4. Миксером на средней скорости несколько минут взбивать сливочное масло с сахаром и ванилином (если он используется в натуральном виде). 5. Затем по одному добавить яйца, а после них – ваниль (если вы используете экстракт). 6. Переключить миксер на самый медленный режим, всыпать муку, размешать и постепенно влить молоко. Размешивать до тех пор, пока тесто не превратится в однородную массу. 7. Лопаточкой (желательно силиконовой) вмешать ягоды. 8. Поставить кексы в разогретую до 180 °C духовку и выпекать 20–25 мин. Германия. В поисках утраченного порядка Заморить червячка – Мама!!! Что ты мне принесла-а-а?!.. Мой четырехлетний сын Боря со всех ног несется навстречу. Мы живем в Германии уже полгода, он ходит в местный детский сад и начал потихоньку забывать русский язык. За исключением тех моментов, когда выпрашивает у меня что-то вкусненькое. – Мама! Где батончик?! Мой сын, скорее всего, не голодный. На часах половина четвертого, и я пришла забрать его из садика, где у них в три был полдник. Ему просто хочется вкусненького. К этому я привыкла. Я послушно роюсь в сумке и достаю батончик из сухофруктов. Это – наш с Борей компромисс: батончик, купленный в магазине органической еды, с пометкой «BIO» и даже вроде как без добавления сахара и консервантов (хотя, на мой вкус, он как патока). Какое-то время я даже чувствую легкое превосходство перед другими родителями. Большинство родителей, забирая детей из садика здесь, в Гамбурге, дают им большую белую булку, медовые вафли или шоколадный круассан. Батончик молниеносно съеден, и Боря снова лезет ко мне в сумку. Я достаю маленький пластиковый контейнер, в котором лежат нарезанное на кусочки яблоко, изюм и орешки кешью. А также вынимаю бутылку воды. Но тут возникает более привлекательный вариант. К Боре подбегает его подружка, шумная, вечно голодная пятилетняя Ида, и вручает ему половинку Franzbrötchen. Это местное лакомство – большая, похожая на расплющенный круассан, приторно-сладкая слоеная булка, щедро приправленная корицей. Яблоко остается нетронутым. Мы сидим на длинной деревянной скамейке во дворе Kita. Так в Германии называют детский сад, куда ходят малыши с года до шести лет. Скамья находится на солнечной стороне. Вторая половина дня – время, когда в Гамбурге иногда (как правило, ненадолго) выглядывает солнце. На эту скамейку обычно и присаживаются родители: погреться, перевести дух, посплетничать и заодно подкормить отпрысков. – Is it okay?[16] – Мама Иды, миловидная молодая женщина со смешным именем Йени, вопросительно показывает на булку. Сколько я ее знаю, Йени всегда приходит забирать дочку в одном и том же наряде: темных узких джинсах, белой майке, потрепанных серых кроссовках New Balance и синем плаще. За спиной у нее полотняный, сильно видавший виды рюкзак. Обычно он набит хлебом, булками, печеньями, фруктами, питьевыми йогуртами и прочей снедью. По мне, так not okay. Но я прикусываю язык и киваю. Мы в Гамбурге недавно, и мне нужны друзья. И Боре они нужны тоже. А у наших с Йени отношений, кажется, есть потенциал. Она мне нравится: в отличие от многих местных мам – вежливых, но отстраненных и довольно закрытых, Йени любит поболтать. Даром что ее английский хромает, а я пока не выучила немецкий. Но у нас с ней похожие проблемы, что сближает. Она жалуется, что после сада ее дочка весь вечер выпрашивает еду. В основном «вкусненькое»: печенье, булочки, конфеты. Маме сложно ей отказать. Пойти на поводу и правда проще – знаю по себе. А потом Ида почти ничего не ест за ужином. – Но что делать?.. – Йени, вздыхая, разводит руками. И переводит разговор на другую тему. Похоже, ее это беспокоит не так сильно, как меня. – Мама! Хочу мороженого! – перекусив, требует мой сын. Во дворе Kitа детям нравится обмениваться едой. Это их игра, вид коммуникации. Боря, например, за свои орешки выторговал половинку его любимой Rosinenbrötchen (так называются сладкие булочки с изюмом, которые продаются в Германии в каждой кондитерской, – дети их обожают), несколько печений, кусочек вафли и десяток соленых палочек. Сейчас он требует мороженое. В мозгу у меня происходит борьба. Я и сама люблю мороженое, но тогда шансы, что ребенок проголодается к ужину, сильно уменьшатся. Да и количество съеденного сегодня Борей сладкого зашкалит. К счастью, в этот момент солнце