— Ты должна была попрощаться, — мягко говорит он мне. — Двенадцать лет — слишком долго, чтобы не видеть твоего лица, Тейлор. Просто жестоко, на самом деле. В оцепенении я протягиваю руку и обнимаю его в ответ. — Иногда нужно быть жестоким, чтобы быть добрым, верно? — Возможно, доброй к себе. Мы все очень страдали из-за того, что не знали, что с тобой случилось. Только что ты была здесь, а в следующую минуту... Я отпускаю Шейна, опустив взгляд в землю. — Мне очень жаль. Иногда, как бы ты ни старался, этого все равно недостаточно, понимаешь? Мне нужно было уйти. Если бы я осталась, случилось бы что-то ужасное. — Я пыталась найти тебя на Facebook, — говорит Тина. Слезы текут по ее щекам, гоняясь за созвездием веснушек, которые, как она всегда надеялась, исчезнут, когда станет старше. Но я испытываю некоторое облегчение, видя, что они остались. Без них она каким-то образом стала бы другим человеком. Прошло так много времени, что Тина, несомненно, стала другим человеком, и уверена, но вид коричневых пятен на ее переносице и щеках в некотором смысле успокаивает. — Я никогда особо не заморачивалась со всеми этими социальными сетями, — говорю я. — Не в моем стиле. Если, конечно, не ищу бывших бойфрендов. Тина кивает, как будто понимает, раскрывает объятия, чтобы обнять меня. На ней свободная рубашка, так что я не замечаю округлившийся животик до тех пор, пока не чувствую, как он прижимается к моему собственному животу. И удивленно отстраняюсь. — О, ничего себе! Ты беременна? Тина кивает. Она выглядит настолько счастливой, что готова взорваться прямо здесь и сейчас. — Двадцать две недели. Очень неожиданно, но в то же время очень приятно. Я смотрю на живот Тины, изумленно и слегка испуганно. Как странно. Тина берет меня за руку и прижимает ее к своему животу, прижимая мою ладонь к маленькой твердой округлости, и кровь приливает к моему лицу. Было бы невероятно грубо отдернуть руку, но меня внезапно охватывает страх. Не хочу прикасаться к ней вот так. Действительно не хочу. Тина делает извиняющееся лицо. — Прости, Корали. Думаю, что сейчас он спит. Хотя обычно просыпается после того, как я ем. Очень непоседливый. Мы всегда можем попробовать еще раз позже. —Ты можешь... ты можешь сказать, когда он спит? Тина смеется, звонко и громко. — Конечно. Замечаешь, когда он перестает брыкаться и извиваться. Поначалу страшновато. Когда он делает сальто назад круглосуточно, это утомляет, но в то же время успокаивает. По крайней мере, ты знаешь, что он жив. Когда ребенок останавливается на все более и более длительные периоды времени, то начинаешь беспокоиться, что что-то не так. Оказывается, он просто спит более длительными периодами, когда растет. Морщусь, прежде чем успеваю остановиться. Обычно я мастер скрывать свои мысли, но эта проскальзывает мимо меня прежде, чем успеваю ее обуздать. Тина, естественно, это замечает. Она улыбается улыбкой женщины, опьяненной детскими гормонами. — Это не так странно, как кажется. К этому очень быстро привыкаешь. Большинство женщин любят быть беременными. Это такой приятный опыт. Я так понимаю, у тебя еще нет детей, Корали? — Нет. Нет, я просто... у меня не было времени. — Я словно выдолбленная оболочка человека. — Просто у нее еще не было подходящего парня. — За моей спиной к нам подкралась Фрайдей. Сумасшедшие, жесткие волосы, которые слишком коротки, чтобы собрать их в хвост, стоят дыбом, торча во все стороны. Когда-то эти волосы были черными, как смоль, но теперь они совершенно белые. Она сменила домашний халат на красивую цветастую рубашку и юбку до колен. — Вам, ребята, лучше войти внутрь. Каллан открыл бутылку вина, и клянусь, что он собирается выпить все это еще до