Оставшись довольным, водитель кивнул, откинул сиденье и приготовился ждать. С асфальтированной дороги Ермилов сошел на узкую, мощеную красным камнем дорожку и по ней дошел до трех домов, стоящих в ряд. Перед ними была площадка, покрытая таким же красным камнем. Вдоль невысоких заборчиков так густо росли кусты и деревья, что дома сквозь них едва проглядывали. Правый, стоящий на отшибе, виднелся чуть белой стеной и окошком с тюлем, доходившим до половины окна. Таназар должна быть дома. Карпов, по просьбе Сорокина, позвонил ей накануне, разумеется, не из посольства и не со своего телефона. Под видом работника почты, попросил ее сегодняшний день ожидать курьера. Как предупреждал Дахак при встрече в Лондоне, Ермилов не пошел с фасада, а обогнул ее дом и не сразу, но отыскал заросшую плющом калитку. Она была невысокая и, перевесившись через калитку, Олег справился с задвижкой и шагнул в сад. Тут ветер не так ощущался и было как-то очень тихо. Хруст камешков на тропинке под ногами и тот звучал словно бы вкрадчиво. Или настороженному Ермилову так казалось. Он невольно отметил, какой цветущий сад, и удивился, что в такую прохладную погоду настолько все бурно цветет. Не сразу Олег заметил оплетенную виноградом и розами скамью в саду. На ней сидела женщина, невысокая, миниатюрная, в длинном полосатом платье из грубоватой даже на вид ткани. У нее на коленях лежала какая-то вышивка, около ног в корзинке — лоскутки и нитки. Черные густые волосы с сильной проседью выбивались из-под накинутого на голову платка. Он не был завязан, а крепился на лбу каким-то украшением, напоминавшим серебряные монеты, нанизанные на цепочку. Определить возраст этой завораживающе красивой женщины Олег вряд ли смог бы. Нет морщин на смуглом лице, нет их и на тонких руках, покрытых странным узором, наподобие татуировки. Она смотрелась органично здесь, в этом диковатом саду. Но Олег представил, как женщина выглядела бы в обычной жизни, например, совершая покупки в ближайшем супермаркете, и поморщился. Ее могут принять за сумасшедшую или очень большую оригиналку. Ермилов стоял и глядел на нее, завороженный, а она будто и не замечала его. У него уже не оставалось сомнений — такое чудо не может быть подставленной Линли в его хитрой игре. Олег нащупал в нагрудном кармане керамический кругляшок. Она вдруг спросила что-то по-французски, не отрываясь от шитья. У нее и голос был довольно странный для женщины — низкий с легкой хрипотцой. — Я не понимаю по-французски, — смущенно по-английски сказал Олег. Он испытывал робость в присутствии этой женщины. — Вы Таназар? Она подняла глаза на него, поглядела задумчиво. — Вы с почты?.. Нет, — она перешла на английский. Покачала головой, разглядывая Ермилова. — Вы не почтальон, — Таназар улыбнулась. — Проймете в дом. Здесь довольно прохладно. А вы легко одеты. Только из аэропорта? — У меня тут есть для вас кое-что. — Олег протянул ей керамический талисман. Она взяла его, взвесила на ладони, спрятала в карман платья и повторила: — Пойдемте. Рафа довольно точно вас описал. Вы удивительным образом похожи на Германа в молодости. — Крэйса? А вы знаете, где он? Таназар промолчала. Она шла впереди по тропинке. Олег не видел ее лица. Подол платья женщины цеплялся за цветочные стебли. Некоторые цветки начинали сбрасывать лепестки прямо на дорожку светлого камня и выглядело это как-то по-осеннему грустно. Открыв дверь на кухню, Таназар пропустила Ермилова вперед. Внутри пахло ванилью и хлебом. Тикали круглые белые, покрытые эмалью, часы над обеденным столом. — Давайте в гостиную. Там удобные кресла. Будете чай? Я пью его по-тунисски. Много мяты и сахара. Всем моим местным знакомым он кажется тошнотворным. Ермилов кивнул, думая, как ему половчее намекнуть ей, что он здорово ограничен во