Юджин де Кок сидел с 1994 года, уже семь лет. А дальше лучше не будет — пожизненное заключение. Он еще борется за досрочное освобождение, просит прощения у родственников, приглашает их увидеться с ним лично, но глаза потухшие. Мешки в подглазьях, бледное лицо, робкая надежда во взгляде. Приезд англичанина Юджин расценил, как шанс на освобождение. Но увидев взгляд Линли, сник. Впрочем, выразил готовность к беседе. Подспудно Ричард ожидал, что де Кок станет заискивать, но тот выглядел просто очень уставшим человеком. Англичанин не питал иллюзий по поводу де Кока. При все жесткости Ричарда — он был разведчиком и считал, что большинство задач надо решать умом, хитростью и деньгами, все другие методы — для неандертальцев. Юджин убивал противников апартеида, а чтобы уничтожить улики просто взрывал трупы. По его приказанию их обкладывали взрывчаткой. А разлетевшиеся от взрыва куски складывали в кучку и снова взрывали — этот метод де Кок называл «буддизировать» тело. Линли не волновали откровения убийцы, пусть он и оправдывал свои убийства тем, что был всего лишь исполнителем, а главное зло — режим апартеида. Ричарда беспокоила мысль о том яде, который использовал и Дахак, и де Кок, что нашло отражение в материалах дела Юджина. — Юджин, меня интересует история с похищением документов по проекту «Берег». — Документов? — переспросил он, надев очки. До этого он близоруко щурился. — Я не занимался этим проектом. Вы наверняка и сами это знаете. Я только использовал некоторые разработанные в лабораториях проекта вещества, чтобы убирать неугодных режиму людей. Вот и все. — У меня другая информация. Во всяком случае, о том, что документы похищены вы должны были знать, — настаивал Линли. — Ну, я слышал, был переполох в 1992 году, накануне того, как большинство материалов проекта уничтожили. Остальные уничтожили через несколько лет. Я уже сидел. Но информация о похищении не подтвердилась. Вроде бы… — неуверенно добавил Юджин. — Кого подозревали? — Говорю же, не знаю деталей. Я бы рад помочь. — А если поднапрячься и вспомнить? — Линли постучал пальцами по металлической столешнице. — Я думаю, мы смогли бы тогда помочь вашему досрочному освобождению. Юджин опустил голову. Помолчал, но и Ричард не торопил. Наконец, де Кок произнес негромко: — Не знаю, чем я могу помочь. — Кого подозревали? — повторил англичанин. — Доктора Германа Крэйса из лаборатории Роодеплат. Я иногда виделся с ним. Он рассказывал небывалые вещи, что они работают над пилюлей способной превратить белого в негра, чтобы можно было внедряться в АНК. Я тогда еще пошутил и предложил сделать наоборот, чтобы превращать негров в белых, и тогда мы покончим с расовой проблемой. — Вы с ним общались? Что он за человек этот Крэйс? — Умный, образованный, ироничный. Приятный человек и профессионал. Ему кажется тоже претили идеи апартеида, он просто ученый, а ученые, как правило, стараются не лезть в политику. Это политика лезет к ним, мешает работе. — Он ведь создал какой-то яд, который был уникален? — Не уверен насчет уникальности. Но над ядами он работал. В лаборатории например изготавливали такой яд, и я это знаю наверняка, которым пропитывали майки. Эти майки собирались раздать активистам студенческого движения в 80-х годах. Яд вроде бы вызывал тромбоз и имитировал естественную смерть. Меня не слишком волновали причины смерти, лишь бы не оставалось улик. — Как вообще заподозрили, что материалы похищены? — Насколько я знаю, кто-то из службы безопасности объекта обнаружил забытый в ксероксе листок из разряда особо секретных. — То есть кто-то сделал копию? А как заподозрили Крэйса? — Доступ к этим документам имело очень ограниченное количество людей. В том числе и Крэйс. А к этому