– Держи обманщицу! Не знаю, каким инстинктом руководствовался судья, но он вытянул руки и сцапал меня за хвост. Я попыталась отбиться, укусить, но Шампио встал на ноги, поднимая и меня. Я повисла вниз головой. Тем временем подбежала Питра. Не смотря на свои габариты, двигалась она быстро. – Ваша честь! – закричала она. – Эта гадина – обманщица! Она вовсе не умелая, она – меняющая личину! Смотрите! И Питра сдернула с меня артефакт. Камень оказался в ее руке, а личина лисицы осталась. Я просто не сумела обернуться. Судья медленно подошел к клетке, удерживая меня на вытянутой руке. А потом забросил внутрь, отчего я больно ударилась об пол всем телом. Дверь тут же была заперта. – Рассказывайте, кэра… – Кэра Питра, – подсказала толстуха. – Рассказывайте, – махнул судья, вытирая платком потный лоб. – Да Ваша честь! Это камень принадлежит мне, достался от бабушки. И я, и она, мы обе умелые. А вовсе не эта потаскуха Ревиль! – Прошу без брани, вы все-таки находитесь в суде! – прикрикнул Шампио. – Простите, Ваша честь, – покраснела Питра. – Не сдержалась. – Давайте уже, рассказывайте. – Хорошо-хорошо, – закивала толстуха. – Так вот, камень мой, но у меня его забрала Хелла. Она и отдала его любовнику Мари, вон ему. Питра ткнула пальцем в Самуэля. – А меня они заперли в сарае с какими-то отморозками. Меня едва не убили, но я смогла вырваться и прибежала сюда! Как раз вовремя! Иначе Ревиль одурачила бы вас всех! – Ясно, благодарю, кэра Питра, город и я никогда не забудем вашей самоотверженности. Питра счастливо заулыбалась. – Раз доказательства невиновности кончились, я на правах судьи выношу приговор. Я невольно зажмурилась. – Итак, кэра Мари Ревиль, невеста кэра Черконе объявляется виновной в том, что является меняющей личину. Приговор – смертная казнь через сожжение. – Я протестую! – заорал Самуэль, но судья, будто не услышал. – Кэр Самуэль Черконе обвиняется в сокрытии информации и пособничестве меняющей личину. Он отстраняется от должности и будет находиться в заключении до разбирательства и последующего объявления наказания. Самуэля тут же скрутили городовые и надели наручники. – Казнь кэры Ревиль состоится сегодня. Все желающие, в том числе кэр Черконе, могут присутствовать. Зал разразился криками, проклятиями, радостными воплями. Я без сил уронила голову и закрыла глаза. Вот и все. Мы проиграли, а ведь победа была так близка… Вскоре зал опустел, люди высыпали на улицу, в ожидании нового развлечения: казни зловредной оборотницы. Самуэля увели, вернее, утащили, предварительно оглушив, чтобы не сопротивлялся. На возвышении за столом остался лишь судья, но вскоре к нему присоединились Мошано. – Все прошло замечательно! – воскликнула Тельма, нисколько не смущаясь того, что я находилась рядом и могла услышать их разговор. – Вы, Ваша честь, были великолепны! – Благодарю, дорогая Тельма. – Надеюсь, к нам больше вопросов нет? – встрял градоначальник. – Как мне кажется, на все вы получили ответы. – Вполне, – усмехнулся судья. Он поднялся из-за стола, бросил на меня презрительный взгляд, и вскоре все трое ушли. Я осталась одна. Впрочем, ненадолго, едва судья и его не менее влиятельные друзья вышли, в зал вошли городовые, те самые, что сопровождали меня везде, мой личный конвой. Мужчины молча окружили клетку, однако, близко не подходили, опасались бедные, что злобная оборотница дотянется до них через прутья. Глупые. Что я сейчас чувствовала? Ничего. Пустота поселилась в груди, будто все эмоции у меня забрали. Не было ни отчаяния, ни гнева, ни горечи, ни страха. Разве что хотелось, что все побыстрее закончилось. Ведь тогда, возможно, я вернусь домой, в мой родной мир, в котором не будет Самуэля. Не будет моей любви. И, будто подслушав мои мысли, двери распахнулись, в зал вошли еще четверо городовых, они несли металлические пруты. – Градоначальник приказал тебе превратиться в человека, Ревиль! – крикнул один из пришедших. Я никак не среагировала. Раз приказал, пусть сам и оборачивается. Мне-то уже без разницы, все равно умру. – Живей, Ревиль, иначе твой пособник отведает плетей. Самуэль! Пришлось оборачиваться. Отдышавшись, потянулась к платью, но мне не позволили одеться. – Не прикасайся к одежде, кэр Мошано приказал везти так. Какой в этом городе дрянной, подлый градоначальник! Ему нужно не только уничтожить, но и унизить, наказать. Одежду и обувь забрали, но один из городовых, видимо, самый жалостливый, вернул шаль. – Прикройся, чего уж теперь. Я схватила подношение и накинула на плечи, жалея, что купила не самую широкую. Принесенные пруты подсунули под клетку, под днищем что-то щелкнуло, затем раздался глухой удар. Проверив крепления, городовые стали поднимать клетку, даже не пытаясь держать ее ровно. Я вцепилась в прутья, чтобы не упасть. Так меня и потащили. Место казни располагалось на площади за резиденцией градоначальника. Удобное место, ничего не скажешь. Можно любоваться на действо, не выходя из кабинета. Правда, от вони так просто не избавиться. Хотя, какая мне разница, пусть хоть задохнутся насмерть. В дальней части площади была устроена ниша, в центре стоял деревянный столб, вокруг разложены связки хвороста, пахнувшие чем-то резким. Быстро приготовили, однако. Хотя, скорей всего, приготовили загодя, точно зная, как накажут преступницу. К нише меня и потащили. Холода я не чувствовала, хотя на улице стоял мороз, изо рта вырывались облака пара. Я не чувствовала ничего. Впрочем, не мерзли ни градоначальник, ни его женушка, ни судья, ни даже Клод, они все решили присутствовать лично. Для них и еще нескольких влиятельных персон было приготовлено удобное место на возвышении. Но самое ужасное, там же, закованный в цепи с ног о головы, в окружении городовых стоял и Самуэль. Любимый, прости, я ничего не могу поделать. Тебе придется увидеть мою смерть. Не замечая ничего, кроме его, искаженного болью лица, я позволила вывести себя из клетки и привязать к столбу. Дальше градоначальник обратился к присутствующим, гордо зачитал мои прегрешения и снова озвучил наказание, выбранное судом. Люди оглушительно закричали, в едином порыве желая разорвать оборотницу на куски. Но стоило показаться человеку в черной маске и черной одежде, держащего зажженный факел, как все замолчали. Человек двинулся ко мне. Палач. В это мгновение вернулся страх, я задергалась в путах, забилась, закричала, но все было тщетно. Палач медленно приближался. Взгляд зацепился за пламя факела. Будто завороженная, я замолчала, только следила за его отблесками, всполохами, искрами, летящими в небо. Огонь становился все ближе и ближе, пока не вспыхнул гигантским цветком, скрывая меня от чужих любопытных глаз. – Мари! – взревел Самуэль. – Мари!!! Я снова закричала, но сразу закашлялась, наглотавшись дыма. Огонь был везде: справа, слева, сверху, снизу. Повсюду! Он жалил искрами, вгрызался зубами, будто зверь, безжалостно впивался ногтями в кожу, рвал меня на части. Я зажмурилась, чтобы не видеть его оскаленную морду. Но тут укусы прекратились, огонь отпрянул, будто испугался. Я открыла глаза и забыла о боли. Из живота выходило радужное сияние, оно окутывало меня всю с ног до головы, защищало от жара. Оно пульсировало, словно живое существо, и потихоньку росло, отгоняя ненасытное пламя все дальше и дальше. – Магиня, – донесся издалека слабый голос. Он был первым, но вскоре площадь взорвалась криками. – Магиня! Магиня! – орали люди. – Магия вернулась! Вернулась!!! Она невиновна! Невиноватая!!! Многие кинулись к костру, принялись тушить огонь снегом, и вскоре пламя сдалось, остались лишь чуть тлеющие угольки и запах дыма. Ко мне подбежал городовой, тот самый, что пожертвовал шаль. Трясущимися руками развязал путы и бросился к ногам, целуя обожженные пальцы. – Прости меня, великая! Ты невиновна! Будь свободна.