Мама в сегодняшнем письме много злится, и этот гнев направлен на папу. Она говорит, что он держал нас всех за идиотов, и пока мы не научимся признавать свои собственные ошибки и недостатки, держаться вместе и чувствовать некую общность, все люди будут уязвимы перед такими злыми и безумными чудовищами, как мой папа. Они больные люди, он больной человек. А что насчет нее? И куда все это привело нас, беззащитных детей? У меня нет ответа на эти вопросы, но я думаю, что из-за этого Хезер и нет в живых… Изолятор временного содержания Паклчёрч Конечно, от таких людей нельзя совсем избавиться, но хотя бы если все будут знать о том, что такая угроза вообще существует, мы сможем добиться того, что эти люди перестанут портить жизнь самым уязвимым членам нашего общества, и сможем держать этих людей под контролем! Я въехала на площадку для парковки, меня трясло, я оцепенела. Я и правда не ожидала такого. Я сидела там в слезах, пыталась осознать, насколько это чудовищно, представляла, что это лишь работа моего воображения и вообще все могло быть неправдой. А затем Иэн позвонил мне и сказал, что он тоже услышал новости. Он понимал, в каком я была шоке и что я не в состоянии сама ехать дальше. Он предложил приехать туда, где я остановилась. Пока я ждала его, мне в голову приходили самые разные мысли. Почему я чувствую такое опустошение? Папа не был хорошим человеком и совершенно не был достойным отцом. Даже близко. Он был злым человеком, который считал, что имеет право заниматься сексом со своими собственными дочерьми. Он убил мою сестру самым жестоким образом. Я должна была радоваться тому, что он умер. Но все эти чувства ко мне не приходили. Вместе с состоянием шока я переживала огромную утрату. Утрату не того отца, который мне достался, а того, который мог бы у меня быть, который бывает в нормальных семьях. Я горячо желала, чтобы у меня тоже был такой отец. Словно папина смерть стала окончательным подтверждением того, что это мое желание никогда не исполнится. Кроме этого, я чувствовала непередаваемую злость на него. Совершенно нельзя было представить, как его самоубийство повлияет на всю остальную семью: на маму, Стива, Энн-Мари, Тару и младших детей. Возникало ощущение, что в чудовищной истории нашей жизни начинается новая жуткая глава. Он устроил эту бойню и заставил нас всех разбираться с ее последствиями. Это выглядело невероятно эгоистичным поступком. Когда Иэн добрался до меня, он спросил, что мне сейчас хочется сделать. Я сказала, что мне нужно оказаться рядом со Стивом. Я была слишком взбудоражена, чтобы вести самой, поэтому он отвез меня назад в Глостер. Стиву было ужасно плохо. Его чувства были схожи с моими, но вдобавок к ним он ощущал свою вину. Он рассказывал мне, что довольно часто навещал папу в тюрьме, и тот был очень подавлен и время от времени намекал на свое возможное самоубийство. Стив чувствовал, что должен был сделать нечто большее, для того чтобы подбодрить его и предупредить работников тюрьмы о папином душевном состоянии. Прошло немного времени, и мы узнали подробности самоубийства. От этого мы почувствовали себя только хуже. Папа взял свой новогодний обед – суп и свинину на кости – и отнес к себе в камеру. Он знал, что в течение этого обеда охранники оставят его одного на час, и за это время стянул простыню со своей кровати, порвал ее на полосы и смастерил петлю. Один ее конец он привязал к решетке вентилятора, которая располагалась высоко на стене, встал на стул и перетянул другим концом свою шею, а затем отшвырнул стул ногой в сторону. Должно быть, это была медленная мучительная смерть от удушья. Стив и я никак не могли выбросить эти кошмарные подробности из головы. На стене он нацарапал слова: «Фредди, серийный убийца из Глостера». Я все еще не понимаю, какие чувства вызывает у меня эта надпись, кроме невыносимого стыда. Гордился ли он этим? Возникало ли у него хоть что-то вроде