ксероксу подойти могло еще меньше сотрудников. Подозревали, конечно, не только Крэйса. — А что, ваши люди работали в службе безопасности? Этот вопрос отчего-то не понравился Юджину. Он снял очки, крутил их в руках и уставился куда-то в угол. Очки в камере у него забирали, чтобы он стеклами не порезал вены. — Мне кажется, в положении человека, осужденного пожизненно, вам нечего остерегаться. — Так-то оно так, но я опасаюсь подставить тех, кто на свободе. — Имена и фамилии мне не нужны. Только информация о похищении документов. Вы сказали, подозревали не только Крэйса, но почему все же из подозреваемых остался он один? — Служба безопасности проводила внутреннее расследование. Как вы правильно догадались, мои бойцы были в службе безопасности. Спецназ осуществлял охрану всех секретных объектов проекта. Ну и мои бойцы из «эскадрона смерти», — он снова надел очки, — сопоставили факты. Все сходилось на Крэйсе и по времени, и по уровню его доступа к материалам, а он у Крэйса был самым высоким в лаборатории Роодеплат. — Его допрашивали? — С ним беседовали, — уточнил Юджин. — Допрашивать его никто не осмелился бы. Он был приближенным Бассона. Естественно, что все отрицал и довольно-таки обоснованно. — Думаете, говорил правду? — у Линли создалось четкое ощущение, что де Кок знает гораздо больше, чем говорит, но истину из него не вытянешь никакими ухищрениями. Наверное, потому, что, пооткровенничав, он уже не сможет рассчитывать на досрочное освобождение. — Вряд ли. Если не он сам сканировал материалы, то имел к этому непосредственное отношение. Иначе и быть не могло, учитывая уровень секретности, соблюдаемый в рамках проекта. Я его не осуждаю. В тот момент режим разваливался и надо было думать уже о себе. В любом случае, служба безопасности не доказала стопроцентно его участие в похищении. — А что вы подразумеваете под словами «думать о себе»? — Ричарду и так уже было понятно, что Крэйс не совсем Крэйс. Придется копать его биографию, если ее не уничтожили вместе с материалами проекта «Берег». Может, ее дубликат есть в архивах MI6 или ЦРУ, если они в принципе держали у себя биографии сотрудников проекта, что вполне могло быть. Из MI6 получить эти сведения не составит труда, а вот вмешивать сюда ЦРУ не хотелось бы. Привлекать их внимание к проблеме похищенных материалов — значит заполучить в их лице конкурирующую фирму. Они тоже начнут поиск, и это здорово осложнит дело. Документы надо будет уничтожить. А кто это сделает и кому достанутся лавры победителя — большой вопрос. — Скопированные документы, спрятанные в надежном месте, могли бы стать гарантией его безопасности при любом исходе дела в связи с развалом режима. Ни де Клерку, ни позже Манделе не нужно было обнародование этих материалов. Де Клерку потому что это уничтожило бы его самого. Он хоть и пришел к власти в 1989 году, а проект начал функционировать с 1982 года, но все остальное время работа проходила с его согласия, а Манделе… Еще два года назад он вел переговоры с министром обороны Георгом Мейрингом, чтобы рассекретить материалы проекта касающиеся химической войны, однако переговоры ни к чему не привели. Судебные заседания по делу Бассона так и идут в звуконепроницаемой камере. Что их удерживает от рассекречивания, тем более, считается, что вся документация уничтожена? Нынешняя власть рассчитывает использовать разработки проекта в дальнейшем? А кроме того, и это очевидно, на них давили американцы и англичане, чтобы не рассекречивали. — Ну, об этом мы рассуждать не станем, — пресек развитие скользкой темы Линли. — Что в итоге с Крэйсом? — А он пропал еще в 1992 году. Бесследно. — Юджин поджал губы. — Проект был свернут. Я этой проблемой больше не интересовался. — Ваша