– Вот! В самую точку! – с удовольствием поддержал её шутку следователь. Они выпили по чашке чаю, и Мирослава положила перед следователем бумагу, на которой были изложены её соображения. – Что это? – тихо спросил Абашкин. – Всё, что нашему агентству удалось собрать по делу об убийстве Бориса Аввакумовича Гусарова. – Так вы тоже этим делом занимались? – удивился он. Она кивнула. – А Наполеонов мне ни гугу. Хоть бы намекнул, хитрец. – Он сам был не в курсе, – не стала подводить друга Мирослава. Она достала стакан с отпечатками Ильи Незвецкого. – А это что? – спросил следователь. – Отпечатки нашего главного подозреваемого – зятя Гусарова Ильи Незвецкого. – И за что же он его?! – А вы прочитайте, – Мирослава постучала пальцем по бумагам, лежащим на столе. Абашкин углубился в чтение, а Мирослава сидела неподвижно, как сфинкс, и ждала. – Вот такие вот дела, – вздохнул следователь, – и куда мир катится? – спросил он. И Волгина поняла, что ответа он на свой вопрос не ждал. – Доказательств маловато, – пробормотал Юрий Тимофеевич. – Негусто, – согласилась Мирослава. – Но есть определённые зацепки. – Какие? – Телефон Гусарова у вас? – Да. Нашли в мусорном контейнере, жена его опознала. – А ещё что-то там же нашли? – Увы, – развёл руками следователь, – ума не приложу, почему убийца выбросил телефон и унёс всё остальное. – Скорее всего, убийца, не слишком сведущ в криминалистике, решил, что на телефон позарится какой-нибудь бомж и именно его и обвинят в убийстве. – Разве только так. – Вы посмотрели, с какого номера был сделан звонок Гусарову в ту роковую ночь? – Напрасно вы думаете, что Незвецкий звонил со своего телефона. – Не исключено. Художники не слишком подкованы в тонкостях оперативной работы. – Да, вы говорили… – И ещё. Рядом с местом убийства или недалеко от него есть какая-нибудь скамейка? – Лавочка буквально в двух шагах. – Нужно снять отпечатки. Абашкин схватился за голову. – Да вы представляете, Мирослава Игоревна, сколько там могло народу пересидеть с момента убийства?! – Представляю. И всё-таки эту работу нужно проделать. – Проделаем, – принял решение следователь. – А на орудии убийства следов не осталось? – Преступник протёр прут. Но у основания остался чёткий отпечаток большого пальца. – Уже хорошо. – К тому же нужно опросить под протокол Семёна Муратова и его отца. Гусаров приходил и к тому, и к другому. Абашкин кивнул. – И ещё, – сказала Мирослава. – Если Илья приезжал на встречу с Гусаровым, то, скорее всего, на своём собственном автомобиле. – Вы имеете в виду камеры? – Да. Там ведь есть что-то поблизости? – Есть. Мы камеры отсмотрели. Но не на предмет автомобиля Незвецкого. Теперь придётся пересмотреть заново. Я одного не могу понять, – проговорил следователь, – как Гусаров узнал о связи своего зятя с Муратовым. – У меня есть только одно объяснение, – проговорила Мирослава. – Юный художник Поль Баландин является учеником Ильи Незвецкого… – Вы думаете, и с ним тоже? – переполошился Абашкин. Мирослава покачала головой. – Нет, хотя сначала я подозревала именно это. Но мне известно, что Гусаров любил Поля, как родного сына, следил за его творчеством и наведывался в мастерскую. Вполне возможно, он заявился в неурочный час и увидел что-то насторожившее его в мастерской или застукал парочку на выходе. – То есть? – Влюблённые, даже нетрадиционной ориентации, часто теряют голову от страсти, тем более, если им кажется, что их никто не видит… Поэтому Гусаров мог застать их в пикантной ситуации. – Однако, зачем же убивать? Художник мог поговорить с тестем. – Наверное, он и пытался это сделать, но неудачно. – Было бы это на Западе, Незвецкому не грозил бы скандал. – Наверное, – согласилась Мирослава, – но и западная женщина, скорее всего, подала бы на развод. А разводиться с женой Илье ой как не хотелось. Но вы правы, Юрий Тимофеевич, скандал пугал его больше развода. Его репутация примерного семьянина и верного мужа рассыпалась бы в прах. И кто знает, как приняли бы известие об этом его поклонники. – И всё-таки художник погорячился, – сказал следователь. Мирослава не стала возражать. Она сама была не в лучшем настроении – ей предстояло составить отчёт о проделанной работе для клиентки. И она не знала, как Ариадна Борисовна перенесёт двойной удар – роман своего супруга с парнем и убийство мужем её отца. Через несколько дней она узнала, что следствие предъявило Илье Маратовичу Незвецкому обвинение в убийстве тестя Бориса Аввакумовича Гусарова. Художник, вопреки опасениям следователя, не стал отпираться. Он только и сказал в своё оправдание: – Я не хотел его убивать! Просто я потерял голову! Я боялся, что он расскажет обо мне и своей, и моей жене, поэтому узнав, что тесть будет поздно возвращаться домой, назначил ему встречу под покровом ночи. Я просил его, ничего никому не говорить. Я умолял его! А он остался непреклонен. И мне пришлось, – пролепетал Илья, – он не оставил мне выбора. – Как вы попались на глаза Гусарову? – Он застукал нас в машине и сфотографировал. Мы заметили только вспышку, когда выскочили из салона, человек скрылся, и мы не успели его рассмотреть. Оба мы подумали о шантаже. А оказалось, что это был мой тесть. Сначала он решил, что я соблазнил его крестника Поля Баландина. Потом он убедился, что мой любовник другой парень. Но это не остудило его негодования. Тогда я и схватил валявшийся возле скамейки прут и ударил его! – Вы не приносили его с собой? – Конечно нет! – Разве он не был завёрнут в газету? – В газету? – растерянно повторил художник, потом махнул рукой. – Нет газетой я пытался стереть отпечатки своих пальцев. – Почему он сразу не рассказал всё вашей жене? – Я думаю, что он готовил почву. Он очень любил Ариадну и не знал, как ей открыть глаза на меня. – Так, может быть, он ничего и не сказал бы ей, если бы вы пообещали больше не встречаться со своим любовником. – Сказал бы, – уверенно проговорил художник и добавил: – Вы просто не знали Бориса Гусарова. – Насколько мне известно, он сам не был святым. – Это совсем другое, – ответил Илья Незвецкий, закрыл лицо руками и заплакал, как несправедливо обиженный ребёнок. Сад медленно и, казалось бы, с трудом выбирался из темноты отступающей ночи навстречу рассвету, подобно путнику, выходящему из непролазной чащи густого леса на свет.