Герман замечал все эти терзания капитана, написанные на его не отягощенной интеллектом физиономии, и понимал, что Хоф вот-вот сорвется — обыщет кабинет и все закоулки Роодеплата, а что самое опасное, может решиться обыскать дом Крэйса и сад. Медлить было никак нельзя. В ближайший выходной Крэйс перепрятал папку с документами из тайника в саду в тайник под днищем своей машины и поехал к Лизе. Машину преследователей он заметил сразу, да они особо и не таились. Крэйсу пришлось ускориться и совершить несколько маневров, чтобы иметь фору около дома Лизы и достать папку из тайника без свидетелей. Герман успел. Когда зашел в подъезд и выглянул через верхнюю стеклянную часть входной двери, увидел въезжающую во двор машину Хофа. До Таназар он добрался без приключений. Она услышала, как он негромко хлопнул дверью со стороны сада, и ей пришлось попросить заказчицу перенести примерку на другой день. Они обговаривали с Германом, что его никто в ее доме не должен видеть. Сегодня Крэйс пришел раньше, и Таназар заволновалась. — Я ненадолго, — сообщил он, едва она вышла на кухню, где Герман допивал уже второй стакан воды. — Слушай меня очень внимательно. Здесь, — он похлопал ладонью по папке, лежащей на столе, — вся моя работа, моя жизнь. Он сделал паузу, ожидая взволнованных возгласов, но Таназар молча слушала, с тревогой вглядываясь в его лицо. Таким она Германа еще никогда не видела — оголенный нерв, а не человек. — Если со мной что-то случится, я перестану приезжать, от меня не будет известий в течение двух недель — звони Рафе. Ты его должна помнить. Только ему передашь документы. А он их пусть отдаст русским в любое российское посольство. Он знает, что делать в случае чего. Ты поняла? Таназар кивнула и спросила: — А что будет с тобой? — Через две недели мы уедем отсюда. Только никому не говори об этом. Я сегодня не смогу остаться. Спрячь документы как следует. И никому, слышишь, никому, кроме Дахака. Никто не должен знать, что мы муж и жена, что я здесь бываю. Будут спрашивать, не признавайся. Сожги все мои фотографии… Он и до этого запрещал Таназар вешать его фотографии на стены. Она их хранила в керамической берберской шкатулке. — Да что происходит? — испуганно прошептала она. — Доверься мне. И делай только то, что я сказал. Он притянул ее к себе, обхватив сзади за тонкую шею ладонью. Заметил седые волосы в ее черных волосах, поцеловал Таназар в лоб и пошутил: — Будь умной девочкой. Герман вышел снова через сад, спустился уже почти к выходу из поселка, когда увидел машину Хофа. Капитан стоял у калитки одного из домов и разговаривал с хозяйкой. Крэйс услышал его вопрос: — А это такси, оно въезжало в поселок? — Да нет же, говорю вам, — раздраженно сказала хозяйка. — Не видела я никакого такси! Я сейчас вызову полицию. Какое право вы имеете меня допрашивать?! Это элитный поселок. Тут живут чиновники правительства, известные люди. Хоф отступил от калитки, обернулся и заметил Крэйса. Герман понял, что Хоф раскусил уловку с Лизой, следил, но упустил такси и тот момент, когда Крэйс вышел из такси и скрылся в поселке. Единственное, что Герман мог сделать, чтобы обезопасить Таназар, он предпринял. Бросился бежать по одной из улиц поселка в противоположном дому Таназар направлении. Обезумевший Хоф, видя убегающую жертву, бросился следом, а затем стал стрелять. Раненый Крэйс, держась за бок, скрылся за поворотом и перевалился через низкий каменный забор в ближайший сад. Капитан еще несколько минут метался по поселку, но так и не нашел доктора Крэйса. Услышал сирены подъезжающих машин полиции. Ее не поленилась вызвать женщина, к которой он приставал с расспросами. Выругавшись, Хоф решился временно отступить. Однако вечером, изрядно напившись, он, как это ни парадоксально, стал размышлять здраво. Капитан осознал всю глупость содеянного и что