Дорога в поселке освещалась слабо. Так только, чтобы не свалиться в сточные желоба по обочинам. Там, в этих желобах, в опавшей от жары листве шуршали змеи и ночные грызуны. Сейчас от страха у Таназар обострились зрение и слух. Она слышала даже как поднимается шлагбаум у въезда в поселок, как мяукает кошка на параллельной улице, видела не только освещенную полосу в центре дорожки, но и все, что в тени, Таназар сама была как та мяукающая кошка — видела в темноте. Дойдя до шлагбаума, она вернулась, пытаясь вспомнить, когда услышала выстрелы? Как далеко мог уйти Герман от дома? По всему выходило, что дошел он до перекрестка. Тут дорога разветвлялась, одна вела к шлагбауму, другая — на соседнюю улицу. Поскольку у шлагбаума Таназар не нашла ничего подозрительного, она решила пройти по другой улице, которая уводила подальше от ее дома. Почти пробежав несколько десятков метров, Таназар пошла медленно там, где улица делала крутой поворот. Строго под фонарным столбом женщина увидела небольшую черную лужицу. Дождей давно не было, а это напоминало пятно слитого из машины отработанного масла. Однако Таназар остановилась, почувствовав, что задыхается от ужаса. Она почему-то не сомневалось, что это за пятно. Ноги подкашивались, но Таназар шагнула к забору, перегнулась через каменную ограду и увидела Германа. Он лежал под кустом на боку, согнув ноги, словно спал. Но она сразу поняла — не спит, и уже не встанет. Окна темнели в доме, около которого погиб Крэйс. Хозяев не было. Таназар даже не знала, кто здесь живет. Она перебралась через забор, села около Германа. Гладила его по голове и раскачивалась из стороны в сторону, не понимая, как это все произошло и почему именно с ней и с ним. Отчего так мало счастья было отмерено? С тех пор, когда впервые увидела его около реки, когда решила про себя, что он будет ее мужем… Таназар встрепенулась, словно очнувшись ото сна. Необходимо было что-то решать. К кому обращаться? В полицию? Еще чего доброго ее же и обвинят в убийстве. Но хуже то, что они заберут его, не подпустят ее к нему. Ведь Таназар и Герман по документам не муж и жена, его никто не видел рядом с ней, и она никогда никому не докажет, что они в браке уже тридцать лет. Только одно пугало Таназар, что она больше не увидит его, пусть и мертвого, не дадут похоронить по-человечески. Напугало и то, что Германа могут вскрыть. Ведь не в берберской-мусульманской традиции и уж, тем более, не в православной надругательство над телом. Привстав, Таназар оглядела поверх забора улицу. Начал накрапывать первый за месяц дождь. Ночь. В такую погоду никто из дома не высунется. Через несколько минут, вернувшись к себе, Таназар выкатила из садового сарайчика тележку и покатила ее обратно к тому заборчику, через который невероятными усилиями ей все-таки удалось перетащить тело Крэйса. Все это время у нее в голове вертелась пугающая до глубины души мысль — что если она могла спасти его, прибежав сразу после выстрелов, но испугалась? Она повезла мужа в тележке по дороге, отирая лоб и лицо от пота и слез, которые текли самопроизвольно. Таназар их и не замечала. Она уже не боялась, что ее увидят — у нее в складках платья так же, как тридцать лет назад, висели ножны с острым кинжалом. Никто у нее не отберет Германа. Она будет сражаться, пока и ее не убьют, как и его. Когда она въехала во двор и закрыла калитку, упала на землю без чувств. Она не знала, сколько так пролежала, только когда очнулась, ей показалось, что черное небо чуть посветлело. Ей надо было успеть до рассвета… Затем она вынесла во двор керамическую шкатулку, в которой хранились его и их общие фотографии. Их было не так много. Горели они плохо, голубовато-зеленым химическим пламенем. Но ей чудилось, что в этом огне исчезает ее жизнь и с последним язычком пламени потухнет вовсе. Однако она не умерла. Гром с небес не грянул, как она ни желала того. Осталась жить и ждать возможности выполнить просьбу Германа, как оказалось, его предсмертную просьбу. Дахак ошибался, предполагая, что Таназар не хотела передавать документы из-за дурного своенравного характера. Она терпеливо выжидала, опасаясь, что если начнет действовать сразу же после смерти Германа, то каким-то образом