— О, ты все знаешь о напряжении, верно? В сексуальном плане. Чувак, ты видел, как Тара Макфи смотрела на тебя глазами типа «иди-тр*хни-меня»? Я чертовски сильно ненавижу тебя, придурок. Ее сиськи просто чумовые. — Как и волосы, — возражаю я. — Она выглядит так, будто засунула палец в розетку. — Кому какое дело до ее волос, Кэл? Ты был бы слишком занят, задыхаясь в ее громадные сиськи, чтобы заметить что-нибудь, происходящее выше ее шеи. Смеюсь над этим, потому что полагаю, что это правда. У Тары Макфи действительно огромные сиськи. По какой-то причине мне не хотелось оставаться на вечеринке и пытаться снять с нее лифчик. Я провел девяносто процентов ночи, наблюдая за дверью, ожидая, что войдет кое-кто еще. Маленькая мышка из библиотеки. Впрочем, меня не удивляет, что она так и не появилась. Я знал о ее существовании последние несколько лет, но никогда не видел ее в общественных местах. Она всегда тихо сидит где-нибудь одна, опустив голову, что-то пишет или занимается. Обычно и то, и другое. Я подсмотрел несколько ее рисунков через плечо, когда был в библиотеке. Конечно, она никогда об этом не узнает и никогда не узнает, что я считаю ее очень талантливой. Ей нравится рисовать птиц. Мы продолжаем идти, передавая пиво взад и вперед между нами, пока оно не исчезнет, а затем Шейн бросает бутылку на асфальт. Вскрикивает, когда бутылка разбивается, и осколки разбитого стекла летят, словно тысячи необработанных алмазов, по асфальту. Мы бежим — или пьяно петляем — по главной улице, смеясь громче, чем принято в обществе, в три часа ночи. И вот мы уже рядом с домом. В маминой спальне горит свет. — Черт. — Я царапаю пальцами щеку, не зная, почему это приятно, или почему это, кажется, останавливает панику, которую чувствую прямо сейчас. Я вот-вот получу пинок под зад. — Мне сейчас надерут задницу, — говорю я Шейну. Он кривится, глядя на меня. — Черт, чувак. Сожалею. Хреново быть тобой. — Плевать. Надеюсь, твоя мама тоже проснулась и достает ремень. Шейн смеется. Хлопнув меня по плечу, подмигивает. — Последние несколько месяцев она принимает снотворное. Ложится спать в десять и не просыпается до утра. Я мог бы прямо сейчас устроить рок-концерт в гостиной, а мама была бы наверху и храпела, как убитая. — Да пошел ты. — Язва. Шейн уходит, и улучаю момент, чтобы понюхать свое дыхание, прежде чем войти в дом: дело плохо. Даже если бы у меня были мятные леденцы или жвачка, которых у меня нет, я не смог бы скрыть запаха спиртного. Внутри дома слышу, как тихо урчит мамин телевизор в спальне. В задней кухне горит свет, и недоеденная еда из микроволновки стоит на столе с вилкой, воткнутой вертикально в затвердевшую лазанью, которая остается внутри пластикового подноса. В раковине стоит пустая чашка из-под кофе. Из-за большого количества смен мамы в больнице она приходит поздно. Обычно входит в дверь в полночь и разогревает что-нибудь в микроволновке, так как у нее не было возможности поесть весь день. Однако кофе не входит в ее обычный распорядок дня. Должно быть, она хотела, чтобы немного кофеина текло по ее венам, чтобы она могла бодрствовать. Это не сулит мне ничего хорошего. Я вытаскиваю вилку из лазаньи и кладу ее рядом с чашкой в раковину. Еда из микроволновки отправляется в мусорное ведро. Наверху дверь маминой спальни распахнута настежь, а сама женщина растянулась на кровати, все еще в синем халате, с пультом от телевизора, небрежно зажатым в руке. «Субботний вечер в прямом эфире» повторяется на экране, хотя сегодня четверг. Она шевелится, когда я на цыпочках вхожу в комнату и выключаю телевизор, но не просыпается. Слава богу. Утром меня, конечно, поджарят, но сейчас она понятия не имеет, во сколько я вернулся и что вдрызг пьян. Наношу немного зубной пасты на зубную щетку и иду в спальню, стараясь чистить зубы тихо, щетина, скребущая взад и вперед по моим зубам, звучит так громко, что может разбудить мертвого. Я пытаюсь дернуть цепочку на шторе левой рукой, черная ткань опускается криво и неровно, когда замечаю маленькую, свернувшуюся калачиком фигурку девушки, спящей на крыше веранды напротив моей спальни. Крыша, о которой идет речь — узкая, шириной в три фута плоская битумная площадка над эркером первого этажа по соседству, — едва ли достаточно велика, чтобы вместить спящую девушку. Она укрыта тонким одеялом, руки обхватывают ее тело, колени подтянуты к подбородку. В темноте, при таком слабом свете луны, я едва различаю черты ее лица, хотя губы кажутся синими. Вспоминаю иллюстрацию, которую видел однажды, когда был ребенком. Белоснежка, окруженная семью зловещими гномами. Когда мне было семь лет, я был уверен, что эти гномы хотят причинить Белоснежке зло. Кладу зубную щетку на стол, обеими руками поднимаю жесткую створку окна, а потом наклоняюсь в ночь и выплевываю зубную пасту, которую держу во