версия его исчезновения? — Думаю, его убили, — вздохнул де Кок. — А жаль, интересный человек был. — Вы уверены? — вкрадчиво уточнил Линли. — Дело в том, что один офицер службы безопасности оказался очень настойчивым. Даже когда расследование считалось законченным, не нашли достоверной информации, подтверждающей факт похищения материалов исследований, он все равно продолжал копать. Вцепился в версию «Крэйс» мертвой хваткой. Продолжал следить за ним. А потом Крэйс исчез. Что прикажете думать? Убили его. Линли промолчал. Ему казалось, что вряд ли Крэйс мертв. Скрывается где-то. А теперь решил передать документы ФСБ. Подослал Дахака с весточкой. Но почему России? Если предположить, что разведчик их, то зачем такая сложная схема передачи документов и почему спустя столько лет? А вот если он, к примеру, из немецких спецслужб и решил поиграть на два фронта — это вполне обоснованная осторожность. За Юджином пришел конвоир. И опустошенный взгляд де Кока, брошенный напоследок на англичанина, остался в памяти Линли. И когда он вышел на залитую солнцем площадь около тюрьмы, поежился, подумав, что не хотел бы оказаться на месте де Кока. Ричард после посещения Юджина, запросил разрешение Центра задержаться в Претории. Он планировал задействовать местные спецслужбы, поднять полицейские сводки за 1992 год, чтобы найти хоть какие-нибудь следы этого Крэйса. А юаровцев мотивировать тем, что речь идет о государственной безопасности и вероятности обнародования сути деятельности проекта «Берег». Скандал им не нужен — начнут помогать. И, кроме того, Линли считал, что вот-вот в ЮАР сунутся и русские за документами. Ведь Ермилов успел встретиться с Дахаком. Ричард предполагал, что, скорее всего, Ермилов и приедет, поскольку он в теме. Также по настоянию Линли обыскали в Бизерте дом Дахака. Перевернули все вверх дном, пока жена Рафы была на базаре. В итоге не нашли ничего, что могло указывать на нынешнее местонахождении похищенных документов. Глава девятая Лето 1957 года Французская группа оказалась довольно многочисленной — французы, швейцарцы, канадцы из Квебека, даже алжирцы. Александр Кедров чувствовал себя довольно комфортно в таком коллективе. Легкоатлет, девятнадцатилетний студент Сорбонны, будущий врач-вирусолог, он был открыт для общения и невероятно обаятелен. Высокий, голубоглазый, с богатой шевелюрой, отпущенной им чуть длиннее, чем позволяли приличия — до середины мускулистой смуглой шеи — он выглядел греческим олимпийцем. Не хватало белой туники, ее заменяли обычные, отглаженные брюки, голубая рубашка и темно-синий джемпер… До отъезда на фестиваль Александр проводил каникулы в Бизерте у отца. Он увлекался парусным спортом и на купленной отцом небольшой яхте с Дахаком и другими тунисскими друзьями ловил ветер, барражируя вдоль побережья часами. Ложились в дрейф, купались, ловили рыбу. Вернувшись домой к вечеру, с мокрыми волосами и рыбой в большой сетке, он удостаивался недовольного взгляда матери и спешил переодеться к ужину. Рыба тоже попадала к столу, только через кухню и ловкие руки Валиды. Дома все так же собирались в гостиной по четвергам интересные люди — местные бизнесмены, доктора, учителя, иностранцы. Иван Аркадьевич любил устраивать гимнастику для ума в дискуссиях на самые различные темы — начиная от происхождения человечества, обсуждения новейших археологических изысканий, кончая смакованием кулинарных вопросов и перечислением современных музыкальных веяний. Лёля, как всегда, играла на рояле. Мать хлопотала у стола с Валидой. Но Александра больше занимали мужские разговоры в отцовском кабинете, сопровождаемые стойким запахом виски и сигарным дымом, подвисавшим плотным облаком под потолком с трещинками на штукатурке. Георгий