– Они этого только и ждут, чтоб опять безнаказанно сбивать наши СБ. Час назад немцев обработали три артполка, сейчас будет нанесен повторный налет. А вот в девять утра пустим в ход всю артиллерию! Не пройдет и часа, как явятся их пикировщики. Как по расписанию, от Двинска сюда летают и безнаказанно бомбят нашу артиллерию. Мы стянули большую часть зениток – завтра для немцев это станет, сильно надеюсь, неприятным сюрпризом. – И перехватить истребителями над целью! – Абсолютно верно! Связать боем «мессершмитты», а бипланы и часть «ишаков» пусть атакуют «юнкерсы», сбивают «подранков». И вот еще что – дай приказ расстреливать в воздухе всех вражеских пилотов, что спускаются на парашютах в расположение своих частей. Расстреливать их всех на хрен! – Но как… – Пулеметами! Если надо, из пушек! В клочья, в кровавое месиво! Не самолет главное в авиации – их делают сотнями! А вот летчиков готовят годами, особенно опытных! Новобранец им не замена! А посему уничтожать их не мешкая, без всякой жалости! Я сам видел, как фашисты пилотов СБ в воздухе над нами расстреливали! Так что с врагом поступать соответственно, без слюнтявого чистоплюйства! Детали обсудите со штабными – они уже проработали варианты и подготовили приказ. А раз теперь все в подчинении у вас – вот и командуйте! И стрелять их как бешеных собак! Кроме тех, кто к нам спускается. «Языки» нужны, вот только бойцов не удержать от расправ – им крепко насолили! – Приказ отдам, до летчиков доведем незамедлительно! – Отдайте устно, нечего бумагу изводить и будущих историков в раж вводить! Сошлитесь на меня, на то, что они наших пилотов расстреливают. И вообще – мы их не звали, пришли незваными, так пусть и получат по сопатке от нас, от всей широты русской души! Какой мерой меряют – такой и мы им отмерим! Ибо на хрен! – Сделаю незамедлительно! Со штаба полки обзвоню! Сейчас нужно с вашей авиагруппой все вопросы согласовать, определить действия… – С вашей, Тимофей Васильевич! Кто из нас командующий ВВС, я или вы?! Успеете до утра? – Успею, у меня И‐16 в «Крестах» стоит, как конь на привязи. Утром сам вылечу, если потребуется. Надо посмотреть фашистов, попробовать, чего они стоят… – Не надо, ты генерал, вот и командуй, пока твои соколы не научатся их в землю вгонять. Потом сам летай! Я тоже бойцов в рукопашную водил – вот и любуются сейчас на мою изуродованную физиономию. Видишь, как мне ее немцы разделали славненько?! Запретить тебе, конечно, не могу, но принять меры – запросто! Так что жду тебя на НП армии, посмотрим, что с нашей затеи выйдет. И главное – связь должна быть бесперебойной! Рации, как уже знаю, на немногих самолетах есть, надо попробовать с земли наводить. Ермолаев пытался сделать вчера так с группой «ЛаГГов», у него получилось. Они вроде единственные, на ком приемники и передатчики ставят. На некоторых И‐16 тоже рации стоят – так что будет кем командовать! Связь – что в небе, что на земле, устойчивая связь командования с частями и подразделений между собой – вот в чем главный залог наших будущих побед! А они вскоре будут, я знаю! Ладно, Тимофей Васильевич, иди, дел у нас много еще предстоит, а вот времени мало! – Успеем, Николай Михайлович, семь часов еще есть, воздух утюжить не будем! Я им наши СБ не прощу, что они тут посбивали! Командир пулеметной роты 118‐й Краснознаменной стрелковой дивизии младший лейтенант Власьев Ново‐Псковский (Локновский) укрепрайон – Ох, твою мать! Как же им врезали! Наступление фашистов захлебнулось, не успев толком и начаться. Да и как атаковать врагу, если на его позициях словно густой чащобой проросли взрывы. Некоторые были прямо-таки исполинских размеров. – Слушай, ротный, – стараясь перекричать грохот разрывов, чуть ли не в ухо прохрипел политрук, – чем наша артиллерия фашистов так угощает? Что-то явно мощное, я такого и не видывал еще! – Гаубица в 203 мм, я ее работу на финских дотах смотрел. Несколько выстрелов – и хана бетонным коробкам. Там снаряд больше центнера весом! У нас их финны сразу окрестили «сталинской кувалдой», боялись до жути! – Или кажется, но вроде немцы меньше стрелять стали?! На передовых позициях взрывов почти и нет. Справа, правда, грохочет, но не так, как утром. Намного слабее, а вот со вчерашними обстрелами