времени. Пять часов иссякнут, и Карпов поднимет панику, начнет искать гостя из Москвы. Позвонить в посольство Олег не рискнет, хотя неплохо было бы предупредить… «Будь, что будет, — подумал он. — В конце концов, такси под парами. Два с лишним часа в запасе. Успею. Надо разобраться до конца». Олег присел на деревянное кресло. Он-то думал, что Таназар подразумевает под «удобными» креслами мягкую мебель. Но эти деревянные троны, резные, удивительные, с деревянными сиденьями оказались действительно удобными. — Это из джакаранды, — пояснила Таназар, заметив его недоумение. — Очень дорогая древесина. Из нее делают струнные инструменты или вот такую изысканную мебель. Тут же, в гостиной стояли манекены, облаченные в наряды похожие на тот, что был на хозяйке дома. Только эти, расшитые бисером, пайетками, кружевами, кусочками разноцветной кожи выглядели на самом деле образцами высокой моды. Небольшой розовый камин в углу комнаты, круглый стол тоже из джакаранды, заваленный выкройками, маленький полосатый розово-белый диванчик напротив камина, в оконном простенке. За окнами — сплошная зелень сада. Ермилов хотел было сказать, что Рафаэля нет в живых, но поостерегся, опасаясь, что это напугает Таназар и она не отдаст документы, а когда он уйдет, то и вовсе уничтожит. — Вас удивляет, почему нет никаких фотографий на стенах? — как ему показалось, грустно спросила она. — Он велел сжечь. В тот день… Она прислушалась. — Чайник закипел, — и ушла на кухню. Вернулась довольно быстро с подносом и чаем с мятой и сахаром для гостя. Чай с пенкой вызывал действительно рвотный рефлекс, но Олег отпил и улыбнулся. Таназар снова удалилась, а вернулась с чуть пыльной толстой и тяжелой папкой. — Вот то, зачем вы пришли. Вижу, вы торопитесь. Все время поглядываете на часы. Я не стану вас задерживать болтовней уже немолодой женщины. Вам это неинтересно… Олег разозлился на Сорокина. «Тот еще перестраховщик. Аэропорты в ЮАР есть в Блумфонтейне, Джордже, Кейптауне, Кимберли, в Нелспрейте, в Дурбане и еще в нескольких городах. Если Линли либо его люди ждут моего приезда или кого-то из нашей организации, то почему именно в Йоханнесбурге? Почему он меня ограничил только пятью часами, а, скажем, не шестью. Допустим, Линли доложат о моем приезде, даже, допустим, он в Йоханнесбурге, но как он для меня опасен теперь, когда я у Таназар и за мной не было хвоста? Не ясновидец же он, в конце-то концов». Ермилов чувствовал, что Таназар настроена на разговор, а значит пополнит его багаж знаний о Кедрове. Упустить эту возможность он никак не мог. * * * Олег был недалек от истины, когда предположил, что Линли не обязательно в Йоханнесбурге. Ричард находился в Претории. И именно там получил сообщение от пограничной службы (правда с запоздание в два часа), что Ермилов Олег, гражданин России, 1962 года рождения пересек государственную границу Южно-Африканской Республики в Международном аэропорту Йоханнесбурга. Учитывая, что от Претории до Йоханнесбурга около пятидесяти километров, через полтора часа Линли мог бы примчаться в Йобург. Однако он не собирался искать Олега в огромном мегаполисе, а планировал устроить засаду около посольства на Брукс-стрит в Претории. В городе хватает чернокожих гангстеров, хоть большинство населения белые… На негров можно списать все, что угодно. И грабеж, и стрельбу… А Ермилов приехал на другой конец земли не просто так. Если он что-то добудет, то бросится в посольство, чтобы отправить это «что-то» диппочтой — для Линли это было очевидно. Ричард готов был на все ради перехвата ценной информации, даже на убийство русского… * * * Олег все еще сидел в гостиной Таназар. — Вы сказали: «Он велел сжечь в тот день». Что вы имели ввиду? Когда передал вам документы? А почему именно вам? Ведь вы, вроде бы, не