Бурцев, молчаливый и строгий человек, иногда возникал в доме Кедровых. Александр видел его и в прошлом году. Приезжал он редко и в такие его приезды отец становился особенно напряженным. Что-то его очевидно тревожило, но нелюбезности по отношению к Бурцеву он не проявлял, напротив, становился особенно галантным и обходительным. Наблюдательный Александр заметил для себя, что их отношения скорее профессиональные, чем дружеские, но с расспросами к отцу не лез — у них в семье это не принято. Если захочет, Иван Аркадьевич сам скажет все, что сочтет нужным. С юношей Бурцев с удовольствием играл в шахматы и расспрашивал его об учебе. Александр, подняв деревянную фигурку черного ферзя, примеривался сделать шах Георгию, почесывал кончик носа острой ферзиной макушкой. Он на минуту замолчал, но, сделав ход, опять принялся рассуждать о вирусологии: — Вы понимаете, Георгий Иванович, в современном мире необходимо заниматься именно такими направлениями в науке, которые будут увеличивать продолжительность жизни. А вирус в переводе с латыни — это яд. Вы понимаете? Надо находить противоядие. Желтая лихорадка, саркома Рауса, полиомиелит и многое другое — их вызывают вирусы. Сейчас, в конце пятидесятых, появились новые методы изучения вирусов на основе биофизики и биохимии. Можно понять строение вирусов, как они репродуцируются, ведь они не растут, а только репродуцируют. Два года назад американцы нашли вакцину против полиомиелита. Это же какое достижение! — Да, разумеется. — Бурцев двинул вперед пешку и съел черного ферзя. У Александра вытянулось от обиды лицо. — Только их вакцина считается не слишком хорошей. Я слышал в СССР Смородинцев и Чумаков дорабатывают вакцину от полиомиелита, и она будет отличаться от американской в сторону большей безопасности для прививаемых. — Хотел бы я пообщаться с такими учеными. — Это не так сложно устроить, — всерьез воспринял эту ни к чему не обязывающую фразу молодого собеседника Бурцев. — Как это? — изумился Александр и тут же рассмеялся: — Вы волшебник? — Нет, просто в Москве в ближайшее время состоится шестой Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Я уже обсуждал это с твоим отцом. — И что? — с большим любопытством спросил Александр, зная непримиримую позицию отца по этому вопросу. Иван Аркадьевич всегда утверждал, что стоит ему или кому-нибудь из членов его семейства ступить на территорию СССР, как их тут же арестуют и, если не расстреляют, то уж наверняка отправят на Колыму. — Мат, — равнодушным тоном сообщил Георгий так, словно его нисколько не занимала шахматная партия и думал он о другом. — Иван Аркадьевич согласился отпустить тебя. Ведь ты поедешь туда как студент Сорбонны факультета медицины. В СССР у нас с Иван Аркадьевичем есть знакомый — Миронов. Он уже довольно пожилой человек, но, зная, чей ты сын, с огромным удовольствием встретится с тобой и наверняка сможет организовать интересные встречи с советскими учеными. — Великолепно! — вскочил с кресла Александр, опрокинув на пол доску с шахматами, засмеялся и махнул рукой. — Все равно проиграл партию. С вас матч-реванш. — С удовольствием, — кивнул Бурцев. — Я полагаю, отец предупредит тебя, но я тоже считаю своим долгом, как друг вашей семьи предостеречь. Не стоит в Союзе делать акцент на том, что ты русский или имеешь русские корни. Имя Герман Крэйс не скажет ровным счетом ничего, тем более ты родился в Швейцарии. Ты ведь по паспорту Герман Крэйс? — Герман-Алекс Крэйс. Когда получал паспорт, отец настоял, чтобы я взял девичью фамилию матери, — Александр усмехнулся. — Он боялся, что мне сложно будет поступить в институт с русской фамилией. Это все его эмигрантский синдром. Дома я Александр Кедров, во Франции — Герман Крэйс.