Все – Рид, парк, мое сердце – все замерло. Смузи у меня в животе – вряд ли, но лучше бы тоже замерло. Вот она – та ссора, которой я опасалась. Которой по глупости надеялась избежать, тем более после его прекрасного тихого: «Особенно я». И обязательно именно сегодня. Рид проводит рукой по волосам. – Забудь, что я это сказал. Несколько секунд я лишь смотрю на него. В шоке, удивлении, обиде. А потом я вдруг очень сильно злюсь. Это я мина, старая, но взрывоопасная, и на меня сейчас очень явно наступили. «Почему ты не можешь просто оставить это в покое?» – думаю я уже второй раз за сегодня, но в этот раз мое негодование направлено на человека передо мной. На того, с кем нельзя просто обойти тему. Из-за которого я раскрепостилась и ввязалась в эту неприятность. – Просто забыть? – Да, – отвечает он, будто это вполне разумная просьба. – Так вот что ты сейчас говоришь? Это так ты проявляешь свою… дружбу? Ждешь момента напомнить мне об этом? – Нет, неправда. Я не держу на тебя зла. Ты… просто у меня был не самый простой день. – А я тут при чем? – Ни при чем. – Он вздыхает. – Просто… иногда мне кажется, что все здесь говорят не то, что думают. – Здесь? – Здесь, – повторяет он, обводя воздух рукой со стаканчиком. – В этом городе. Мне снова больно. Спрятанные буквы, ненависть к городу. Вот что я должна была оставить в покое несколько недель назад. Не надо было воспринимать ту карточку как знак. За все наши прогулки между нами ничего, ничего не изменилось. – Город здесь ни при чем, – говорю я незнакомым резким голосом. Он открывает рот, чтобы ответить, но я не даю. – Думаешь, ты знаешь этот город? Думаешь, что НьюЙорк – это толпа людей с Уолл-стрит? – Все мое презрение звучит в этих словах. – И твоя важная работа, о которой ты все равно никогда не рассказываешь? Он смотрит на меня, стиснув челюсть. – Город здесь ни при чем, – повторяю я. – Просто люди такие. Не все говорят то, что думают, прямо и резко, как роботы. Кому-то приходится быть вежливым перед придурком-начальником, чтобы их не уволили. Или терпеть и улыбаться, перед грубостью члена семьи, чтобы не усугубить ситуацию. Или смиряться с ужасным характером друга, потому что бывает и хуже. Люди всего лишь стараются… стараются защитить себя. Я замираю с открытым ртом, лицо горит. Снова слишком много. Я раскрылась в другом измерении – и в животе вернулось подташнивание. – Мэг, – мягко произносит Рид, и это сочувствие еще более унизительно. Нельзя показаться слабой. – Ты думаешь, сложно понять людей в этом городе, – говорю я так громко, что кто-то даже обернулся. – Но это не их вина, а твоя. Осознание приходит почти сразу. Это прямой удар, худшее, что я могла ему сказать. Думаю, как Кэмерон так же больно ранит Ларк обидными словами. Думаю о родителях. О себе. Несколько секунд мы стоим молча, пытаясь осознать шок. – Может, стоит закончить эту прогулку, – произносит он наконец. – Рид, постой… я неправильно выразилась. – Слова такие острые, что разрезали меня надвое. Он приподнимает голову, чтобы осмотреться. В парке людно, солнце еще не село. – Ты доберешься домой одна? Я киваю, все еще в шоке. Не смогла бы улыбнуться даже через силу. Вдруг, когда он разворачивается, я во второй раз за день – или в третий, четвертый, уже не понять – делаю резкое движение. Вытягиваю руку и хватаю его. Понятия не имею, что случилось – может, я резко отскочила назад в испуге или он заколебался, или между нами прошла волна электрического тока, – но стакан Рида опрокинулся, горячая жидкость залила руку по самый локоть. Запачкала белоснежную ткань рубашки. Стакан еще катится по земле, а Рид уже рывком расстегнул пуговицы рукава. На лице его застыла немая боль. Я так близко, что чувствую жар от горячей жидкости на его коже. – О боже! Прости меня! Я ставлю смузи на землю, беру пиджак с его руки, пока он не упал. Рид задирает горячий рукав рубашки до локтя. – Рид, – говорю я, прерывисто дыша. Спрятать волнение не получается. – Что случилось? Ведь то, что я теперь увидела, не может быть просто ожогом от горячего чая. Сбоку предплечья, которое я так жаждала увидеть, от запястья к сгибу локтя тянется ярко-красное пятно. Сейчас оно намокло от чая, но совершенно точно можно сказать, что оно было здесь и раньше – сухим, зудящим неприятным и очень, очень болезненным. Я поднимаю взгляд на Рида. Он стоит с холодным, суровым