раскаяния? Как он мог не терзаться убийством хотя бы Рены, Шармейн и Хезер? Еще в своей камере он оставил несколько писем. В одном из них, которое он написал за несколько недель до этого и так и не отправил, было сказано: Для Роуз Уэст, Стива и Мэй Вобщем Роуз сегодня твой день рождения 29 ноября 1994 года ты все такая же хорошая и красивая я лблю тебя. Мы всегда будем любить друг друга. Самое счасливое событие в моей жизни это встреча стобой… Наша любовь много значит для нас. Так что, любимая, помни о своих обещаниях. Ты знаешь о чем я. Мы вместе во веки веков и это зависит от тебя. Мы любили Хезер, и ты и я. Я бы хотел чтобы Шармейн была с Хезер и с Реной. Ты навсегда будешь мисис Уэст для всего мира. Это важно для тебя и для меня. У миня нет подарка. У меня есть только моя жизнь. Я тебе ее отдам, моя дорогая. Когда будишь готова, приходи ко мне. Я буду тебя ждать. Нам разрешили сходить к судмедэксперту и осмотреть его тело. Стив пошел туда. Хотя это и было невероятно тяжело, он чувствовал, что у него есть долг перед папой. Я отказалась. Я чувствовала, что это будет предательством перед Хезер – и перед мамой. Мы не были уверены, как мама отреагирует на новости. Какими бы ни были последствия его смерти, они жестоким и травматичным образом положили конец их браку и самым важным отношениям в ее жизни. Невозможно было себе представить, что это не окажется большим потрясением для нее. Стив и я пришли навестить ее в изолятор временного содержания Паклчёрч. Этот визит ощущался как что-то нереальное. Она казалась очень спокойной и как будто полностью контролировала свои эмоции. Даже хотя нам было за двадцать лет, она посадила нас обоих к себе на колени, как если бы мы были маленькими детьми. Она спросила, как мы себя чувствуем, и крепко обняла. Это выглядело очень странно, неуклюже и вызывало смущение. Она никогда раньше так не вела себя с нами. Единственный физический контакт, который она себе позволяла с нами и в детстве, и в юношестве, – это удары и подзатыльники. И все же сейчас мы оказались у нее в объятиях. Мы старались объяснить, насколько смущены и расстроены. Она очень мало сказала о своих собственных чувствах, за исключением того, что папина смерть никак на нее не повлияла. – Это так ужасно для вас обоих. Правда, представляю, каково вам. Я и Стив смущенно посмотрели друг на друга. – А ты как, мама? Как ты себя чувствуешь? – Ой, да у меня все хорошо. Я волнуюсь именно о вас, дети. Непонятно, было ли это безразличие к случившемуся искренним или же она просто делала вид. Меня это сильно тогда озадачило. В конце нашей встречи она обняла нас обоих и сказала, что с ней все будет хорошо, а нам велела помнить, что она всегда нам рада в такое тяжелое для нас время. После этого мы со Стивом обсудили нашу встречу с мамой. Я сказала: – Не могу в это поверить. Как она может быть такой спокойной? – Да она просто прикидывается. Я уверен, внутри ее просто на части разрывает. – Или она злится. Теперь ей придется разбираться со всеми этими убийствами самой. Правда, мне до сих пор кажется это удивительным – как она смогла так спрятать от нас свои чувства, чтобы нам же было легче. Иногда ко мне приходит мысль о том, что она просто не способна что-либо чувствовать к человеку, который ничего больше не может дать ей взамен, – и я думаю о тех моментах, когда она теряла своих старших детей. Тогда она просто выбрасывала все из их комнат, как будто это резко переставало ее интересовать. Возможно, она просто не испытывает чувства таким же образом, как это делают другие люди. После самоубийства папы команда маминых адвокатов предприняла решительную попытку убедить власти снять все обвинения против нее. Они аргументировали это тем, что дело против мамы было не очень складным. Доказательства против нее были несущественными, папа во время допросов настаивал, что она не была замешана в убийствах, и он уже не сможет дать показания, которые