В несколько приемов Власьев с трудом вытолкнул из забитой пылью глотки слова. Дрожащей рукой взял протянутую в суконном чехле фляжку и глотнул из горлышка. Вода была тепловатой, проклятое солнце снова стало припекать – жара невыносимая какую неделю стоит, и так тяжело, а тут еще фашисты штурм устроили. Всего-то два дня прошло, а уже всем кажется, что миновала целая вечность. – Атаку отбили? – Ага, хорошо им врезали, лейтенант! Они нас оттого из пушек долбить стали, крепко обиделись! От злобы бессильной… Земля содрогнулась от близкого взрыва, сплетенная из ивовых прутьев стенка окопа заходила ходуном. По стальной каске Семенова враз стукнуло несколько комьев земли. Политрук осекся и опасливо втянул голову в плечи. – Шестидюймовым фугасом всадили, не пожалели. – Власьев привычно определил калибр прилетевшего от немцев снаряда. – Да сколько же они их сюда привезли?! Палят и палят, сволочи! Окоп тряхануло еще раз, Власьев чуть не прикусил язык. Но взрыв тут помог ему окончательно прийти в себя: – Как с моим взводом?! – А нет почитай взвода твоего, лейтенант! И дня ты им не командовал в бою. Убитых и раненых десяток бойцов будет, не меньше, скоро подсчитают и на КП доложат. А твои «кольты» в металлолом скрючило зараз две штуки, да дзот раздолбали нам, паскуды! – Дела, – только и протянул Власьев. Два дня назад вечером сводную пулеметную роту его 8‐го пульбата перебросили через реку и придали полку 118‐й стрелковой дивизии, что пятилась под напором гитлеровцев к Великой. Как понял тогда Николай – немцы проломили Локновский укрепрайон прямо по центру, введя в бой несколько пехотных дивизий при поддержке танков и артиллерии. Рота заняла позиции во второй линии обороны, уже отрытой и почти готовой к бою – не хватало проволочных заграждений, да саперы еще не установили минные поля. Понимая, что сейчас каждый час дорог, Власьев принялся крепить свою оборону, благо опыт уже накопил изрядный: заняли все четыре дзота, прилично замаскировали позиции, как проклятые таскали деревянные ящики противопехотных мин – саперы лихорадочно закапывали их в неглубокой лощине, совершенно не обращая внимания на взрывы. И успели в проходах поставить вехи, как ночью потянулись длинные вереницы бойцов, несших на плечах раненых товарищей и кативших руками немногие уцелевшие пушки. Власьев две недели тому назад видел отступавших к Острову бойцов, что понуро шли мимо его дота. Всеобщее уныние – вот что тогда бросилось ему в глаза. И при этом разительным было отличие от них командиров и бойцов 118‐й дивизии генерала Гловацкого. Да, бой для них должен быть первым, любопытство, может, тщательно скрываемый страх, но только на их лицах не отпечаталась безысходная тоска. И сейчас «гловатцы», а именно так они себя сами называли, хотя и отступали после тяжелейших боев, отразив семь атак гитлеровцев, хоть и потеряли добрую половину бойцов, но страха и уныния Власьев не увидел. А только решимость сражаться с немцами дальше на новых позициях, заставляя врага проливать на них и свою кровь. Батальон, в который влили пулеметный взвод Власьева, занял весьма вытянутую позицию, никак не меньше версты с лишком таким изрядным. Крепкая оборона из пяти опорных пунктов, семь вкопанных по самую башню легких танков Т‐26, с дюжину дзотов, густая сеть траншей и окопов, минные заграждения и капониры для пушек, блиндажи в два-три бревенчатых наката. Главное – тут совершенно не имелось дзотов исключительно фронтального огня, даже вкопанные «двадцать шестые» могли вести только фланкирующий огонь, хорошо прикрытые со стороны наступавшего противника высокими брустверами и рукотворными холмами. Вот потому сегодня и удалось отбить вражеские атаки, хотя против одного батальона фашисты направили вместе с пехотой пару рот танков. Не помогло – дюжина чадящих «панцеров» на поле боя сразу же бросалась в глаза… – Из вчерашнего пополнения, товарищ майор, – Власьев отвечал майору, чуть сгорбившись, но все равно касаясь каской бревенчатого перекрытия, из щелей которого постоянно сыпалась растревоженная близкими разрывами земля. – В моем взводе осталось два «кольта» и двенадцать бойцов. – Негусто вас, «чертова дюжина», – пробормотал комбат с землистым от постоянного недосыпания лицом. Власьев узнал его сразу – это был тот самый майор, позиции батальона которого прикрывали его 34‐й дот справа во время первого для них Островского боя. Но тогда выглядел значительно моложе, да на гимнастерке не имелось ордена Боевого Красного Знамени. И тут его взгляд перехватили: – За засаду 3 июля сам Ворошилов орден мне вручил, лейтенант. Как и на знамя нашей дивизии! – А мне за этот же бой от маршала награда, но только Красная Звезда и лейтенантские кубари на петлицы, товарищ майор! – То-то я смотрю, лицо мне знакомое! Как же, тот геройский сержант с медалью, дот которого выручил наш комдив! – Так точно, товарищ майор! Генерал Гловацкий прямо на моих глазах зарубил семерых немцев, что раненых убивали! – Так это хорошо, что ты кадровый, да с «кубарями»! А то у меня в пулеметной роте весь средний комсостав выбили, один политрук и остался – но он-то не пулеметчик, а из политотдела прислан. В общем, пошли, там из окружения вырвался пулеметный взвод, что отход прикрывал – посмотришь и вот тогда примешь командование… Бойцы устало стояли перед ними в траншее – девять человек с серыми лицами, в изодранном обмундировании, из прорех виднелись окровавленные бинты. Командиром прорвавшегося взвода был крепенький сержант с чуть раскосыми глазами и кривоватыми ногами. Власьев сразу узнал в нем казака, слишком неистребимыми чертами наделила донцов многолетняя кровавая война с татарами в Диком поле. – Лопахин и Зеленцов, оба раненные в ноги, остались прикрывать наш отход. Подорвали там себя гранатами, как патроны к «максиму» кончились. – Сержант говорил глухо, настоящий кадровый, те всегда ударение на первый слог делают, все же станковый пулемет изобрел американец Хайрем Максим, а не русский «Максимка». У его ног стоял на сошках немецкий ручной МГ‐34 с барабанным магазином сбоку, и у двух бойцов висели на ремнях МР‐40. Видимо, как и пулемет, ставшие трофеями. И, словно уловив мысли Власьева, казак устало добавил: – В траншее на германцев нарвались, в ножи взяли, да прибарахлились маленько. Иванова убили, но мы с лихвой отместку сделали. Там до сих пор стреляют, даже сейчас пальбу тут слышно. Видимо, наши еще бьются, может, уровцы или танкисты из БОТов. Выручить бы их, товарищ майор?! – Выручим, сержант. – Лицо майора ожесточилось. – После полуночи по немцам три корпусных артполка разом ударят, и мы сразу атакуем – надо им устроить веселую ночь, чтоб ни минуты покоя не было у фашистов! Да, вот вам, бойцы, новый командир пулеметной роты! Младший лейтенант Власьев со своими уровцами был выручен нашим командармом, когда немцы его дот подорвать хотели. Так что наш он давно, ему и орден сам маршал Ворошилов лично вручил! …Ноги гудели от усталости – протяженный летний день закончился, на землю опустились ночные сумерки привычной для этих мест «белой ночи». На отдых не было ни одной минуты – из-за реки прибыли пополнением взвод «кольтов» и три расчета «максимов». Пока не распределил их по огневым позициям, пока не осмотрел все дзоты, даже на минуту не остановился, лишь время от времени пережидая обстрелы, сидя на корточках на дне траншеи. И все подмечал вокруг, и увиденное просто поражало его. Только теперь понял, почему «гловатцы», как и две других дивизии 41‐го корпуса, столь упорны в обороне, ожесточенно сражаясь за каждый вершок русской земли. Все дело в людях! Ленинград посылал сюда лучших представителей из интеллигенции и рабочих. Все представляли собой исключительно молодежь от 18 до 27 лет, комсомольцы в большей массе, ударники производства – у нескольких десятков Власьев заметил медали «За трудовую доблесть» и «За трудовое отличие», которые они с гордостью носили на своих гимнастерках. У одного молодого замполитрука был привинчен даже орден «Знак Почета», с рабочим и колхозницей. «Веселых ребят», а так называли этот орден по аналогии с известным кинофильмом, просто так не вручали даже писателям. Но гораздо больше, не десятков, несколько сотен, было командиров и бойцов с боевыми наградами – даже за победные сражения с финнами в сороковом году так не отмечали массовый героизм. Вот эти действительно опытные вояки, ставшие таковыми за полмесяца боев. И вновь прибывшие ленинградцы вливались в подразделения не сразу, их не меньше 5—7 дней готовили в запасном батальоне дивизии, и лишь потом ставили в строй стрелковых рот, прикрепляя к каждому обстрелянного в боях красноармейца, которого именовали в приказах «старшим», а в обиходе сразу прижилось старорежимное «дядька». Пополнение шло беспрерывно, так что, несмотря на потери, численность батальонов была очень близка к штатной. И что еще бросилось в глаза, так это отношение к оружию, особенно к новым самозарядным винтовкам Токарева. СВТ Власьев знал еще с «зимней войны» с финнами – сложная и технологичная, требовала