того, как еда будет готова. — Иисус. — Шейн торопливо поднимается по оставшимся ступенькам и идет на кухню, вероятно, чтобы положить конец пьянству Каллана, прежде чем он действительно допьет бутылку. Тина следует за ним, быстро обнимая Фрайдей, прежде чем исчезнуть внутри. — Я так и знала, что ты об этом подумаешь, — говорит Фрайдей, кладя мою сумочку на качели на крыльце. — О том, чтобы сбежать от меня. — Так и было. — Облегчение захлестывает меня. Я могу уйти. Могу уйти, не видя Каллана снова этим вечером, что заставляет меня чувствовать легкую головокружение. На секунду я так счастлива, что могу поцеловать Фрайдей за то, что она дала мне такой прекрасный выход, но потом вижу выражение ее лица, и мое счастье исчезает. Она не хочет, чтобы я уходила. — И сколько времени тебе понадобится, чтобы простить меня, если я уйду? —спрашиваю я. — Уже к утру ты будешь прощена, девочка. Ты же меня знаешь. Но ты лучше, чем это. Бегство никому не принесет пользы. Ни тебе. Ни мальчику. Ни твоим друзьям. Ни мне. Никому. Я задумываюсь на секунду. — Он не успокоится, Фрайдей. Вряд ли мы сможем пережить эту трапезу без того, чтобы он не сделал или не сказал чего-то, что расстроит меня. И сегодня он уже сделал это. — Так пусть он тебя расстроит. Попытайся понять. Если это самое худшее, что, по-твоему, может случиться, тогда тебе придется остаться. Теперь вы выросли. Оба взрослые люди. Вы можете обсудить свои проблемы и пройти мимо них, независимо от того, каковы они. И если вам не суждено быть друзьями или любовниками, или даже знакомыми, то вы можете, по крайней мере, сказать, что сделали все возможное, чтобы исправить ситуацию. Это уже что-то, не так ли? Исправить ситуацию? На это уйдет больше времени и сил, чем у меня есть. Для этого потребуется чудо. А вот Фрайдей похожа на щенка, которого пнули. Я никогда не видела ее такой. Она всегда была более склонна запугивать или принуждать меня делать то, что она считает для меня хорошим, но в данный момент она выглядит грустной. — Тьфу. Ладно. Но, пожалуйста... не сажай меня рядом с ним. Я не могу… Фрайдей сияет, сверкая на меня ослепительно белыми зубами. — Не волнуйся, дитя мое. Сама сяду рядом с тобой. И если этот парень даже подумает о том, чтобы доставить тебе неприятности, я не прочь пнуть его задницу, поверь мне. Каллан Я больше люблю виски, чем вино, но принести бутылку виски к Фрайдей было бы ужасной идеей. Она бы просто конфисковала его, стоило мне переступить порог. Никогда не видел, чтобы старушка пила что-нибудь, кроме крошечного стаканчика мятного ликера, и то не часто. Но когда Корали возвращается на кухню, мне ужасно хочется выпить чего-нибудь покрепче. И говоря о крепости... определенная часть моего тела движется в этом направлении тревожно высокими темпами, и не думаю, что смогу что-то с этим поделать. Корали так чертовски красива. Она всегда необычно выглядела, когда мы были моложе. Я помню, как Даррен Уэзерс был совершенно сбит с толку, когда я сказал, что веду Корали на танцы для старшеклассников. Он спросил, почему ее, а не любую другую девушку, которую мог бы взять, и я сказал ему правду. Сказал, что она была самым очаровательным человеком, которого мне когда-либо посчастливилось увидеть. Он нахмурился, прищурившись, глядя на нее, склонив голову набок, и сказал, что так и думает, но каждому свое. Меня тянуло к ней, и отрицать это было невозможно. Сейчас, по прошествии стольких лет, она немного повзрослела, но на нее все равно приятно смотреть. Ее зеленые глаза все такие же колдовские, как и всегда. Темное пятно в ее радужной оболочке, которое, как я сказал, похоже на шторм, бушующий на Юпитере, все еще там. Нижняя губа все еще немного