бы противоречили уже сказанному им. Чтобы учесть эти доводы, были проведены слушания, но судья решил, что доказательств достаточно, чтобы продолжать дело, и собирался довести мамино дело до суда. Убийство Шармейн было добавлено к обвинениям против нее – и таким образом общее число убийств достигло десяти. Похороны жертв были намечены на начало 1995 года, и поэтому возникал крайне острый вопрос о том, когда и как пройдут похороны папы. Хотя в основном публика еще не знала все подробности папиных преступлений, но большинство людей были уверены в том, что он виноват и в том, что был развратным серийным убийцей. После смерти его ненавидели не меньше, чем при жизни. Никто не сочувствовал его смерти. Возникали даже теории, что работники тюрьмы сговорились и даже помогли ему совершить самоубийство или когда его нашли повешенным, они не звали за медицинской помощью, пока не убедились, что тот уже умер. Было чувство, будто ни один человек в стране не хочет, чтобы у папы были нормальные похороны, не говоря уже о скорби по его кончине. Его тело находилось в глубокой заморозке почти три месяца. Стива оформили как ближайшего папиного родственника и наконец власти уведомили его, что готовы выдать тело. Мы не понимали, что нам делать дальше. Мы знали, что папа терпеть не мог кремацию и желал быть похороненным на семейном месте на кладбище в Мач-Маркл, где позже рядом с ним осталось бы еще место и для мамы. В письме, которое он оставил нам в камере, было нарисовано даже их совместное надгробие со словами: «В лучшем месте он ждет свою жену Роуз». Но об этом не могло быть и речи. Ни одна церковь или другое кладбище не соглашались похоронить его у себя, после этого там непременно произошли бы попытки осквернить его могилу. Ни одно похоронное бюро не хотело принимать его тело, чтобы не рисковать репутацией в результате организации похорон такого человека. И как бы мы вообще нашли священника для проведения службы? Стивен все еще вел переговоры с News of the World, и работники этого издания предложили нам найти крематорий, который согласится провести похороны, при условии, что мы позволим им осветить эту историю. Я не была уверена, что это правильно, но согласилась на это, потому что просто не знала, как это вообще можно сделать иначе. Они взяли на себя большую часть забот по организации, хотя это было сложно сделать, не допустив утечки информации. Вся эта тайная игра довольно сильно меня угнетала, и я сказала Стиву, что не пойду на похороны, но он очень просил, чтобы я туда пришла, так что я нехотя согласилась. Казалось, все уже было готово, но накануне похорон нам позвонили из News of the World и сказали, что информация об этом действительно попала к посторонним людям, поэтому планы придется изменить. На следующий день рано утром нам позвонили и сообщили новые подробности: похороны пройдут в крематории Кэнли в Ковентри. Иэн довез туда меня и Тару. Стив с женой приехали отдельно. Когда мы уже подъезжали туда, мне позвонили и сказали, что газета «Сан» и Sky TV узнали о похоронах – скорее всего потому, что у них были те же владельцы, что и у News of the World. Меня предупредили, что репортеры уже собрались у ворот крематория. Мы должны были проехать, не останавливаясь, мимо них и зайти в здание церкви как можно скорее. Так мы и сделали. Когда мы зашли, гроб с телом папы уже был там. На его боку крепилась простая табличка с надписью «Ф. У. Уэст». Цветов не было, и служба была очень короткой. Мужчина, проводивший ее, говорил очень мало. Не было ничего хорошего, о чем можно было бы упомянуть во время похоронной речи. Священник мало чего мог сказать помимо обычных слов о предании земле. Мы все сказали: «Аминь». Гроб продвинулся сквозь занавески, которые после этого закрылись. В какой-то момент репортеры прошли в здание, и мы увидели кучу вспышек и услышали ругань между конкурирующими газетами. В замешательстве нам показали