Стягиваю через голову футболку с логотипом Nirvana, бросаю ее на пол, а потом снимаю и джинсы. Падаю на кровать поверх простыней, гадая, найду ли рядом с собой помятую хрупкую бабочку, свернувшуюся клубочком, когда проснусь. Но когда просыпаюсь утром — в комнате я один. Глава 9 Корали Гумбо. Настоящее Шериф Мейсон — женщина, что меня почему-то удивляет. Я ожидала увидеть старого пузатого парня с пышными усами и в ковбойской шляпе. Вместо этого Аманда Мэйсон — блондинка, лет тридцати, худая, как жердь, с родинкой странной формы на лице, ниже правой скулы, похожей на крошечную почтовую марку. — Да, официальная версия — самоубийство. Но мы собирались подождать до похорон. Сомневаюсь, что Сэм выкопает его или что-то в этом роде. Не похоже, чтобы у него хватило бы на это духу. Очень сомневаюсь, что у Сэма хватит на это смелости. Я улыбаюсь шерифу, постукивая пальцами по документам, которые мне нужно передать в окружной морг, чтобы забрать тело отца. — Благодарю вас, шериф. Знаю, что это немного коварно, но я ценю это. Уверена, что и мой отец тоже. Она одаривает меня слащаво-сладкой улыбкой, поджимая губы. — Честно говоря, Корали, я не очень-то любила твоего отца. Он устроил довольно неплохое представление, посещая церковь и помогая в общине, но чувствую плохую душу, когда вижу ее. Назовем это южным чутьем. И люди, конечно, сплетничали. Болтали, как он обращался с тобой и твоей мамой. Мужчина, который поднимает руку на женщину, теряет право называться так, если вы спросите меня. Но я не хочу никаких головных болей. К тому же люди должны быть похоронены там, где они хотят быть похоронены, независимо от того, как они умирают. Не нам судить людей в этой жизни. Это, несомненно, произойдет на другой стороне, когда мы встретим нашего Создателя. Странно слышать, как кто-то такой молодой говорит о Боге. Наверное, я так долго отсутствовала, что забыла, что в этих краях люди чаще всего верующие. Кажется так... старомодно. Выхожу из участка, все еще чувствуя себя измученной от столкновения с Калланом. Сейчас конец дня, так что окружной морг уже закрыт. Я не могу отвезти туда документы, не имея возможности передать их кому-то лично, и мне действительно не хочется возвращаться в отель, поэтому еду к Фрайдей. Это кажется опасным. Дом Каллана находится прямо через дорогу, как и мой старый дом. Находясь в миле от любого из этих домов, чувствую, что приглашаю неприятности и боль в свою жизнь, но мне нужно увидеть ее. Она единственный человек, способный помочь мне взять себя в руки. Такое ощущение, что все вокруг стремительно выходит из-под контроля, и если я сейчас не исправлю свою траекторию, то к концу недели буду просто развалиной. Фрайдей открывает входную дверь, на ней огромный халат, похожий на палатку, и пара старых тапочек, волосы в огромных бигуди, и женщина размахивает лопаточкой в руке, протягивая ее мне. — Отлично. Ты помешивай, пока я закончу хлеб, дитя. Она, конечно, понятия не имела, что я приеду, но опять же это Порт-Ройал — кто-то всегда придет на ужин, если приготовить достаточно еды. На кухне маленький прямоугольный обеденный стол, за которым я ела в детстве, уже накрыт на пять персон. — Ожидаешь большой вечеринки сегодня вечером, Фрайдей? — спрашиваю я. Она подталкивает меня к огромной кастрюле с гумбо (прим. перев.: блюдо американской кухни, распространенное в штате Луизиана. Представляет собой густой суп со специями, похожий по консистенции на рагу), который пахнет невероятно. — Ну, конечно. Ты одна из приглашенных. На самом деле я не хочу оставаться здесь, если появятся другие люди, но опять же, какая-то компания может быть именно тем, что мне нужно. Я делаю все, что в моих силах, чтобы не напиться до одури прямо сейчас, лежа в своей стерильной двуспальной кровати. — Ты все еще можешь приготовить так, как я тебя учила, дитя? — спрашивает Фрайдей. Я издаю мычащий звук, вдыхая теплый, пряный, восхитительный запах, исходящий от большого чана с тушеным мясом на горячей плите. — Конечно, могу. Хотя не так часто, как хотелось бы. Мой парень, Бен, не любит острой пищи. У него несварение желудка. Фрайдей прекращает яростно месить тесто и кладет руки на бедра, бросая на меня крайне недовольный взгляд. — Дитя, ты не можешь быть с мужчиной, который не ест острой