и сравнивать нечего! Тут сейчас как на курорте почитай, тишина… Близкий разрыв засыпал землей, заставил Власьева присесть – ну надо же, накаркал комиссар. Вот и прилетел от немцев подарок. Хорошо, взрыв стороной вышел, а то было бы сейчас им закапывание по самую макушку. Но Семенов прав, стрелять немцы намного меньше стали. – Снаряды, что ли, у них заканчиваются? – Может, и закончились, комиссар, но это вряд ли. Скорее всего наши контрбатарейную борьбу с ними ведут, давят своим огнем их позиции. Как они наши дивизионы своими «лаптежниками»… Власьев осекся – германские пикировщики наводили животный ужас даже на окопавшихся бойцов. Слушать вой сирен, зловещий свист падения тяжелой авиабомбы, которая, как казалось, летит прямо на тебя в траншею, было тягостно даже для бывалых бойцов дивизии. У многих просто сдавали нервы, и, выскакивая из окопа, такие гибли почти сразу. Приходилось тут же применять привычное специфическое «лекарство». Свалить паникера ударом кулака с ног, отвесить несколько крепких оплеух или пощечин. Вот тогда глаза снова становились человеческими, осмысленными, не белыми от ужаса. А наших истребителей все не было, лишь высоко в лазурном небе третий день безучастно крутилась пара остроносых «ястребков», то расходясь друг от друга, то снова сближаясь. И висели в воздухе целый день, только меняясь там – каждый раз приходила новая пара. И так же совершенно безучастно летала взад-вперед над обширным укрепрайоном, периодически проходя над вражескими позициями, но даже не пытаясь атаковать снующих над самой землей «мессершмиттов». Пару раз фашисты пытались подняться наверх и навязать «МиГам» схватку – только те ее не принимали и тут же уходили на большой скорости за Великую. – Вон опять наши ходют, – сказал кто-то из бойцов в траншее, в голосе слышалась злоба. – Мы воюем, а они там прохлаждаются. – Думать надо, – беззлобно бросил Власьев, – простые вещи не видишь. Если немцы по нам прекратили стрелять, а наши бьют – значит, мы их пушки подавили своим огнем. Разве с окопа увидишь, где фашисты гаубицы свои поставили? А с неба?! – Вона что деется. – В голосе прозвучало восхищение. – Так они их там на камеру снимают как фильму, и стрельбу коррактируют… – Корректируют, – машинально поправил Власьев красноармейца, явно из сельской глубинки, просто ленинградские пролетарии были грамотными – семь или девять классов у каждого за плечами, плюс ФЗУ или техникум. А попробуй боец, что в сельской школе едва четыре класса окончил и курс сцепщика в МТС слово «рекогносцировка» произнести?! А уж что это такое и для чего оная нужна – так с первой попытки усвоит. Смекалист русский солдат, ой как сметлив. – Летят, твари! – Еще солнце толком не вышло, а вон они! – Твою мать! Как грачей на поле после вспашки! Холодея сердцем, Власьев моментально повернулся к югу, прищурив глаза, – так и есть, обычный маршрут для ненавистных «лаптежников». Как по расписанию, летают с двинских аэродромов, по одному и тому же маршруту, словно наизусть запомнили шаблон. Подход с юга, пикирование, сброс бомб и уход. Через полтора часа снова являются, мрази поганые! – Посмотри, ротный, – политрук сунул Власьеву в руки бинокль, и тот немедленно прижал окуляры к глазам. Восходящее солнце давало изрядную засветку, пришлось подставить ладонь. Три девятки пикировщиков, шасси в обтекателях, не убирающиеся как на И‐15 бис, за то получили презрительную кличку про «лапти», левее и выше роем, как пчелы снуют «мессера», никак не меньше дюжины – подсчитать трудно, слишком хаотично и суетливо они перемещаются в лазурной синеве неба. – Да что же наши?! Почему стрельбу не прекращают?! Власьев моментально покрылся цыганским потом от липкого страха – из-за реки продолжала бить артиллерия, что раньше сразу же прекращала вести по немцам огонь, как только появлялись в зоне видимости вражеские бомбардировщики. Напряжение в груди росло ледяным комом, рядом с ним негромко переговаривались бойцы: – Может, наблюдатели не видят?! – Или с поста ВНОС не сообщили из-за прерывания связи? Долго ли осколку по проводам или по рации чиркнуть? – Ой, что сейчас будет… – Заткнись! Не каркай! Солнце слепило, несмотря на подставленную ладонь. Власьев подумал, что если бы смотрел прямо на