будет, если завтра он явится в лабораторию как ни в чем ни бывало, а там его поджидают Крэйс, Бассон и пара дюжих санитаров, которые в отместку за преследование Крэйса и стрельбу, используют его, капитана Хофа, в качестве «материала». Он содрогнулся от этих мыслей и тут же собрал свои манатки и на машине уехал из страны, благо документы оформил еще за месяц до этого. Глава двенадцатая В самолете Ермилову повезло, удалось договориться со стюардессой и пересесть от кричавшего по соседству младенца в хвост самолета, в ряд, состоящий из двух кресел. И второе кресло, по счастью, пустовало. Перелет до ЮАР предстоял долгий. Люська в этот раз почему-то не возмущалась, как обычно, что они ни одного отпуска вместе с детьми нормально не гуляли, а он катается по заграницам. Людмила вдруг то ли сменила тактику, то ли предчувствия её нехорошие одолели. — А чего это вдруг тебя отправляют? — пыталась выяснить она ночью перед вылетом, когда Олег пытался безуспешно выспаться перед долгой дорогой. — Только тебя и посылают. Некого больше? — Значит некого. — Этот твой Сорокин сел на тебя и поехал. Нашел себе командировочного… — Он же меня не в Магадан отправляет, — пытался воззвать к ее разуму Олег, но увидев при свете ночника непоколебимую уверенность на ее лице, огрызнулся: — Я же не лезу, когда тебя назначают адвокатом к маньякам и убийцам. — Еще бы ты лез! — сорвалось у Люськи. — Вот-вот. — Это совсем другое. У тебя семья. — У тебя тоже, — Олег обрадовался, что зацепил ее. — А вдруг тебя этот маньяк… — Заткнись! — Люська ткнула его в бок. — Ты дождешься, Ермилов, — и добавила тихо: — А ты уверен, что это безопасно? Что-то мне неспокойно… Сейчас, в самолете, вспомнив этот разговор, Олег подумал: «Если б я знал… Мне и самому не по себе…» Спокойствие вселяли доводы Сорокина, логичные и здравые. Накануне отъезда Ермилова вызвал к себе Сергей Романович, чтобы еще раз обговорить детали предстоящей командировки. — Рассмотрим худший расклад. Линли все еще в ЮАР и ждет тебя или кого-то от нас. Опасаться его нам, конечно, стоит. Все-таки влияние англичан в ЮАР сильно. Предположим, что есть пограничники, которые смогут предупредить Линли о том, что некий Ермилов пересек границу. Наверняка он не знает, полетишь ли ты прямым рейсом в ЮАР, либо через соседние страны поедешь на машине. Пассажиропоток в аэропортах сумасшедший, поэтому на машине больше шансов попасть под наблюдение. Короче, пока пограничники раскачаются, пока оповестят Линли, у тебя будет запас времени, поэтому подгадаем такой рейс, чтобы ты прилетел утром. Офицер безопасности нашего посольства в Йоханнесбурге предупрежден. Адрес Таназар он знает для подстраховки, поэтому, если ты не заедешь сразу «прописаться», ничего страшного не случится, ведь ты это сделаешь через пять часов после прилета. В противном случае Карпов (эсвээрщика зовут Никита Карпов) поднимет тревогу. Тебя будут искать в первую очередь по адресу этой берберки. Это не Кипр. Наружку выставлять в аэропортах всех трех столиц Линли не сможет. Да там еще несколько не столичных аэропортов… К тому же неизвестно, когда ты прилетишь и прилетишь ли вообще. А вот когда его «маячок» сработает, будет уже поздно для Линли. Ты схватишь документы и рванешь в посольство. Избавишься от материалов, которые нам Карпов перешлет вализой, а возвратишься налегке. Сорокин замолчал, поглядел в окно. — Думаю, тебе будет безопаснее отсидеться после этого в посольстве. Заметишь ты наружку или нет — бабушка надвое сказала. Рисковать не станем. Из посольства на машине Карпова поедешь в аэропорт — машина принадлежит посольству, дипломату, а стало быть на нее распространяется дипломатическая неприкосновенность. Всё. Информировать меня оттуда не надо. Работаем в режиме, так сказать, радиомолчания, во избежание перехвата. Приедешь, доложишь. Удачи! Перед отъездом