заходит и в очередной раз начинает накрапывать дождь. И нам удается договориться, что мороженое будет в следующий раз. Потребители 24/7 Йени сажает Иду на заднее сиденье своего велосипеда и отчаливает, а мы с Борей, накинув капюшоны (дождевик в Гамбурге – предмет первой необходимости), идем на соседнюю детскую площадку. По пути нам попадается магазинчик под названием Budni. Мне нужно забежать туда – купить ванильный сахар для маффинов с черникой, которые я планирую испечь для детского праздника. Но я решаю этого не делать: в продуктовые магазины я вместе с Борей без необходимости стараюсь не ходить. Чтобы избежать скандала. Он опять будет просить меня купить ему что-нибудь «вкусненькое» вроде киндер-сюрприза, шоколадного печенья или мармеладных медвежат. А у меня снова не хватит духу ему отказать. Хотя Budni – одно из моих любимых мест в Гамбурге. Budni – это сокращение от фамилии Budnikowski. Предприниматель Иван Будниковски более 100 лет назад открыл в городе маленькую аптеку, где помимо основных лекарств, отпускаемых без рецепта, можно было купить полезные в быту мелочи: расческу, мыло, зубную пасту. Примерно до конца прошлого века Budni оставался тем, что в Европе и Америке называют convenience store – что-то вроде лавки «1000 мелочей». Но в последние годы, на волне моды на суперфуды и экологически чистую пищу, Budni превратился в храм еды нового поколения. Сейчас это выставка достижений пищевой индустрии XXI в. самой богатой страны Европы. Йогурты из овечьего и козьего молока, тофу, простокваша; хлебцы из спельты, киноа, булгура и семян льна; мюсли из чиа и прочих экзотических круп; высушенные на солнце фрукты и ягоды; батончики из амаранта, кокоса и киноа; бесконечные смузи, соусы, приправы; множество альтернатив коровьему молоку – вроде миндального, овсяного, рисового, молока из орехов кешью; гречневая, рисовая, овсяная, люпиновая (нутовая), спельтовая (полбяная), амарантовая, кокосовая и прочие виды муки; ягоды асаи и всевозможные экзотические орехи… Все органическое, фермерское, цельнозерновое, fair trade[17] и BIO. Меня особенно завораживает отдел детской еды. Разве можно устоять против печенья из спельты в форме динозавриков? Или мюсли-крекеров в форме тракторов, самолетов и кораблей? А органик-паста из камута[18] «Животные на ферме»? Я заглядываю сюда по нескольку раз в день и всегда что-нибудь покупаю, даже если мне ничего не нужно! Возможно, я таким образом снимаю стресс. Точно так же, как и многие дети, растущие в постиндустриальном обществе: они не голодны, но все равно тянут что-то в рот. Возможно, так они «заедают» какие-то негативные эмоции? Например, компенсируют дефицит внимания? Как бы то ни было, для многих это новый условный рефлекс – перманентное потребление (и поедание). Что касается общества потребления, то мое боевое крещение состоялось в начале 1990-х. Дело было в Калифорнии, куда я подростком поехала учиться на год по обмену. Я словно оказалась на другой планете. Первая заграница, первые карманные деньги (доллары!), первый шопинг. Особенно меня завораживали супермаркеты. Я ходила туда с благоговением, как в церковь. Этот трепет перед продуктовым изобилием живет во мне до сих пор. Интересно, поверит ли мне Боря, если я расскажу ему, как в детстве стояла в очередях за продуктами? И как прятала под подушкой бананы, которые тогда казались мне сказочным экзотическим лакомством. Поначалу члены американской семьи, в которой я жила, недоумевали, куда из кухни исчезают бананы. И когда тайна случайно раскрылась, они стали покупать не одну связку на неделю, а как минимум три. А меня прозвали banana queen – банановой королевой. За полгода я уже почти привыкла жить на две страны. Но до сих пор не могу привыкнуть к тому, что местные жители – и взрослые, и дети – постоянно что-то едят. Часто – жуют на ходу. Словно они тоже родом из советского детства или же откуда похуже. Но ведь нет: уж по крайней мере западные немцы, которым сейчас между тридцатью и сорока, выросли в сытом стабильном обществе. Или, может, они еще бóльшие жертвы маркетинга, чем я? Мы с Борей делаем остановку на детской площадке. Погода снова переменилась: светит солнце и потеплело. Боря несется к качелям. Рядом красивый рослый папа (многие немецкие мужчины хороши собой и вдобавок образцово-показательные