него, то вряд ли бы разглядел «лаптежников» – блики прыгали в окулярах. На одно мгновение ему показалось, что на ярком диске есть какие-то странные мушки, но он отогнал эту мысль, слишком она была невероятной. Солнце как солнце – летнее, жаркое! – Ох, мать! В небе вспух большой клубок взрыва – в огромной вспышке один из «юнкерсов» на его глазах прямо-таки разлетелся на куски. И тут же белые клубочки стали охватывать вражеские «девятки» со всех сторон, а между самолетами словно новогодние блестки рассыпали. И лишь узрев, как еще два «лаптежника» стали падать в клубах черного дыма, Власьев сообразил, что видит сейчас, и понял, почему орудия продолжали стрелять. «Вот она какая еще бывает, артиллерийская засада! Только не на танки, а на самолеты», – Власьев видел подобное 3 июля и сообразил, что стрельба из-за Великой не прекращалась именно потому, чтобы отвлечь на себя все внимание вражеских летчиков – ведь впервые они могли явственно видеть, куда сыпать свои бомбы. Вот тут-то и нарвались на стянутые сюда зенитные дивизионы – видимо, не только он один заметил этот постоянный маршрут «лаптежников» и подготовил им «горячую встречу». – Ура!!! Древний русский победный крик гремел в траншеях, перемешиваясь с руганью и воплями. Казалось, красноармейцы сошли с ума, когда один из ненавистных «мессеров» спикировал на позиции зениток и тут же вспыхнул, окутанный жгутами трассеров. И точно такие же «блестки» потянулись ко многим вражеским самолетам – видимо, крупнокалиберных пулеметов было много, как бы не полусотня. Совершенно невероятное число в представлении Власьева – в полку, как он знал, было только по три ДШК и три установки счетверенных «максимов» на грузовике. – Четыре!!! – Нет, пятый уже! Власьев прижал окуляры – в небе происходило невероятное. Летевшие, как на параде, «девятки» мгновенно смешались, вражеские бомбардировщики стали хаотично рассыпаться по всему синему небу, уходя в стороны от смертоносных разрывов. Некоторые «юнкерсы» уже стали сбрасывать вниз черные капли бомб, преждевременно избавляясь от сего тяжелого груза, что мешал им маневрировать. И тут же в окулярах замелькало, в первую секунду показалось, что вражеские самолеты раздвоились. Оторвав бинокль от глаз, Власьев онемел от радости, не в силах поверить развернувшейся в лазурной синеве схватке. – Ура!!! – Дайте им, «соколы», про…ся! Советские истребители он увидел впервые, причем в огромном числе, никак не меньше вражеских самолетов, невероятно много, столько, наверное, не мыслилось. Остроносые «ястребки» атаковали сверху, со стороны солнца, – вот почему их никто не увидел. То-то ему показались странными «мошки» на нем – разглядеть в них самолеты, да еще в бинокль при удобном ракурсе он не смог, что же говорить о вражеских летчиках, что вряд ли могли что-либо разглядеть из-за толстого стекла кабин, тем более если глаза устремили на вожделенную цель на земле. Власьев завороженно смотрел на огромный клубок воздушной схватки, в котором и понять ничего было нельзя в первые мгновения. Но потом всем пришло понимание, красноармейцы научились различать своих и чужих. Вот со скулящим воем устремился к земле «лаптежник», растягивая за собой длинный хвост черного дыма. Радостные крики гремели над траншеями, все приветствовали эту победу. Но тут же раздавались проклятия и ругань, когда, закрутившись в воздухе, рухнул на землю лобастый «ишачок». Немецкие истребители явно изнемогали в схватке, не в силах прикрыть нещадно избиваемых «лаптежников», что уже удирали на запад, поспешно сбрасывая бомбы. Надо отдать должное их пилотам – пикировщики не впали в панику, сбиваясь в группы, они огрызались пулеметным огнем от И‐16, что атаковали со всех сторон. Однако появление курносых «чаек», что добрым десятком неожиданно выскочили из-за леса, пройдя над ним, чуть не задевая верхушки деревьев, и стремительно набросились на «юнкерсы», оказалось той соломинкой, что сломало хребет верблюду. Уцелевшие «мессера» бросились наутек, их преследовали «ястребки», а рассыпавшиеся группы «лаптежников» принялись буквально расстреливать в небе «ишачки» и бипланы. Черные длинные дымы рухнувших самолетов и белые купола парашютов расчертили и покрыли пронзительную голубизну. И не успел Власьев