выражением лица. Протягивает руку к пиджаку. – Не имеет значения. – Как это не имеет? Ты видел… – Это не имеет значения. Обострение псориаза. Я уже привык. – Он напряженно надевает пиджак. Конечно же – вряд ли приятно натягивать одежду швами внутрь через мокрую ткань. Я смотрю так внимательно, что вижу, как он едва морщится, продевая руку. – Рид. – Молчи, – отвечает он. В воображении я вижу двустворчатую дверь: на одной ее половине буквы М-О-Л, а на другой Ч-И. Узкий просвет между ними все уменьшается, пока дверь не захлопывается у меня перед носом. Он наклоняется, подбирает пустой стакан и кратко кивает на прощание. Я не успеваю что-либо сказать, чтобы остановить его, – он уходит. Глава 11 – Это все парень, да? Лашель буквально крикнула на меня за столом в любимом местечке Сесилии неподалеку от магазина – веганском ресторане, где подают органические коктейли, a меню пестрит изобилием кейла. Вечер пятницы, в ресторане полно постоянных гостей и тех, кто пришел поздравить Сесилию с мужем Сюхеем с годовщиной свадьбы. Я пришла в это потрепанное и тесное место с полной решимостью уйти самое больше через час, чтобы вернуться к безотлагательному делу: с грустью пялиться на пустые страницы. Но, когда на меня обрушилась многолюдность, гул голосов, шипение жарящихся овощей на фоне и проникающий в зал вкуснейший пряный аромат еды, я улыбнулась и ощутила укол тоски по Риду. Риду, который игнорирует меня уже неделю. – Какой парень? – спрашиваю я, на что Лашель швыряет в меня чипсиной из кейла. Примерно полчаса назад, подарив Лашель и Сюхею подарок, приветливо поболтав с гостями, я стала постепенно продвигаться к выходу, к тихой безопасности своей квартиры. Сибби сегодня у Элайджи, наверное, открывает адвент-календарь дней «До моего переезда от Мэг», к тому же мне очень надо прибрать бардак в моей комнате – знаки вновь наступившего ступора буквально повсюду: на полу комки бумаги, по столу разбросаны недоделанные наброски, маркеры не расставлены в стаканчики по цветовой гамме, а валяются вперемежку. Но тут меня засекла Лашель – и зачем я только надела платье с золотистыми мордочками Hello Kitty? – и указала на свободный стул за своим столом. – Ты останешься со мной, Мэг, – сказала она. – Я не пойду домой, пока дети не лягут спать, а ты единственный знакомый мне здесь человек, кроме Сеси, с кем можно час-другой поговорить. Это вполне логично, так что вместо самовольной ссылки, куда я загнала себя на несколько дней, я решила остаться здесь. Устроившись, я ощутила прилив благодарности Лашель за очень долгую историю про ее очень пассивно-агрессивную сестру. Ко времени заказа второго коктейля я уже думала: «Что ж, это лучше, чем грустить». Но теперь… теперь к одной Hello Kitty на моем платье прилипла кейловая чипсина, а Лашель выглядит так, будто знает, о каком именно парне идет речь. Мой план на грусть смеется надо мной за то, что я его отменила. – С которым ты была на свидании в прошлом месяце. Я отлепляю от себя кейл. – Это было не свидание. – Ладно. Но парень-то был? – Она довольно улыбается. – Я так и знала, что что-то не так, когда ты зашла на неделе за канцелярией. Я вздыхаю, смиряясь. Хочу сказать: «Мы просто друзья», – но безнадежно закрываю рот. Вряд ли нас с Ридом можно так назвать. Теперь. – Вряд ли у нас что-то выйдет. – Это уже точнее. У нас с Ридом ничего не выйдет, что бы это ни было. Последние семь дней молчания тому доказательство. – Он живет в центре, – добавляю я, считая это за достаточное объяснение для Лашель которая думает, что для поездки с Манхэттена в Бруклин надо оформлять загранпаспорт. Не сработало. – Да, препятствие нехилое, учитывая развитую транспортную сеть. Так в чем все-таки дело? Он безработный? Живет с родителями? Оу, он музыкант? Я улыбаюсь от последнего предположения, воображая Рида с гитарой. – Нет, ничего из этого. Он работает на Уолл-стрит. Лашель комично округляет глаза. – Надеюсь, ты с ним только на людях виделась, – говорит она, явно имея в виду тот день, когда мы встречались на Променаде. – Просто ужасно, если у меня на совести будет твоя насильственная смерть от рук банкира. Моя знакомая встречалась с парнем, который хотел, чтобы она одевалась как та синяя деваха из комиксов. Он предлагал платить ей за то, чтобы она красилась синей краской, накладывала чешую и все такое. – Он не банкир. Он аналитик.