отцы) сажает на качели годовалого малыша. Тот хватается одной рукой и едва не падает; другая рука у карапуза занята: он держит половинку булки. В Германии дети, даже совсем маленькие, просто обожают грызть огромные булки – таких размеров, что иной раз из-за них даже лица ребенка не видно. На площадке аншлаг: родители, усевшись прямо на землю, устроили грандиозный пикник. У всех пластиковые контейнеры с бутербродами, нарезанными дольками фруктами и, конечно, булками. Взрослые активно подкармливают детей и закусывают сами, хотя день и время для пикника выбраны довольно странно: вторник, шесть вечера. Впрочем, в мало-мальски приличную погоду подобные спонтанные пикники устраиваются тут семь дней в неделю, с утра до вечера. У меня сложилось стойкое впечатление, что ни один родитель в Гамбурге не выходит с ребенком из дома, не захватив с собой контейнер с едой. Неужели они боятся по дороге умереть с голоду? И куда делся немецкий порядок? Пресловутый Ordnung[19]? Либеральная партия Мне хочется узнать немецкую точку зрения относительно современных подходов к воспитанию, и я договариваюсь о встрече с фрау Гезе Лобнер-Бонк. Эта суровая дама с коротко подстриженными волосами и спортивной фигурой – директор нашего детского сада. На работу она, как и многие жители Гамбурга, ездит на велосипеде. Фрау Лобнер-Бонк чуть больше пятидесяти, она педагог с тридцатилетним стажем и мама четверых детей, младшему из которых 13 лет, а старшему – 22 года. Меня в первую очередь интересует еда. Я привожу фрау Лобнер-Бонк статистику, которую почерпнула в книге Би Уилсон: 30 лет назад перерывы между приемами пищи в Европе и Америке составляли 4,4 часа для взрослых и 4,1 – для детей. Сейчас они сократились как минимум на час. Не говоря уже о Европе трехсотлетней давности: в XVIII в. и взрослые, и дети, как правило, не ели по шесть-семь часов! Фрау Лобнер-Бонк понимающе кивает. Она говорит, что, будь ее воля, она бы запретила родителям перекусы во дворе детсада. Но по местным законам она не имеет на это права. Уже то хорошо, что нельзя приносить еду внутрь (правда, мамы и папы все равно это делают, в плохую погоду исподтишка подкармливая своих отпрысков в раздевалке). По ее мнению, большинство немецких родителей сегодня практикуют ультралиберальный подход к воспитанию, который далеко не всегда оправдан, а чаще – вреден. – Во времена моего детства все было иначе. Нас укладывали спать около семи вечера, не позже. Днем тоже надо было спать – хочешь ты этого или нет. И, разумеется, ни о каких перекусах не было и речи. Фрау Лобнер-Бонк рассказывает, что ее отец, в детстве переживший военный и послевоенный голод, ворчал, когда его дети намазывали масло на хлеб слишком толстым слоем. Это разрешалось делать, только если ты заболел. Хотя в Западной Германии 1960-х уже давно никто не голодал, продукты – тем более такой деликатес, каким в те времена было сливочное масло, – все равно экономили. И детей воспитывали строго. Выбрасывать еду считалось преступлением, а сладкое давали лишь по праздникам. – Германию до сих пор многие воспринимают как страну строгих правил и порядка, но это не так, по крайней мере что касается воспитания, – оправдывается фрау Лобнер-Бонк. – Современные родители ходят перед своими чадами на цыпочках. Бросаются выполнять любые их капризы, которые, кстати, часто не имеют ничего общего с реальными потребностями детей. Наверное, это связано с нашим прошлым, – вздыхает моя собеседница. – Любой авторитарный подход – будь то в питании или в воспитании в целом – сейчас вызывает отторжение. Слушая ее, я прихожу к выводу, что у русских и немцев гораздо больше общего, чем мы привыкли думать. Нас, бывших советских детей, тоже, как правило, воспитывали строго. Многих – на запретах, запугивании, вечной критике. Иногда запугивания были вполне невинными, даже комичными, как в семье фрау Лобнер-Бонк. Она вспоминает, что все детство взрослые твердили ей одну и ту же фразу: «Не доешь – пойдет дождь!» Вспоминаю недавний разговор со своим 78-летним свекром Хельмутом. Его детство тоже пришлось на послевоенные годы. Но он рос на ферме в регионе Зауэрланд на западе Германии, и, в отличие от многих соотечественников, голодать ему не пришлось. Но к пище он все равно относится совершенно иначе, чем мы. Я всегда замечаю его недоумевающий