пищи. Должно быть, он ужасен в постели. Никакой страсти. Никакого огня. Я смеюсь. Мы с Фрайдей никогда не говорили о моей сексуальной жизни. Невероятно странно, что она говорит об этом сейчас. — У нас все хорошо, спасибо. — Просто хорошо — этого недостаточно, Корали. Ты теперь пылкая, страстная женщина. Взрослая. У тебя есть потребности, которые должны быть удовлетворены. Модный мальчик из Лос-Анджелеса, который не ест острую пищу, не сможет удовлетворять эти потребности, это ясно как божий день. Правда в том, что Бен никогда не заставлял меня кончать. Не совсем так. Ему удавалось это пару раз пальцами и один раз ртом, но я не хочу делиться этой информацией с пожилой женщиной, стоящей по другую сторону кухни. Это будет только топливо для костра. — Я счастлива, Фрайдей. Это ведь хорошо, да? — Что-то не вижу, чтобы ты крутила колесо от счастья. — Я слишком стара для этого. Фрайдей хмыкает, яростно стуча кулаком по хлебному тесту. — Чушь собачья! Ты никогда не бываешь слишком стар для счастья. Черт возьми, моя старшая сестра сейчас делает сальто и стойку голове. В следующем месяце ей исполняется семьдесят, и она нашла мужчину, который выпускает пар из ее ушей. — Тьюсдей? С кем-то встречается? Мать Фрайдей была прагматичной женщиной. Она назвала своих дочерей по дням недели, в которые они родились: Фрайдей, Тьюсдей, и Уэнсдей (прим. перевю: пятница, вторник и среда). Уэнздей умерла от пневмонии за год до моего рождения, но я прекрасно знаю Тьюсдей. Фрайдей кивает со всей серьезностью. — Да, мэм. Она познакомилась со своим кавалером вечером на мосту в округе Пикенс. Он пожарный в отставке, можешь поверить. Фрайдей всегда предполагает, что мне будет трудно поверить в то, что она мне говорит. Это, конечно, оборот речи, но я чувствую тепло каждый раз, когда слышу, как она это произносит. Это напоминает мне о том, как я часами слушала ее сплетни, когда была моложе, когда мы вместе готовили, читали или смотрели телевизор в те короткие промежутки времени, когда отец разрешал мне приходить сюда. Через некоторое время она начинает напевать, и мы погружаемся в спокойное молчание. Трудно поверить, что прошло двенадцать лет с тех пор, как мы это делали в последний раз. Хотя я поддерживала с ней связь посредством писем (нечастых) и телефонных звонков (по крайней мере, раз в месяц). Начинаю чувствовать, как меня охватывает спокойствие, пока я помешиваю, а она напевает. В конце концов тишину нарушает громкий стук в дверь. Фрайдей бросает взгляд через плечо. — Открой пожалуйста, дитя мое. Иначе я никогда не поставлю этот хлеб в духовку. — Конечно. — Я иду и открываю входную дверь, сжимая лопатку так же, как это делала она, когда открывала мне дверь. И подхожу очень близко к тому, чтобы использовать ее как оружие, когда вижу человека, стоящего по другую сторону двери. — Ты, должно быть, шутишь. Каллан Кросс держит бутылку вина, его губы складываются в натянутую улыбку. Выглядит чертовски потрясающе. На нем темно-бордовая рубашка на пуговицах с черным узором пейсли. Манжеты, которые он закатал до локтей, чуть более темного оттенка, близкого к фиолетовому. Черные узкие джинсы и пара кроссовок придают ему непринужденную атмосферу Нью-Йоркского хипстера. Он использовал какое-то средство для укрощения своих локонов. В общем, выглядит великолепно. — Знаю, — говорит он, морщась. — В винном магазине закончилось вино из Мальбека. Пришлось брать Бленд. — Зачем ты здесь, Каллан? — Потому что Фрайдей пригласила меня. И потому что я знал, что ты будешь здесь. — Даже я не знала, что буду здесь. — Ну конечно, — говорит он, протискиваясь мимо меня. — А где еще тебе быть во вторник вечером? Конечно, это так. Вечер вторника всегда был вечером ужина в доме Бошам. Когда я училась в школе, то была здесь каждый вторник вечером в течение многих лет. Этот день всегда был непростым для Каллана: у него был баскетбол, а затем футбол, в зависимости от сезона, но он приходил сюда и забирал меня после каждой игры, потный и взлохмаченный, заставляя чувствовать то, с чем я не знала, как справиться в то время. Удивлена, что Каллан вспомнил мой вторничный ритуал, который был так давно, когда он полностью вылетел у меня из головы. — Каллан. — Я строга, почти до грубости. — Я не хочу тебя сейчас видеть. Каллан Кросс, мой