полнее с одной стороны, чем с другой, хотя и не так заметна, как когда ей было пятнадцать. Я не могу перестать пялиться на ее чертовы ключицы, когда она берет с плиты огромную кастрюлю с гумбо для Фрайдей и ставит на стол посреди кухни. Мне всегда нравились ее ключицы. Они были ярко выражены и чертовски чувствительны. Я покусывал их зубами, стараясь не кончить, как неопытный юнец, когда она стонала и извивалась подо мной. Поднимаю глаза, и Корали хмуро смотрит на меня, очевидно, точно зная, о чем я думаю, смотря на изящную колонну ее шеи. — Итак. Корали. Ты живешь в Лос-Анджелесе? Чем зарабатываешь на жизнь? — спрашивает Шейн. — Я все еще художница, — говорит она отрывисто. — Ну, конечно! Не могу поверить, что забыла об этом. Ты всегда была такой талантливой. Значит, выставляешь работы в галереях? Тина даже не взглянула на меня с тех пор, как вошла в дом — определенно все еще злится из-за всей этой истории с шафером, — но она, кажется, слишком заинтересована в том, чтобы сосредоточить свое внимание на Корали. Корали садится на единственное оставшееся место за столом — напротив меня. Она выглядит очень сердитой, когда бросает на Фрайдей не слишком дружелюбный взгляд. Старушка улыбается в ответ, делая вид, что не чувствует арктического холода, пробегающего по ее коже. — Да, иногда, — говорит она. — Хотя обычно я продаю свои работы за комиссионные. Вещи обычно покупаются и оплачиваются еще до того, как я их начинаю. Тина выглядит изумленной. — Вау. Это невероятно. Ты, должно быть, очень востребована. Корали неловко пожимает плечами. Ей всегда было трудно принимать комплименты по поводу ее работы. Похоже, это не изменилось. — Ты должно быть встречаешься со многими известными людьми? — фонтанирует Тина. Я знаю, что Шейн любит эту женщину, но у меня всегда была мечта, что однажды утром он проснется и решит, что влюбиться в Тину и жениться на ней было самой большой ошибкой в его жизни. Дерьмово, знаю. Вот такой я дерьмовый человек. Корали накладывает себе на тарелку немного гумбо, не сводя глаз с еды. — Нет. Почти никогда. Я работаю дома. У меня есть студия в задней части дома. Это... безмятежно. Мне так больше нравится. Тина выглядит опустошенной. — Какая жалость. — Вообще-то мне почти ни с кем не приходится встречаться, — тихо говорит Корали. — И это меня вполне устраивает. Корали вручает столовую ложку Тине, которая передает ее непосредственно Шейну, чтобы он мог кормить ее, как гребаного ребенка. — Не думаю, что мне понравилось бы сидеть в комнате в одиночестве целый день, — говорит она. — Полагаю, твоя работа очень похожа на эту, не так ли, Каллан? О. И вот, наконец, она заговорила со мной. Я одариваю ее натянутой, дерьмовой улыбкой. — Нет. Я весь день окружен людьми. Парень, который приносит кофе. Парень, который отвечает на звонки. Парень, который меняет освещение. Визажисты и парикмахеры. — Вообще-то я имела в виду съемки дикой природы. Как та, которая помешала тебе прийти на нашу свадьбу. — О. Да. Полагаю, съемки природы могут быть довольно одинокими. — Я не выгляжу пристыженным, сожалеющим или даже слегка раскаивающемся. Если это то, чего она ждет, тогда она не на того напала. Шейн сердито смотрит на жену, которая отказывается признать его молчаливую просьбу о вежливости и вместо этого грустно улыбается Корали. — Прости, что мы не пригласили тебя на свадьбу, Корали. Мы просто понятия не имели, куда отправить приглашение. Мы спросили Каллана, но... — Каллан не виноват, что мы не смогли послать ей приглашение на свадьбу, Ти, — говорит Шейн. — Давай просто пресечем это в зародыше прямо сейчас, хорошо? Прошло очень много времени с тех пор, как мы все вместе ели. Давай не будем все портить.