взгляд, когда оставляю еду на тарелке или выкидываю продукты, даже если у них давно истек срок годности. Будучи человеком небедным, сам Хельмут никогда ничего не выбрасывает, считая это преступлением. И за всеми доедает. Даже если он не голоден и это не самые любимые его блюда. – В детстве мы ели то, что нам дают. И точка, – рассказывает свекор. – Нравится, не нравится – ели, и всё. Детей в семье было четверо. Отказаться или не доесть – такое никому даже в голову не приходило. Слово родителей, особенно отца, было законом. Мы питались только тем, что выращивали на ферме. Я, например, не любил овощи, но пришлось к ним привыкнуть. Ненавидел влажный безвкусный хлеб, который пекли у нас в печи, но был вынужден есть и его – другого просто не было. К тому же за стол мы всегда садились голодными. В строго определенное время. Конфет у нас не было, телевизора, естественно, тоже. Мы все дни проводили на улице, а в школу в любую погоду приходилось шагать по шесть километров пешком в один конец. – Мне строго-настрого запрещали есть конфеты, – делится со мной гамбургская знакомая по имени Алексия. Она моя ровесница и росла уже в начале 1980-х, но ее тоже воспитывали без особых поблажек. Особенно в отношении еды. – Папа говорил: «Будешь есть сладкое – вырастешь жирной коровой». Я страшно обижалась. Мама Алексии – француженка, а папа – немец. Выросла она в Германии. Алексия признается, что все карманные деньги тратила на сладости – в качестве протеста. А сейчас почти каждый день печет дома пироги. У нее двое детей (трехлетняя девочка и шестилетний мальчик), которым она почти ничего не запрещает: не только относительно еды, но и вообще. Да и попробуй запрети: любые проявления строгости вызывают у ребят протест, частенько переходящий в истерику. Я обсуждаю этот ультралиберальный подход с еще одним экспертом. Уроженка Берлина Урсула Хайнзельманн считается в Германии гуру питания. Она автор фундаментального труда «История немецкой еды» (Beyond Bratwurst: А History of Food in Germany). Эту книгу, несмотря на огромное количество статистических данных, я прочитала на одном дыхании. В некоторых местах я даже не могла сдержать слезы, например в главах, где Хайнзельманн пишет о массовом голоде, который царил во Вторую мировую и сразу после войны. Она утверждает, что в Германии еще остались семьи, где детям «за столом нельзя даже пикнуть». Но это скорее исключение. Времена действительно изменились. – Все больше родителей слишком рано отдают бразды правления детям и радуются, уже когда ребенок просто ест, неважно что, – с понимающей улыбкой добавляет фрау Хайнзельманн. У нее самой, кстати, детей нет. Однако с последним ее утверждением поспорить сложно. Моя собеседница рассказывает, что во времена ее детства, которое пришлось на 70-е гг. прошлого века, булочки Brötchen, которые сейчас безостановочно уплетают немецкие дети, считались в Германии особым лакомством. Они стоили дороже, чем обычный хлеб, и их покупали только раз в неделю – по субботам на завтрак. Эти булочки ели, пока они были еще теплыми, с маслом, сыром или джемом. А по воскресеньям полагался домашний сладкий пирог с кофе, который в этих случаях разрешали пить также и детям. Маленькие тираны Погоняв на площадке мяч, Боря неожиданно начинает капризничать и снова требовать Rosinenbrötchen. Я развожу руками и говорю, что, если он не замолчит, мы сейчас пойдем домой. Он начинает плакать. Рядом молодая женщина опускает на землю здоровенный рюкзак (незаменимый аксессуар гамбургских мам) и достает оттуда пачку соленых крекеров. Ее окружает стая мальчишек, двое из них, кажется, ее сыновья. Она жестом приглашает и Борю. И действительно, парочка крекеров действует как наркотик: сын мгновенно успокаивается. Вспоминаю слова Дорин Хагер, моей новой знакомой из соседнего с Гамбургом городка Фольксдорф. Мы недавно вместе обедали, и она высказала любопытное предположение: для многих детей еда стала… новой соской. Многочисленными и часто сладкими перекусами родители успешно «затыкают» детям рот. Дорин востребованный в Гамбурге диетолог. Она работает с детьми и взрослыми. Как с теми, кто страдает явными расстройствами пищевого поведения (ожирением, анорексией и т. п.), так и с теми, кому в принципе сложно сориентироваться в мире современной еды и приучить к здоровому питанию детей.