привлечет внимание, и документы пропадут понапрасну. За себя она не боялась. И теперь пришел этот русский со светло-серыми внимательными глазами, который опасался чего-то, поглядывал на часы, но все же терпеливо выслушал ее исповедь о том, как погиб Герман Крэйс. Таназар видела искреннее сопереживание в его взгляде. — Вы умеете слушать, — сказала она наконец. — И вы первый, кто узнал всю правду. Даже Рафе я ничего не объясняла, как он ни допытывался. — Таназар, вы… Я приношу свои соболезнования, хоть и прошло много времени… А где вы его похоронили? — Пойдемте, — поманила его Таназар. Они вышли в сад. Начал накрапывать дождь. «Наверное, как в ту страшную ночь», — подумал Олег. У него так и стояла перед глазами замершая на коленях на земле, мокрая, бледная Таназар, лицо которой подсвечивало пламя от горящих в керамической шкатулке, как в курительнице, фотографий. С распущенными растрепанными волосами она выглядела совершенно безумной. — Здесь, — указала она на чуть приподнятый над землей цветник позади розовой каменной скамьи, где Ермилов обнаружил Таназар, когда зашел в сад. — Тут земля мягкая. Я завернула его в тот клетчатый плед, как в стихах… Олег вздрогнул от этих подробностей проведения ночных тайных похорон. И вспомнив, что он здесь по служебной необходимости, взглянул на часы. Ермилов уже выбивался из графика примерно на полчаса. Необходимо было спешить. — Таназар, мне неудобно просить об этом… Но придется получить подтверждение, что здесь именно тот Герман Крэйс, которого мы ищем, а не кто-нибудь другой. Она взглянула на него с недоумением и тут же покачала головой. — Я его не отдам! — Никто не собирается забирать его у вас, — как можно мягче сказал Олег. — Надо просто проверить. Есть некоторые приметы, по которым специалист сразу поймет — он это или нет. — Ермилов помнил о серьезном переломе левой руки, упоминавшемся в одном из отчетов Мироновым. — Нам и не удалось бы вывезти останки Германа из страны без документов — свидетельства о смерти и других, даже если бы мы попытались. Я просто хочу попросить вас пустить человека, если таковой приедет. Он скажет, что от Олега, то есть от меня. — Хорошо, я пущу. С условием. Пусть посмотрит и скажет, мог ли Герман выжить с такими ранениями? Или я ничем уже не помогла бы, приди раньше. — Так и будет, — кивнул Олег. Он совершенно не был уверен, согласиться ли Сорокин посылать судебного медика в ЮАР, но не сомневался, что если Сергей Романович все же решится, то просьбу вдовы выполнят в точности. * * * Водитель ждал, предвкушая заработок. Они доехали с Ермиловым почти до центра города. Высадившись из одного такси, Олег торопливо поймал другое. Полноватый таксист, едва умещался за рулем, было непонятно он ведет машину или его покатый живот, обтянутый клетчатой рубашкой. Обернувшись он спросил с улыбкой: — Турист? Ермилов кивнул. Тогда водитель разразился еще одной фразочкой: — Добро пожаловать в Еголи! Олег с недоумением воззрился на него. Но затем вспомнил, что читал в одной из книг, которыми снабдил его Решетников, как местные называют Йоханнесбург — Еголи, Йобург и еще как-то. Левостороннее движение выводило Ермилова из равновесия своей выворачивающей сознание «неправильностью». Он старался сосредоточиться на пейзаже, а затем на городских видах, так как это была единственная возможность увидеть самый крупный город ЮАР — хотя бы из окна автомобиля. Когда ехал еще по окраинам и не въехали в город, Олег заметил странные остроконечные холмы, напоминающие терриконы, какие он видел в Ростовской области — отвалы из пустых пород. Такие искусственные насыпи возникали там, где велись подземные разработки угля или полезных ископаемых. Водитель подтвердил догадку Ермилова: — У нас же здесь почти везде золото. Еще в конце девятнадцатого века нашли в Ланглахте. А потом сюда повалили людишки со всех концов света за богатством. Тогда и город решили построить. Назвали в четь двух первых архитекторов Йоханна Риссика и Йохана Юберта. У нас и улицы называются так же, как назывались шахты, бывшие на их месте. А в пятидесятых в Хилброу начали строить небоскребы. Скоро их увидите. Небоскребы, камень, стекло… Олег заметил с удивлением, что указатели, на которых