Ермилов детально изучил дело Кедрова-старшего. Там было все описано настолько обстоятельно, что Олег проникся невольным уважением к Миронову, проделавшему сей титанический труд. Много в деле встречалось упоминаний об Александре, даже о том писал Дмитрий Кириллович, иногда сбиваясь на дореволюционный русский с ятями, что Кедров-младший, перед VI Международным фестивалем молодежи и студентов в Москве, сломал левую руку, участвуя в парусной регате, и отец сам оперировал его сложный перелом. Полюбопытствовав в архиве, Олег нашел сведения о месте захоронения Миронова на Ваганьковском кладбище. Ермилов не поленился съездить и отыскать с большим трудом на старом, заросшем кладбище небольшой каменный обелиск с надписью почти сравнявшейся по цвету с серым, словно бетонным камнем: Миронов Дмитрий Кириллович 1881–1967 гг. Ермилов присел на низкую, поросшую мхом, каменную скамью рядом с могилой. Заметил скорлупки пасхальных яиц на цветнике и поблекший маленький венок около надгробного камня. Машинально отметил, что к Миронову ходят родственники. Дети, а, скорее, внуки или правнуки. Иван Аркадьевич тоже, наверное, в мире ином. Только лежит в далекой тунисской сухой земле. Он 1893 года рождения. В 1992 году, когда пропал без вести его сын, Ивану Аркадьевичу исполнилось бы сто лет. Олег, наклонившись, положил на цветник ближе к цоколю обелиска букет из белых и красных роз. Подумал с горечью, что в начале прошлого, уже прошлого, века судьбы развели Кедрова и Миронова по разные стороны баррикад — революционная стихия разделила их и таких, как они, на красных и белых. А вот поди ж ты! Свела на одном и том же поприще служения России. — Пожелали бы вы мне удачи, Дмитрий Кириллович, — вздохнул Олег, перекрестился и, не оглядываясь, пошел по аллее к выходу. За высоким забором шумел город и ждали дела. …Ермилов взял в дорогу пару книжек по ЮАР, которыми снабдил его Рукавишников из МГИМО. Олег начал читать про устройство золоторудных шахт и сразу вспомнил голландца Барта Ван Дер Верфа. Правда, описывались шахты в Витватерсранде 1948 года. Но что-то подсказывало, что к 1986 году, они не сильно изменились. При том, что в глубочайших выработках стояли системы охлаждения воздуха, температура достигала плюс тридцати двух градусов по Цельсию, а ведь надо было и работать при такой жаре. А когда-то этих охлаждающих систем не существовало, рабочие теряли сознание, им кололи уколы лобелина, а каждые полгода приходилось менять рабочих по состоянию здоровья. Вот и раскошелились на вентиляторы. Узкие норы, в которых работают шахтеры, это и есть пласты золотоносной руды. Девяносто сантиметров в диаметре и больше километра тянется этот пласт-тоннель вглубь. Пустые породы руководство шахтой выносить на поверхность не дает, только с золотом. Оцарапанные до крови об острые края породы шахтеры врубаются перфораторами в золотую породу. Не берут с собой еду, только мачеу — слабо-алкогольный напиток на кукурузных зернах. Инженеры лазят по тем же норам вместе с шахтерами. Олег с восхищением подумал о выносливости Ван Дер Верфа. При такой адовой работе он еще промышлял разведкой. И обижался, что ему не дали внедриться в проект «Берег», к герру Крэйсу. Положив книгу на откидной столик, Ермилов подумал, где же этот неуловимый герр Крэйс? Почему документы оказались у его любовницы, как ее охарактеризовал Дахак? Олег чувствовал свою вину в гибели Рафаэля. Надо было уговорить араба бежать… Ермилов вернулся к книге и нашел выдержки выступления 1989 года руководителя Националистической партии Ф. де Клерка. Олег потер лоб и вспомнил, что де Клерк стал президентом ЮАР в том же 1989 году. «Наша цель — новая Южная Африка, полностью измененная Южная Африка; Южная Африка, освободившаяся от антагонизмов прошлого; Южная Африка, свободная от господства и угнетения в любой форме, и Южная