не ту дверь для выхода, и нам пришлось гораздо дольше возвращаться к автомобилям, а журналисты преследовали нас. Нам пришлось ждать в машине, чтобы забрать прах. Иэн предложил сходить и взять его. Когда он вернулся, прах был еще теплый. Я не хотела его держать и заставила Стива это сделать. Только уже когда похороны прошли, мы узнали, что Энн-Мари тоже приехала к крематорию и была расстроена тем, что ее не пригласили. Она прибыла после того, как служба уже закончилась, и очень рассердилась. Мы никак не могли знать наверняка, как она отнесется к посещению папиных похорон, потому что следователи пресекали любое наше общение с ней, ведь она могла стать свидетелем обвинения, когда начнется суд над мамой. Однако я и правда не думала, что она захочет побывать на этих похоронах. Я знала, что она навещала папу в тюрьме, но тогда я была уверена, что она приходила, только чтобы поругаться с ним, а не выразить поддержку. Только впоследствии я выяснила, что на самом деле между ними все было гораздо сложнее и что у нее к папе оставались те же двойственные чувства, что и у Стива. Да и вообще долгое время между мной и Энн-Мари висело какое-то напряжение. Меня всегда расстраивало, что она рассказала маме с папой о плохом поведении Хезер на вечеринке для своей дочери, а на следующий день Хезер была убита. Я считала, что это лишь добавило трудностей в отношениях между Хезер и родителями, а Хезер и без того тогда была максимально уязвима. Я до сих пор помню, как Хезер плакала и говорила, что никогда больше не будет разговаривать с Энн-Мари, потому что та устроила ей большие неприятности. Точно так же я считала, что Энн-Мари винит меня в поддержке мамы после того, как раскрылась правда о преступлениях. Но я тогда и правда верила в то, что мама невиновна – так говорил папа, так говорила мама, а доказательства против нее были несущественными. И я не могла поверить, что мама была способна на такие ужасные вещи, особенно по отношению к Хезер. А еще я понимала, что если она не обратится ко мне за поддержкой, то у нее не останется вообще никого. Я не ожидала, что Энн-Мари будет испытывать к маме такие же теплые чувства, если учесть, какое жестокое насилие мама поощряла по отношению к ней, да и к тому же мама была для нее не родной, а сводной матерью. Для Энн-Мари она должна была казаться самой жуткой мачехой из всех, каких только можно представить. Другой причиной для разногласий между нами стало то, что мне иногда казалось, словно Энн-Мари вела себя так, будто она единственный ребенок в нашей семье, переживший насилие, ну, или по крайней мере, пострадавший больше остальных. Конечно, правда заключалась в том, что страдали мы все, только по-разному. Родители всю жизнь приносили вред нам всем. Ни у кого из нас не было исключительного права на какую-то особенную поддержку. У нас не было четкого представления о том, что делать с папиным прахом после похорон, так что он остался у Стива до тех пор, пока мы не придем к какому-то решению. Какое-то время спустя Энн-Мари связалась с ним и спросила, может ли она увидеть урну, чтобы таким образом попрощаться с папой. Для этого он согласился встретиться с ней в Мач-Маркл, а затем они запланировали отнести прах на церковное кладбище и развеять на могиле, где похоронены папины родители Уолтер и Дейзи. Я не хотела в этом участвовать. Все связанное с папой казалось мне чем-то проклятым. Я не могла даже и думать о том, чтобы увидеть прах, а тем более куда-то его отнести, так что осталась дома. Когда Стив прибыл на место встречи и вышел достать прах из багажника своей машины, Энн-Мари бросилась к нему, схватила прах и побежала по дорожке к дому, принадлежащему одному из папиных братьев по имени Даг. Когда Энн-Мари добежала до его двери и начала стучаться, Стив уже догнал ее, но дверь открылась и вышел сам Даг. Между ними возникла ссора. Даг вышел с дробовиком и сказал Стиву, что если тот