Парень уставился удивленными глазами на Илию, не понимая, к чему подобные вопросы. — Скучно, наверное, сидеть-то? В одну точку смотрел? Задумался? — засыпал его вопросами священник. Паренек снова кивнул, не сводя с него удивленных глаз. — Ну все понятно, — усмехнулся Илия. — Ну и стоило всю деревню на уши поднимать из-за обычного сна? — Чего? — раздалось сразу несколько голосов. Илия обвел глазами толпу, и, увидев пасечника, махнул ему приглашающе рукой. — Иван Петрович, иди сюда. Тот, не понимая, подошел. — Присядь, — согнав с места паренька, он усадил на камушек, накрытый мягкой курткой, пасечника. — Удобно тебе? Ты откинься, расслабься, и смотри воон туда. Все время смотри, хорошо? Пасечник, поначалу сидевший напряженно, постепенно расслабился и откинулся спиной на ствол дерева. Вскоре он начал потирать глаза рукой. — Что, Иван Петрович, глаза закрываются? — заметивший это движение, спросил священник. — Да плывет все в глазах-то… Стока времени на солнце-то глядеть… Оно ж нынче яркое! Да и парит сильно, аж воздух дрожит, — проворчал старик. — А ты сколько так просидел, а? — обратился Илия к пареньку. — Не знаю… Долго… — пробормотал тот. — Вот! И задремал незаметно. Вот и приснилась тебе девочка! — уверенно выдал священник. — Отец Илия… Это что ж получается-то… Это он со сна так заорал? — возмущенно спросил Вованыч. — Спросонья многое привидеться может, — улыбнулся Илия. — А в свете последних событий то, что ему девочка во сне привиделась, и вовсе неудивительно. А ты, милый мой, — обратился он к пареньку, — в церковь ходи почаще, да в Господа нашего, Иисуса Христа, веруй, тогда и казаться всякой ерунды меньше будет! Пойдем, Александр Николаевич, поглядим, что там возле провала. Священник с прорабом и вечно ходившим за ним по пятам Вованычем отправились к провалу. Лента, которой обнесли раскоп, была на месте, и вроде все было в порядке. — Отец Илия, когда работать-то уж начнем? Чего выжидаем? — спросил прораб, подстраиваясь под шаг священника. — Пока не придет решение из епархии, нельзя. Завтра поеду в город, узнаю, — Илия, дойдя до провала, принялся его обходить. — Батюшка! А ну гляньте… — раздался вдруг встревоженный голос Вованыча. — Что это? Вроде пальчики детские? — уже с нотками паники только что не прошептал рабочий, стремительно бледнея. — Правду сказал Сашок — была тут мертвячка… — Чего ты мелешь! — обернулся прораб. — Сам же сказал — увезли ее! — Где? — подошел к рабочему Илия. — Какие еще пальчики? — Да вот же, вот! — трясущимся пальцем показал Вованыч на подсыхавшую на солнце грязь возле самого провала. — Видать, когда вылезала, рукой оперлась… — Да кто вылезал-то? — уже в раздражении спросил священник. — Кто оттуда вылезать-то мог? Нет там никого! — Нет, говоришь? — вскинул на него взгляд рабочий. — А чья это лапка тогда, а? — Слышь, батюшка… А тут вот еще… — растерянным голосом позвал его прораб. — Гляди… След… Илия, разглядывавший отпечатки в грязи у самого провала, подскочил и поспешил к прорабу. В подсыхавшей грязи, оставшейся от размытой после дождя земли, явственно отпечатался след босой детской ноги. Спутать со следом взрослого человека его было невозможно — слишком маленьким был отпечаток. — Вылезла… — шепотом, полным ужаса, пробормотал Вованыч. — Теперь всех сожрет… — Ты уж определись — сожрет или передушит? — раздраженно ответил священник. — С чего взял-то такую ерунду? И кто вылез? — Мертвячка… Понятно же! — мрачно ответил прораб. — Слушай, ты священник, ты по этой нечисти… Давай, угомони ее! Пускай обратно в могилу ложится! — Вы что, серьезно? — брови Илии поползли вверх. — Вы ужастиков пересмотрели? — А кто еще мог оттудова вылезти? — сложив руки на груди, мрачно кивнул на провал Вованыч. — Ее и Сашок видел… Нет, ты, батюшка, по церковным делам, бесов всяких там угоманиваешь, вот теперь давай, угоманивай. Кто ее знает, что там за мертвячка была? Может, ее специально в церкви замуровали? Может, она вурдалак какой кровопийный? — Таак… — протянул Илия. — И вы туда же… Ну я еще могу понять — старики! Они выросли на тех легендах, но вы-то? Взрослые, серьезные люди! Вы себя