прекрасный Кэл, парень, о котором так долго мечтала, пожимает плечами. — Тем хуже. Я уже много лет не пробовал настоящего гумбо. Но если ты хочешь уехать, вперед, — он ухмыляется самым возмутительным образом, бочком проскальзывает мимо меня и неторопливо идет по коридору, крича на ходу. — Фрайдей! Фрайдей, где ты, сексуальная женщина? Я больше не могу сдерживаться. — Смотрю, как его спина исчезает в дверном проеме кухни, и это чувствуется таким обыденным. Так нормально, что он здесь, и ведет себя так, как будто все это просто должно было быть. Я хочу выйти прямо из дома Фрайдей, спуститься по ступенькам ее крыльца, сесть в машину и уехать, но не могу. Ключи от машины в сумочке, которая стоит за обеденным столом Фрайдей. Если бы у меня была малейшая идея, как завести машину без ключа, и я не беспокоилась о возмещении ущерба арендной компании, то взломала бы проклятый «Порше» и просто оставила свои вещи здесь. К сожалению, угон автомобиля не был моим развлечением в подростковом возрасте. Просто стою и слушаю, как понижается и повышается голос Каллана, когда тот разговаривает с Фрайдей на кухне. Он что-то говорит низким, знакомым рокочущим голосом, а она хохочет — он всегда знал, как добиться реакции от старушки. Внезапно вся эта ситуация становится просто невыносимой. Я не могу этого сделать. Одному богу известно, как это удается Каллану. Просто находиться с ним в одном городе, дышать одним воздухом, видеть один и тот же восход и один и тот же закат, переживать одни и те же воспоминания — это слишком тяжело. Я хочу вернуться в Калифорнию, в свой безопасный маленький пузырь. Не хочу сталкиваться с призраком моего отца и горько-сладкими воспоминаниями о человеке, которого когда-то так любила, что готова была умереть за него. Сейчас я просто чувствую, что умираю, и не знаю, что делать. — Корали? Оборачиваюсь, и женщина, выбирающаяся с пассажирского сиденья красного седана, смотрит на меня так, будто это она увидела привидение. Невозможно не узнать ее прямые темные волосы. Высокий регистр голоса тоже не из тех, что я когда-либо забуду. Тина Фулсом. В старших классах Тина была чирлидером. Не из тех, кто терроризирует низшие эшелоны кастовой системы старшей школы или властвует своей популярностью над другими, менее популярными детьми. Нет, в средней школе Порт-Ройала никогда не было таких чирлидерш. Тина была пышным ребенком, у нее были огромные сиськи еще до того, как у всех нас появились тренировочные лифчики, и она всегда, казалось, была в каком-то крестовом походе: крестовом походе за спасение тропических лесов / голодающих детей в Африке / бездомных Нью-Йорка / публичной библиотеки / приходящего в упадок яхт-клуба Порт-Ройала. В руке она всегда держала блокнот с ручкой на веревочке, и у нее был самый раздражающий способ заставить вас ходить по школьному двору, побуждая людей подписывать то, что казалось бесконечной, невероятно бессмысленной петицией. Проблема Тины заключалась в том, что девушка была слишком чуткой. Она чувствовала боль всех остальных до такой степени, что ее родители заставили перестать смотреть новости в выпускном классе после того, как мать нашла дочь остановившейся на обочине дороги, рыдающей во все горло после особенно душераздирающей статьи о ситуации с бродячими собаками в Чарльстоне. Прямо сейчас, когда Тина медленно приближается к дому Фрайдей, ее уже переполняют слезы. — О, господи, я не могу поверить, что ты здесь, — говорит она. Ее голос дрожит, явно на грани срыва. — Мне так жаль, что тебе пришлось вернуться в Порт-Ройал. Позади нее из седана вылезает еще одно знакомое лицо: Шейн Уиллоуби. Высокий, худощавый парень из средней школы, всегда пытающийся найти штаны, которые бы подошли его смехотворно длинным ногам. Дети обычно издевались над ним из-за трех-четырехдюймового зазора между лодыжками и низом джинсов. Первый раз, когда я увидела, как Каллан кого-то ударил, это когда он запустил правый хук в баскетболиста, который посмел издеваться над Шейном. Шейн ничего не говорит. Он поднимается по ступенькам навстречу мне, и к тому времени, когда достигает третьей ступеньки, находится достаточно высоко, чтобы обнять меня и заключить в свои объятия. Когда я смотрю вниз, его штаны такие длинные, что ему пришлось закатать их пару раз.