не уберется с его территории, Даг будет стрелять. У Стива не было выбора, кроме как уйти без папиного праха. Позже он обратился в полицию, но они сказали, что не имеют права вмешиваться. Мы до сих пор не знаем, что в результате Энн-Мари сделала с этим прахом. Вскоре после папиных похорон Иэн и я решили завершить наши отношения. Причины у этого решения были довольно непростыми, но в глубине души я считала, что хочу занимать большее место, чем лишь часть жизни любимого мужчины. Как и большинство женщин, я чувствовала, что мне нужен партнер, с которым я смогу делить все и который будет посвящать время мне, а не другим женщинам. Человек, с которым я смогу хотя бы попытаться построить свое будущее. Иэн был женат и намеревался оставаться в этом браке, так что с ним мое желание не сбылось бы. Я пыталась наладить свою жизнь, хотя и понимала, насколько это непросто, пока я бесконечно ожидаю суда. Меня ни в чем не подозревали, однако я ощущала себя преступницей в бегах, потому что моталась по временным квартирам и домам в надежде, что никто не догадается, кто я на самом деле, а моральную поддержку мне оказывала только Тара. Даже если мне бы и повезло найти мужчину, который мне понравится, когда и как я расскажу ему, кто я? У меня не было ответа на этот вопрос. Даже если маму оправдают на суде, разницы не будет никакой. Меня бы и дальше продолжали клеймить за то, что я была ребенком в семье человека, завоевавшего печальную славу одного из самых бесчеловечных убийц. Я и не надеялась обрести нормальные отношения, похожие на те, которые возникают между обычными людьми. И такая перспектива очень пугала меня, потому что я знала, что однажды захочу завести семью, обрести шанс на новую любовь и теплые отношения – и завести своих собственных детей. Но на тот момент мне казалось это невозможным. А затем случилось кое-что, выходящее из ряда вон. Через два месяца после расставания с Иэном я обнаружила, что беременна. Это было по-настоящему удивительно – как невероятный дар в той беспросветной ситуации, полной ужаса и страданий, в которой я жила и, казалось, буду жить еще долго. Мой собственный ребенок, новая жизнь – нетронутая и не испорченная ничем из того, что случилось до этого со мной. Я могла двигаться дальше с этой новой жизнью, хотя даже и не могла представить, как она может сложиться. Глава 12 Новая жизнь Мамин адвокат Лео рассказал ей о моей беременности, и сегодня я получила от нее письмо напрямую от него, а не через почту, так что его никто не мог прочитать до меня. Она очень радовалась за меня и говорила, что я более чем готова к тому, чтобы заботиться о ребенке и вырастить его сама. Она сказала, что мне не стоит волноваться. Я не хочу признавать это, но мамины слова меня успокаивают, а я сейчас чувствую себя особенно уязвимой. Изолятор временного содержания Паклчёрч Милая Мэй! Только помни: тебе нужно заботиться о себе, покупать себе вкусную еду, побольше отдыхать и избегать лишнего стресса. Еще помни, что иногда тебе придется быть жесткой во имя доброты. Казалось, моя судьба была наполнена какой-то невообразимой иронией. Возможно, самым ярким примером стало то, что я бы никогда не забеременела и не родила мою чудесную дочь Эми, если бы сотрудники полиции не нагрянули в дом, не нашли останки жертв и не выяснили всю правду об ужасных преступлениях моих родителей. Это все привело к тому, что Иэн связался со мной, чтобы узнать, как мои дела, и в результате мы начали встречаться. Хотя наши отношения и не стали постоянными, они были очень важны для меня в тот период. И благодаря им появилась Эми, невообразимый подарок тех времен сильнейшей душевной боли. Нет ничего удивительного в том, что из-за этого я научилась смотреть на жизнь с точки зрения фаталиста. А также в том, что с того дня, когда полиция приехала на Кромвель-стрит с ордером на обыск, я чувствовала себя будто во сне, которому нет и не предвидится конца.