слышите? — Нет, Илия… Ты мне вот это объясни тогда! — ткнул пальцем в отпечаток следа прораб. — Я бы сказал, что сюда дите лазало любопытное, а Сашок приспал и не заметил. Тока покажи мне хотя одно дитё в деревне! Я тут тока одного ребенка видел — ту мертвячку, что в подвале нашли! И что я должен, по-твоему, думать, а? — Да ну бред же… К тому же, увезли же тело! Вы же сами и грузить саркофаг помогали! — возмутился Илия. — А если она их всех там того… уже сожрала и за нами вернулась, а? — Вованыч стал уже вовсе отливать синевой. — Идём, — кивнул на провал Илия и, подхватив Вованыча под локоть, потянул его за собой. — Поглядим. — Туда, чтоль? — испуганно указал дрожащей рукой на провал Вованыч, и, делая шаг назад и высвобождая свою руку из руки священника, замотал головой: — Неее, батюшка… Я туды не полезу… Сам лезь, коль охота… Илия перевел взгляд на прораба, но и тот, активно сбледнув с лица, замотал головой. — Ты, если хошь, ступай… Тока я туда не полезу! — поддержал он рабочего. Вздохнув, Илия с укором посмотрел на обоих строителей, которых явственно била дрожь, и, покачав головой и пожав плечами, начал спускаться в провал. И только спустившись, он понял, что у него нет при себе никакого источника света. Идти дальше вглубь было бессмысленно — он все равно ничего не увидит. Мысленно обругав себя за недальновидность, он вздохнул и повернул обратно. Прораб с рабочим подошли ближе и жадно прислушивались к происходящему внизу. — Ну? — с тревогой и любопытством спросил прораб появившегося священника. — Чего там? — Да ничего, — ответил Илия, выбираясь наверх. — Хватит уже ерундой заниматься! Завтра я, конечно, отслужу молебен за упокой души Любавы после заутрени, а потом поеду в город, свяжусь с епархией — пусть дают разрешение на продолжение работ, пока вы тут еще чего-нибудь не придумали. — Не, ну а след откуда? — растерянно произнес прораб. — А я откуда знаю? — Илия попытался отряхнуть с одежды грязь, но только еще больше размазал ее. Выпрямившись, он, нахмурясь, взглянул на собеседника и, выговаривая ему, в раздражении зашагал к толпившимся в стороне людям. — Александр Николаевич, ну ты же христианин, человек веры православной! Ну подумай сам: какие призраки? Какие ожившие покойники? Ты мне еще про зомбей киношных порасскажи, порадуй народ байками! А там, глядишь, и с сердцем кому плохо станет с перепугу — люди-то здесь не молодые давно, впечатлительные все. А вы про призраков… — дошагавший в раздражении до продолжавших шептаться вокруг рабочего, видевшего призрак девочки, людей и строго посмотрев на него, отец Илия припечатал: — Не стыдно? Сашок, покраснев как рак, опустил голову. Строго окинув толпу взглядом, священник продолжил: — Наложить бы на вас всех епитимью, чтоб мысли дурные в голову не лезли! Молиться надо чаще, да о Боге думать, тогда и мысли дурные в голову лезть не станут! — развернулся и размашисто пошагал в сторону своего дома, игнорируя тревожные взгляды все еще не разошедшихся рабочих и стариков. Шагая домой, Илия медленно закипал. Нет, ну вот надо же так! Да сыт он уже по горло этими местными привидениями! И ведь рабочие не местные, а вера в призраков, словно лихорадка, распространяется со скоростью ветра. Лучше бы они так в Господа веровали, как в призраков верят! И ведь не развернуть их! И как только в их головах может вот так уживаться вера в Господа — а ведь верят, верят же! — и вера в привидения? Хотя одно и другое — вообще взаимоисключающие понятия! Быстро и размеренно шагая, он словно выпускал пар. Подходя к дому, вспомнил, что у него там и картошечка жареная его ждет, и молочко козье, вкусное, прохладное, в подполе в кринке стоит, и хлеба белого полкраюхи вчера баб Маня ему принесла… Ароматного, вкусного, с корочкой, из русской печи, чуть пахнущего дымком… Илия вспомнил, что утром он и не ел ничего, а сейчас уж дело к вечеру, скоро вечерню служить надо. Отдохнуть перед службой уже точно не получится, так хоть поест спокойно. Зайдя в дом, Илия, сделав еще пару шагов по инерции, остановился и протер глаза. Картина не поменялась. Он попытался вспомнить, когда он успел замочить свою одежду, и не смог. Он этого не делал! Да тем более вот так… Мужчина снова протер глаза, надеясь, что ему привиделось. Но нет. И ведро со спускающейся из него на пол мокрой штаниной, и мыло в мыльнице, ранее лежавшее на умывальнике, сейчас были на полу. Взгляд метнулся к притолоке — стиральный порошок по-прежнему стоял на нижней полке, как и всегда. На стуле стоял тазик, в котором была замочена небольшая сковорода, еще утром полная жареной картошки. На столе, неловко завернутая в полотенце, лежала то ли надломанная, то ли надкусанная половинка краюхи хлеба. Илия со стоном взъерошил волосы и присел на корточки. В голове не укладывалось, кто мог это сделать. Точно никто из стариков. Никто из них не станет замачивать одежду в ведре, тем более темно-синие джинсы вместе со светло-серым свитером… Куртка уцелела — Илия по привычке повесил ее на вешалку при входе. Он схватился за голову. Кто мог это сделать? Кто? И вдруг, словно отголосок, у него в голове зазвучал голос Ивана, который тогда, в самый первый день, ему про дом этот говорил: «Что дом-то пустой стоит, то тебе правду сказали, да только пустой он, да не пустой. Другие-то дома поразваливались, а этот стоит себе, будто кто ходит за ним. А то Настасья за ним приглядывает, больше-то некому». Настасья? Илия поднял голову и задумался. Вообще, это невозможно. Вот вообще никак невозможно! Но с другой стороны… это все объясняло. Но ведь невозможно такое! Тогда кто? Кто? Он поднялся и открыл дверь в горницу. Даже не удивился, а только усмехнулся — на полу лежала открытая старинная книга, взятая с этажерки. Подняв ее с пола, священник бросил взгляд на обложку: Лев Толстой «Сборник рассказов для детей». Он опять усмехнулся. Подошел к портрету, взглянул на женщину. Показалось ему, что Настасья, чуть усмехаясь, с вызовом посмотрела в ответ? Или и правда посмотрела? Сколько раз он смотрел на фотографию, но так и не смог привыкнуть к этим выразительным, живым глазам. — Не любишь ты беспорядок в своем доме, да, Настасья? — неожиданно даже для себя самого вдруг произнес Илия. — Прости уж меня, некогда постирать было. Исправлюсь. Спасибо за напоминание. А книжку, — он продемонстрировал портрету поднятую с пола книгу, — ты, никак, дочке своей читала? Показалось Илии, или и вправду чуть дрогнули в улыбке уголки губ на портрете? Проскочили смешливые искорки в глазах? В самом деле то было, или он сходит с ума? Мужчина снова взъерошил волосы… Перекрестился. — Живая ты, или мне чудится? — пробормотал он и, положив книжку на место, перевел взгляд на маленький фотоснимок, висящий справа от Настасьиного портрета. — Что же с тобой случилось, Любавушка? Как ты попала в это хранилище? *** Любава жалась к матери, глядя на размахивавшего руками и говорившего много непонятных слов дядьку, стоящего на телеге. Мать подняла ее сегодня рано — наверное, едва отведя корову на выпас, она сразу же принялась будить девочку. Потому не выспавшаяся Любава то и дело терла кулачком глаза, другой рукой лениво держа за руку любимую куклу Марусю. И зачем мамка ее сюда потащила? Вдруг со стороны выпаса раздались крики и начинавшийся плач, а со стороны деревни — причитания и возмущенные голоса. Люди зашевелились, забеспокоились. Любава тоже оторвала голову от материной юбки, привстала на носочки и вытянула шею. Но ей, конечно же, ничего разглядеть не удалось. Зато вскоре прибежал Митька и крикнул: — Тама из подворьев все тянут! Бабка велела бежать и сказать всем! Они зерно на подводы грузят, лошадей в телеги запрягают да со дворов ведут! Бегите скорее! — и бросился обратно. И почти сразу раздался бабий крик: — Коров наших кудый-то угоняют! Люди зашевелились, принялись толкаться, стремясь поскорее выбраться из толпы и бежать спасать свое добро. Любава почувствовала, что мать, нащупав ее в своих юбках, еще крепче прижала к себе и замерла на месте. Дождавшись, когда основная толпа людей схлынет, она, выпутав Любаву, присела перед девочкой. Лицо ее было тревожным, и, хотя она старалась того не показать, Любава видела, что мать далеко не спокойна. Меж ее сведенных бровей пролегли глубокие морщинки.