Африка, в которой демократические силы — все разумные люди — объединились бы вокруг взаимоприемлемых целей против радикализма, независимо от того, откуда он происходит… Белое господство, в той мере, как оно существует сейчас, должно прекратиться… Моя партия стремится к созданию страны, свободной от расизма, ненависти, дискриминации по расовому признаку». «А где вы раньше были, господин де Клерк? — подумал Олег. — Когда у вас под носом шуровали такие как Бассон?» Тут же Ермилов нашел еще один забавный документ в книге. Письмо заместителя комиссара по туземным делам Юго-Западной Африки. 1939 год. «Г-же Бринц, Виндхук. Мадам, имею честь сообщить Вам, что ваша служанка, Мария Хаусес, нынешним утром обратилась в нашу инстанцию с жалобой на то, что она была уволена Вами без предупреждения и что ей не было заплачено жалование за тот период, что она работала у Вас. Со слов Марии я понял, что она сопровождала Вас из Омаруру второй раз. В связи с этим должен привлечь Ваше внимание к Постановлению администрации N21 от 1936 года, запрещающему въезд в городскую черту Виндхука туземцам женского пола без особого на то разрешения нашей инстанции. В данном случае наша инстанция не имела сведений о том, что Вы привезли женщину в Виндхук, явно также, что не последовало, как то предписывает закон, обращения за соответствующим разрешением. Посему вынужден просить Вас вернуть Марию в Омаруру как можно скорее, а также решить вопрос с выплатой ей жалования. В случае невыполнения будут предприняты дальнейшие шаги. Имею честь, Мадам, оставаться Вашим покорным слугой. Заместитель комиссара по туземным делам». «Вот тебе и страна «свободная от расизма. А ведь это было еще до апартеида», — Олег взглянул в иллюминатор. Там была чернота. Холодная и звездная. Посмотрел на часы. Лететь оставалось еще уйму времени. Начала, как нарочно, побаливать раненая в Чечне нога. Укрывшись пледом и кое-как устроившись поудобнее, Ермилов оставшуюся часть пути проспал. Проснулся уже когда самолет стал снижаться. Международный аэропорт Йоханнесбурга встретил таким количеством пассажиров, что у Олега аж голова кругом пошла. Огромный международный терминал с многометровыми черными, с металлическими вставками, колоннами, поверх которых высились квадратные большие светильники. Эти колонны-лампы напоминали причудливые цветы, а в качестве цветка у них был свет, он отражался в кафеле цвета слоновой кости с полосами, пересекающими огромный зал, с рисунками из бежевых, белых, розовых, желтых и темно-коричневых треугольников, напоминающих африканские узоры. Не задерживаясь нигде, Олег прошел к выходу, едва не заблудившись в чудовищных размеров терминале. Спасло знание английского и внимательное прочтение указателей. Вещей, по совету Сорокина, он с собой никаких не брал. Небольшая сумка с бритвенными принадлежностями, две книги по ЮАР и ветровка, так как в Йоханнесбурге нынче зима, градусов пятнадцать. К тому же город на высоте тысяча семисот пятидесяти трех метров над уровнем моря. Действительно, когда Ермилов вышел на улицу, довольно неприятный ветер трепал верхушку пальмы, одиноко торчащей напротив стоянки такси. — Вот тебе и Африка, — он покачал головой и постарался быстрее нырнуть в теплое нутро такси. Молчаливый, понурый таксист довез до городской окраины. Тут Олег, по рекомендации Сорокина, высадился и поймал другую машину. Уже на ней он добрался до северной части Йоханнесбурга, где располагались наиболее зеленые районы с элитными поселками. Появился холм, заросший деревьями и кустарником, из крон деревьев только кое-где выглядывали черепичные крыши. Такси проехало теннисный корт, который упоминал в своих инструкциях Дахак, и Олег попросил водителя остановиться. — Если вы подождете здесь, обратно поедем вместе до центра города, и я добавлю сверх суммы, — сказал он, расплачиваясь.