. Пошли. — Да я отсюда вижу, — остановил меня Фимка. — Вон на флажке «Книга учета» написано, а первая чистая. — Все равно надо посмотреть, — сказал я и смело приблизился к бумажкам. Точнее, это были не бумажки, а две картонки, похожие на разорванную обложку классного журнала. Когда я поднял флажок, то поначалу ничего особенного не заметил. На нем, правда, черной краской было напечатано «Книга учета» и стоял какой-то номер, но больше ничего. Я уже хотел отбросить картонку, как вдруг заметил, что на ее обратной стороне что-то нацарапано. Я выдернул палку, повертел картонку и увидел крупные, кривые буквы, прочерченные чем-то острым! — Что там? — подошел ко мне Фимка. — Написано что-то… — ответил я, стараясь разобраться в нацарапанном. — Вот «П» вижу, а вторую букву не пойму… — Дай мне. — Подожди ты! Какая-то «ПАЯ» получается… Вот, видишь, — показал я картонку Фимке. — Нет, это не «ПАЯ», — сказал он. — Здесь еще три буквы есть: «Е», «Р», а вот третья… — «Первая»! — осенило меня, и я сразу все понял. — Что первая? — Слово тут написано: «Первая»! Сечешь? — от радости я чуть не прыгал. — «Первая», понимаешь?! — Первая?.. Так, значит… — Правильно! — перебил я Фимку и тут же поднял вторую картонку, а так как буквы на ней были прочерчены глубоко и четко, то мы без всякого труда прочли вот такие странные слова: «Люди! Помогите. Лестница под забором». В самом низу было приписано или, вернее, процарапано еще одно слово: «Пожалуйста». Прочитав последнее слово, мы с Фимкой переглянулись и почти одновременно удивились: — Вот это да!.. Фимка тут же дернул меня за рукав: