– Приятно познакомиться. Меня зовут Мари. Мари Ревиль. – Неважно, – отмахнулась Руана. – Шевели ногами. Она повела меня вглубь дома, одновременно вводя в курс дела. – Спать будешь в комнате с остальными мастерицами. Там как раз постель освободилась. Интересно, что случилось с прошлой постоялицей спального места? – Есть будешь на кухне со слугами. Два раза в день. Утром в шесть и вечером в восемь. – А обед? – между делом поинтересовалась я. – Обед тебе пока не положен. Не заслужила. Итак, считай, на всем готовеньком жить будешь. Знай себе работай. – Да уж. И зарабатывай кэре Мошано на булавки, – невольно вырвалось у меня. Кэра Валенсо резко остановилась, столь же резко развернулась и тыкнула меня неожиданно острым пальцем в грудь. – Моя б воля, я таких хитрых лисиц, как ты, гнала бы в шею. Нечего чужие харчи жрать! Я лишь хлопала глазами и пыталась понять, говорила она образно или конкретно указывала на мою видовую принадлежность? Надеюсь, первое. – Это все кэр градоначальник, золотой человек! Подбирает вас по помойкам да по притонам. Кормит, поит, одевает, работу дает. А выходит, змеюк подколодных у себя на груди пригревает! И махнет такая вертихвостка юбкой, и умчится с первым-встречным! А кэр человек жалостливый, тревожится потом из-за такой, ночей не спит! Уж не о той ли девушке, что жила здесь до меня, идет речь? – И супруга его, кэра Тельма старается. Терпит выходки, таких как ты. Уж я бы на ее месте… Все ясно. Кэра Валенса была предана семье, как собака. И ничего дальше своего носа не видела, вернее, не хотела замечать. Ни то, что кэр градоначальник вынуждал несчастных девушек пахать за гроши. Ни злобность и тщеславие его жены. Не особые увлечения дочери. Впрочем, ни мне ее судить, ни мне раскрывать глаза. Сейчас, главное, затаиться и спокойно обдумать, как быть дальше. Кэра Валенса высказалась, успокоилась и вновь повела меня дальше. Спальня мастериц располагалась в крыле слуг. На первом этаже недалеко от кухни. Даже отсюда я чуяла ароматы готовящейся еды и невольно сглатывала слюнки. Когда мы вошли в комнату, внутри никого не оказалось. Оно и верно, сейчас мастерицы должны были вовсю работать на благо семьи Мошано. – Вот эта свободная, – указала кэра Валенса на накрытую серым покрывалом кровать в углу. – Из шкафа возьми белье, одеяло и подушку. И помойся, от тебя воняет мокрой шерстью. Она презрительно сморщила нос. – Ванна дальше по коридору. – Кэра, у меня нет ни полотенца, ни сменной одежды, – сказала я. – Ох уж эти побирушки! – рявкнула она. – Сиди здесь, сейчас принесу. Она вышла, а я осталась в комнате, слушать тишину. Одинокая и несчастная. Глава восьмая Впрочем, долго в одиночестве я не пробыла. Дверь тихонько распахнулась, и внутрь, постоянно оглядываясь, пробралась девушка. Невысокая, тоненькая, с гладко прилизанными на затылке и заплетенными в тонюсенькую косичку русыми волосами. Завидев меня, она испуганно замерла, но быстро пришла в себя и пошла в атаку. – Ты кто это такая? – подлетела она ко мне. – Чего здесь вынюхиваешь? – Ничего не вынюхиваю. Я новенькая. Мари… Мари Ревиль. Меня кэра Валенсо сюда привела. – А, новенькая… Значит, вместо Кирены подобрали. Ясненько. Я даже обиделась. – И вовсе не подобрали. Кэр Мошано… – Ну-ну, уж если сам кэр Мошано, то, конечно, по приглашению пришла, – перебила девушка. – Ладно, некогда с тобой болтать, новенькая. У меня дела. Она подбежала к одной из кроватей, приподняла матрас и вытащила что-то, завернутое в белую тряпицу. Спрятала в складках платья, затем снова взглянула на меня и, дотронувшись до черного кулона на шее, проговорила замогильным голосом. – Ты меня не видела, новенькая. Затем, предварительно высунув востренький нос в щелку, дабы убедиться, что в коридоре никого нет, убежала. Я только пожала плечами. Странная какая девица. Ну да ладно, подумаю о ней позже. Пока разберусь с делами. Сняв верхнюю одежду, я залезла в шкаф, взяла все, что нужно. Только начала застилать кровать, вернулась кэра Валенсо. – Могла бы и пошевелить руками. Надеюсь, вяжешь ты быстрее. Я сделала вид, что мне все равно. Кэра подошла ближе и подала сверток. – Одежда. На первое время хватит, потом купишь. – Спасибо. Я взяла сверток, положила рядом на стул. Смотреть пока не буду, хоть и любопытно. Подожду, когда Кэра Валенсо уйдет. Однако она не уходила. – Что-то еще? Женщина нахмурилась. – Запомни правила: никого сюда не приводить, никуда без разрешения не ходить. И нос не суй, куда не надо. Твое дело маленькое – работать. Все ясно? – Да, кэра. Я запомню. – Очень на это надеюсь. Валенсо, наконец, ушла. Я, вздохнув, уселась на кровать. И чем интересно, работа у градоначальника лучше тюрьмы? Пока особых отличий я не заметила. И тут, и там ничего нельзя, и тут, и там мою свободу хотят ограничить. До вечера я переделала свои маленькие дела. Приготовила кровать, посмотрела, что же принесла мне кэра Валенсо. В свертке обнаружилось старенькое шерстяное платье непритязательного серого цвета; дешевое, но хотя бы новое белье и теплые чулки. Я успела принять ванну. Едва нашла, потому что дверей в коридоре оказалось много. Одна из них вела в комнату слуг-мужчин, и пахло оттуда ужасно. Около восьми вернулись мастерицы – пять женщин разного возраста. Уже знакомая мне девица с тоненькой косичкой. Полная краснощекая молодая кэра с крупными чертами лица, сгорбленная седая старуха в великоватом ей платье, женщина средних лет, очень высокая и очень худая. А также юная девушка, почти ребенок, хромая и явно страдающая болями в спине. Мастерицы были разными на вид, но выглядели одинаково уставшими. У всех под глазами залегли мешки, а руки дрожали. Бедные. Как будто не шили, а мешки с репой таскали. Неужели и меня ждет подобное? Что-то не хочется мне завтра в салон кэры Мошано. Меня они заметили не сразу. Только когда я подала голос. – Здравствуйте, кэры. Я Мари, новенькая. – Ну, здравствуй, Мари, – проскрипела старуха. – Я Хелла. – Боня, – отозвалась девушка. – Сарима, – назвалась высокая худышка. – Питра, – помахала рукой пышечка. – Пульга, – пискнула со своей кровати девица с косичкой. В компании остальных мастериц она, казалось, растеряла весь свой боевой дух. На этом знакомство закончилось. Женщины прикрыли глаза и молча сидели на кроватях. Затем, через некоторое время, дружно, будто их дернули, встали и пошли.