женаты, извините, так, во всяком случае, сказал Рафаэль. — Он просто ревнивый болван. Мы с Германом венчались. У нас нет штампа в паспорте, но венчание важнее. — Разумеется. Только этот «ревнивый болван» погиб. То ли его убили, то ли покончил с собой. Но, по-видимому, не выдал вашу тайну насчет документов. И вообще… Вас не выдал. Иначе бы спецслужбы Великобритании уже были бы здесь, у вас на пороге. — Что ж, — она кивнула и поджала губы. После паузы добавила: — Он повел себя как настоящий друг. Это у Рафы не отнимешь. Дружить он умел, потому и ревновал Германа ко мне. — Вы называете его Германом, но… — Да-да. У него двойное имя Герман-Алекс. И фамилия другая была, до совершеннолетия. Я знаю… — Она умолкла. Говорила загадками, но Олег не торопил ее, чтобы узнать главное, где, собственно, сам Кедров, и не являются ли документы в папке дешевой дезинформацией, которую он, Ермилов, доставит в клювике в Москву, думая, что привез кусок золота, а только опозорится. — Так что случилось все-таки в тот день? Это ведь был 1992 год? Он пропал в тот год. — Пропал? — переспросила она. — Да, можно и так сказать. Вы знаете, это все та книга… Вы ведь русский? Посмотрите там на полке. В зеленой обложке. Олег встал и дотянулся до этажерки с книгами, взял небольшой томик в зеленой потертой обложке. С трудом различил тиснение — Осип Мандельштам. — Откройте, — посоветовала Таназар. — Там есть дарственная надпись мне. Она правда на арабском. Он пишет: «Таназар, только не выбрасывай мой шотландский плед. Не верь в приметы и предсказания! Просто люби меня. Твой Герман». Таназар произнесла это по памяти, знала наизусть. — Люблю Мандельштама. Когда-то читал своей жене. — Олег опустил глаза, смутившись своей откровенности. — То же самое стихотворение… И она его любит. Он с тревогой стал понимать, к чему клонит Таназар. И молча ждал продолжения. — Возьмите эту книгу себе. Только не читайте больше то стихотворение жене, какие-нибудь другие. — Я не могу, эта книга, должно быть, дорога вам, — Ермилов положил ее на край стола. — Возьмите, — строго велела Таназар. — Мне тяжело на нее смотреть. А отдавать кому попало я бы не стала. * * * Когда фигура Германа скрылась в саду, металлически стукнула закрывшаяся за ним калитка, Таназар стала бродить по гостиной, не замечая, что делает это, судорожно прижав к себе папку с документами. Спохватившись, она стала искать место, куда бы ее спрятать. Металась по дому минуты две, пока не сунула документы под подушку в спальне. Она неосознанно прислушивалась. Чего она ждала? Что услышит сигналы полицейских машин, шум во дворе? Но услышала несколько выстрелов… Выросшая среди берберов, она и сама прекрасно умела стрелять, и то, что это пистолетные выстрелы, поняла сразу. Таназар тут же хотела броситься на улицу. Но уже добежав до двери, сжав кулаки, остановилась, как вкопанная. Герман приказал, что бы ни случилось, не выдавать себя. Она обещала. Оставшиеся до темноты несколько часов Таназар выжидала. Бледная ходила из комнаты в комнату и, обмирая, прислушивалась, боялась стука в дверь, боялась суматохи на улице. Однако стояла тишина. Такая как обычно, но казавшаяся ей чудовищно тяжелой. Время тянулось, тикало в эмалированных белых кухонных часах, с омерзительным лязгом переползали стрелки через каждую минутную черточку — в другой ситуации этого шороха никто не услышал бы, но теперь… Таназар все продолжала двигаться, сидеть не могла. Вдруг замирала посередине комнаты, прислушивалась и снова — от стены к стене. Неожиданно поняла, что не видит противоположной стены — темнело. Выбежала в сад, помчалась к парадному входу, но, спохватившись, что уходил он через другую калитку, бегом бросилась туда. Остановилась, стараясь успокоиться. Увидят, как она мечется, заподозрят неладное.