осознать картину всего произошедшего, как его привел в чувство окрик комбата: – Лейтенант, атака через четверть часа! Первыми пойдут танки! Мы за ними, перед нами огневой вал! Все понял?! – Так точно, товарищ майор! – И смотри, парашютистов не побей! Там могут быть и наши, а немцев брать в плен! Все, давай, Власьев, готовь своих! Не промешкай! Командующий 11‐й армией генерал-лейтенант Гловацкий Псков – Почему вы их не стали вышибать, Николай Михайлович?! Ведь у вас в резерве целый мехкорпус и несколько стрелковых соединений. Один удар – и немцы оставили бы захваченный Локновский укрепрайон… – Потому-то и не стал, Николай Федорович. В обороне нам короткими контратаками отбиваться легче, чем с голой задницей против ответного удара трех германских танковых дивизий. Зачем гнаться за эфемерностью победы, чуть отгрызя обратно часть оставленной территории, но потеряв несколько дивизий и сотню танков. Дурь это будет несказанная, не победа. Бить надо раз, сильно, не тыкать растопыренными пальцами. Чем мы в июне, судя по картам, только и занимались. Причем совершенно бесплодно. Нам сейчас надо в первую очередь перемолоть ударные соединения врага, обескровить танковые и пехотные части, заставить бестолково топтаться на одном месте. Выиграть время для развертывания новых дивизий, полноценно укрепить оборонительные линии. И вот тогда совсем иная война пойдет. – И когда же сие благословенное время настанет? Немцы в Смоленске, уже под Киевом нависают над Южным фронтом… – О других пусть у Генштаба голова болит, нам о своем фронте думать надо. А время… Гловацкий ненадолго задумался – его задела чуточку скрытая ирония в голосе начштаба фронта. Хотя генерал-лейтенант Ватутин относился к нему подчеркнуто уважительно и доброжелательно, чувствовалось, что в беседе некая недоговоренность присутствует. – Посмотрите сюда. – Гловацкий провел карандашом по карте, очертив вражескую группировку, вклинившуюся в Локновский УР. – Прорыва нет, но какой занятный мешочек получился, примерно десять на девять километров. Насквозь простреливается с любой точки! И возникает сразу три вопроса – причем и у нас, и у Гепнера. Первый – кто несет больше потерь?! Немцы под шквальным огнем тяжелой артиллерии или наши войска, что заняли глубоко эшелонированную оборону? Ответ, думаю, очевиден! Второй вопрос сложен до неимоверности и простой одновременно. Сосредоточить здесь ударный кулак из танков и мотопехоты невозможно по определению! Нужно вначале раздвинуть стенки сего «мешка», чтобы не подвергать резервы губительному истреблению артогнем, затем форсировать реку, занять плацдарм, расширить его, снова перебросить механизированные части с бронетехникой и лишь тогда прорывать наш фронт. Сейчас сложная до невероятности задача, раз с первой и второй попыток ничего не вышло. Долбиться лбом в стену третий раз они не будут. Не надо считать врага настолько упрямым. А потому ответ на этот вопрос не просто прост, а очень прост… – Немцы прекратят штурм, перебросят 4‐ю танковую группу на другой участок фронта и нанесут мощный удар либо по 8‐й, либо по 27‐й армии. А те, значительно обескровленные, его просто не выдержат. – Верное решение, Николай Федорович. Встает во всей остроте третий вопрос – что они будут делать, и что мы предпримем в ответ. Вот тут надо думать уже сейчас, завтра будет поздно. Это выглядит пока так: либо мы перебрасываем части из 11‐й армии туда, где враг, возможно, и ударит, либо мы не дадим ему возможности ударить по нам! Иного варианта для нас нет, но если упредим первыми, то тогда сможем перехватить у него инициативу! Наше наступление должно произойти через десять дней, никак не позднее, но может быть и чуть раньше. Скорее всего так оно и будет. Ватутин надолго задумался, пристально глядя на карту, постукивая по ней карандашом. В кабинете наступила долгая, но отнюдь не мучительная пауза, за которую Гловацкий успел допить чай и прикурить папиросу. Но вот вопрос начальника штаба фронта оказался неожиданным: – Вы знаете, какую докладную отправил член Военного Совета фронта начальнику ГлавПУРа Мехлису и товарищу Жданову позавчера утром, как раз после вашего разговора, весьма горячего, скажем так, с командующим фронтом? Причем ознакомил меня с ее содержанием.