обозначено месторасположения улиц, нанесены на бордюрные камни у дорог. — А теперь многие небоскребы заполонили бандиты, бомжи, наркоманы, — вздохнул водитель. — Апратхейд накрылся, а с ним и порядок. Раньше черные жили в Соуэто, а теперь расползлись, как чума. Центр, деловой район, где кипела жизнь еще в конце восьмидесятых, теперь помойка и гнездо гангстерских группировок. А настоящий Центр теперь на севере, в Сэндтоне. — Интересно, много народу в городе? — Негров больше всего. Работать не хотят, только грабить и насиловать. Считают, что своё отработали за годы режима. Так что и Хилброу, и Берея — самые криминальные районы не только у нас, но и в мире. Не советую вам туда ходить. Так и в газетах пишут, да и мы знаем не понаслышке. К нам еще административную столицу из Претории хотят перенести. Сначала бы с преступностью разобрались! Олег с тревогой взглянул на часы, он уже потратил слишком много времени из отведенного ему Сорокиным пятичасового интервала, через который он обязан появиться пред ясные очи неведомого ему пока Никиты Карпова. Таксист расценил этот жест по-своему. — У нас здорово штрафуют за превышение скорости. — Да? — Олег достал несколько долларовых купюр, шофер заметил их в зеркало заднего вида и заметно прибавил скорость. Сегодня с клиентом ему повезло. Поездка в Преторию влетит пассажиру в приличное количество рандов. Таксист собирался подарить дочери на совершеннолетие золотое кольцо. В конце концов, живут на золоте в Йоханнесбурге, а не где-нибудь, должны купаться в золоте. А он вместо этого только и сидит круглосуточно за баранкой. Случалось пару раз едва не засыпал за рулем. Теперь он при любом удобном случае спал в машине в ожидании клиентов и восстанавливал силы. До Претории спал уже клиент в обнимку со своей сумкой, которую боялся выпустить из рук. По шоссе M1, соединяющему Преторию и Йоханнесбург, домчали до столицы с ветерком. Шофер подумал о пассажире, как о не слишком опытном туристе, ведь тот мог добраться на поезде Gautrain всего за 49 рандов до Претории. На подъезде к городу Ермилов проснулся и воззрился в окно на великолепный город. Шофер провез его мимо Чёрч-сквер, где в центре стоял памятник полноватому, старомодно облаченному человеку, бурскому политику Паулю Крюгеру. — Старый монетный двор, — комментировал таксист, играя роль гида. — Банк, Дворец Юстиции, его построили в 1900 году, Старый театр и почтамт 1887 года. Тут на площади по средам устраивают что-то вроде парада в половине десятого утра. Поднимают флаг. А вот это здание Союза. Тут наше правительство трудится. Памятник Андрису Преториусу — лидеру буров. Архитектура в городе заметно отличалась в лучшую сторону от той, что успел увидеть Ермилов в Йоханнесбурге. Уже приближаясь к посольству и понимая, что опаздывает он минут на пятнадцать, испытывая эмоциональный спад, ощущая себя выжатым, выкрученным от сильного волнения, Олег вдруг издалека увидел на перекрестке, как раз там, где надо было поворачивать к посольству, странный пикет. Полицейская машина и гражданская — черный форд, перегораживали дорогу и досматривали все проезжающие на Брукс-стрит автомобили. Усталость как рукой сняло. — Что за ерунда? — удивился водитель. — Ловят, что ли кого? — Простите, я спешу, уже опаздываю на встречу. Тут нет другой дороги? Нельзя ли объехать? — Можно, — водитель довольно резко развернулся, чем обратил на себя внимание сидящего в форде Линли. — За той машиной! — крикнул он водителю, хлопнув его по плечу. С ними был еще один коллега из местных спецслужб, оказывающих содействие англичанину, но его оставили стоять посреди дороги рядом с полицейским. Юаровский контрразведчик только с обидой проводил взглядом умчавшийся форд. — Почему вы сразу не поехали этой дорогой? — Олег оглянулся и сразу же заметил форд, набирающий скорость. То, что он обернулся, не осталось не замеченным в машине преследователей. — Это главная дорога. А по другой придется немного нарушить. Я же говорил, что у нас очень весомые штрафы. — Прибавьте скорость, — попросил Ермилов. — Что такое? — водитель бросил взгляд в зеркало заднего вида и тоже заметил форд. Он скосил глаза и на пассажира. — Так это по вашу душу? Олег кивнул. Таксист прибавил газ.