рту. — Эй. Эй, Корали. Высовываюсь из окна чуть дальше, подоконник впивается мне в живот, отчего меня немного тошнит. Я все еще полон пива. Боже, завтра буду чувствовать себя дерьмово. — Корали Тейлор! — шепчу я, еще больше высовываясь из окна. Если она не проснется в ближайшее время, меня вырвет прямо на стену этого проклятого здания. Она остается, свернувшейся в клубок, завернутой в бледно-зеленое тонкое одеяло, несмотря на то, что я зову ее по имени. Влезаю обратно в окно и хватаю со стола пару карандашей. Я играю в баскетбол уже четыре года, и у меня это чертовски хорошо получается. Тем не менее, благодаря алкоголю, плещущемуся у меня внутри прямо сейчас, мой прицел, кажется, немного сбивается, когда я бросаю первый карандаш. Он попадает в желоб под узкой крышей и отскакивает, падая на землю и исчезая в джунглях кустов рододендрона внизу. — Дерьмо. Делаю еще одну попытку и на этот раз бью Корали прямо по руке. Она вскакивает, задыхаясь, тянет руками зеленое одеяло, туго закутываясь в него. Я никогда не видела, чтобы кто-то выглядел таким испуганным. — Эй, эй, эй! Черт, прости. Корали. Эй, все в порядке. Это всего лишь я. Это Каллан. Через щель между нашими домами Корали прищуривается и смотрит на меня в темноте. — Каллан? Что ты делаешь? — Что ты делаешь? Ты же можешь скатиться с этой крыши во сне. — Нет... Или, по крайней мере, пока нет. — Она выглядит измученной. У нее темные круги под глазами, и ее губа разбита. Теперь, когда мои глаза немного привыкли к темноте, я могу видеть ее черты гораздо яснее, и похоже, что на правой стороне ее челюсти расцвел темно-фиолетовый синяк. — Что с тобой случилось? С лицом? Корали прикрывает подбородок рукой и смотрит в сторону. — О. Ничего страшного. Упала с велосипеда. Мой мозг был затуманен до этого момента, но по какой-то странной причине теперь я чувствую, как все обостряется, фокусируется, алкоголь сгорает в моем организме. — С велосипеда? Никогда не видел тебя на велосипеде. Она улыбается. — Уверена, что ты многого не видишь, Каллан Кросс. Как прошла вечеринка? — Забавно, — говорю я, вспоминая сиськи Тары Макфи. — И бессмысленно, и по-детски. Я задержался слишком поздно. Ты не пришла. — Я хотела, — шепчет она. Я ее почти не слышу. В четырех кварталах от нас одинокая машина рвется вниз по главной улице, выхлопные газы взрываются, как выстрел. Я едва слышу голос Корали Тейлор. — Тебе лучше вернуться в дом. Ложись в постель, — говорю я ей. Она ковыряет битумную крошку на крыше, не глядя на меня. — Когда я там сплю, мне снятся кошмары. — Тогда приходи спать в мою постель. Я буду держать свои руки при себе, клянусь. — Подмигиваю, и ее глаза, круглые, как блюдца, устремляются на меня. — Не волнуйся. Я шучу, — говорю я. Она тяжело выдыхает. — Хорошо. — Но я зайду за тобой утром, Корали. Постучу в твою парадную дверь и провожу до школы. — О боже, пожалуйста... не надо, это было бы очень плохо. — Она вдруг выглядит испуганной. — Почему нет? — Потому что мой отец... он не любит, когда люди приходят в дом. Особенно мальчики. — Но я же твой сосед. — Не важно. Он ненавидит чужаков и помешан на защите. — Тебя? Она бросает на меня странный взгляд. — Всего на свете. Меня. Дома. Всего внутри него. Мне не разрешается пускать сюда людей. — Никогда? — Нет. Никогда. — Ладно. Я не буду стучать. Но буду ждать тебя у своего дома в восемь. Ты пойдешь со мной? Она на секунду задумывается. Затем наконец кивает. — Только не приходи в дом. — Не буду, обещаю. — Ладно. — Оставлю окном открытым. Если ты все-таки захочешь лечь спать в мою постель, просто крикни мне. Я не против лечь на полу. Корали снова моргает, глядя на меня. Не могу сказать, собирается ли она принять это предложение, или ей интересно, как я могу быть таким озабоченным и настойчивым. — Уверена, что буду в порядке прямо здесь, — говорит она медленно, голос дрожит. — Ладно. Как я и сказал. Если ты передумаешь… Откидываюсь назад и стою, наблюдая за ней в течение секунды. Она кажется такой хрупкой, когда сидит вот так, съежившись. Мне это не нравится. В течение последних нескольких лет я общался с девочками в школе, движимый только лишь сильным желанием убедить их сунуть руки мне в штаны. Однако сейчас мной движет не это желание. Меня застает врасплох то, как сильно хочу позаботиться об этой бледной, интересной девушке, сидящей на крыше напротив моей спальни. Она похожа на редчайшую птицу, находящуюся под угрозой вымирания, и я хочу прижаться к ней всем телом, чтобы защитить, а не получить от нее какое-то сексуальное удовлетворение. Дело не в том, что она некрасива, нет. В ней есть что-то странное, неземное, отчего у меня слегка кружится голова. Если честно, то в действительности это может быть пиво, но неважно. Я хотел бы поцеловать ее. Но еще больше мне хотелось бы убедиться, что она в безопасности.