тщательного за ней ухода, а потому красноармейцам она не нравилась. Ее называли «капризной Светкой» и старались избавиться при первом удобном случае, поменяв на надежную и неприхотливую «мосинку» образца 1891/1931 годов. У «гловатцев» же СВТ выдавалась только самым лучшим стрелкам, иметь ее в руках было почетно – такая самозарядка как бы сама говорила – «я в руках лучшего красноармейца любимой женою». Может быть, здесь все брали в пример своего командарма, что даже в приказах указывал, что оружие, как и женщина, «любит смазку и ласку» и способно разить врагов десятками у меткого стрелка. А вот у бойца неумелого даже старая винтовка превращается в некий орган «мастурбации, только передергивать его затвор нужно чаще». Язвительно, но верно! Впрочем, «мосинки» являлись грозным оружием, в каждом отделении имелся стрелок с такой винтовкой, на которой стоял изготовленный в Пскове примитивный кольцевой прицел. Познакомившись полтора года тому назад с финскими «кукушками», Власьев только злорадствовал над немцами – ведь в СССР было подготовлено очень много «ворошиловских стрелков», чуть ли не каждый пятый из бойцов носил этот значок на своих гимнастерках… – Ты как, ротный? Поел? Рядом с Власьевым на чурбак в блиндаже, что заменял тут привычный табурет, присел политрук. Семенов ему успел понравиться за эти два дня, на своем месте парень, не чванится, что в петлицах три «кубаря», а у него один только. Все успевает – пулеметчики, несмотря на бои, раз в день получают горячее и чай, когда надо, то и подбодрит словцом, поддержит или взыщет с бойца строго, но и поможет исправить упущение. И труса не празднует в бою – настоящий комиссар! – Ага, каши с мясом принесли. Там в термосе чай, будешь? – Напился, в животе булькает. Вот тебе доппаек, командир. – На колени Власьева легли две пачки папирос «Беломорканал», плитка ленинградского шоколада и печенье «Челюскин». – Две новости у меня, ротный… – Начинай с плохой. Или обе плохие? – Не угадал, обе хорошие, – засмеялся политрук. – Выводят отдыхать за реку, смена через три-четыре дня. Позади нас сразу две кадровые дивизии развертываются, командарм попросил продержаться и дать фашистам жару! – Дадим, как не дать, – отозвался Власьев и насторожился. Он чутьем ощутил, что не просто так этот приказ дан. Дивизия может драться, но вот этот отдых говорит об одном… – Наверное, или перебросят туда, где наш фронт рвется, или сами по немчуре ударим. – Семенов словно прочитал его мысли. – А вот это уже есть вторая новость – через полчаса будет атаковать третья рота, в резерве была, отдохнувшая чуток. С нею саперы, автоматчики полка и взвод из разведбата дивизии. Мы поддерживаем огнем. Артподготовка четверть часа ровно, через десять минут начнется. – Семенов посмотрел на светящийся циферблат часов – такие трофейные были у многих командиров. – Тогда мы успеем перекурить, комиссар. – Власьев быстро распечатал пачку папирос, привычно смял картонный мундштук, зажег спичку и дал прикурить политруку. Затем задымил и сам, глубоко затягиваясь и выпуская дым через ноздри. Табак на войне сильно успокаивает, и к тому же забивает сладковатый запах тлена, что царит на месте боя. Лето жаркое, убитых сотни, и не всех успевают захоронить. Хотя у «гловатцев» за этим настрого следит весь политсостав, сразу вспомнились чеканные строки приказа командарма – «убитых хоронить, раненых не мешкая в медсанбат доставлять, а без вести пропавших и пленных у нас быть не может!» Земля вздрогнула, затряслась, одновременный грохот разрывов просто оглушал. Власьев тут же вышел из блиндажа – из-за реки шел нескончаемый гром выстрелов, виднелись десятки вспышек. И повернулся на запад – над захваченными немцами позициями выросла стена разрывов. Все правильно – нельзя давать врагу закрепиться на занятом, надо немедленно вышибать, бить постоянно, ни часа фашистам покоя или сна на нашей земле! Командующий 11‐й армией генерал-лейтенант Гловацкий Псков – Товарищ генерал-лейтенант, – в двери появился адъютант Семин, и по его чисто официальному обращению Гловацкий мгновенно насторожился, – к вам прибыл командующий ВВС фронта. – Ну наконец-то, – чуть ли не взвыл от радости командарм. И шагнул навстречу крепенькому, низкого росточка генерал-майору в полевой форме с голубыми авиационными петлицами. – Рад вас видеть, Тимофей Васильевич! Наслышан о вашем назначении, но вижу впервые! Дело имеется к вашим «соколам» огромное, очень сильно вы нам здесь нужны! Рукопожатие между ними вышло крепким, чисто по-мужски надежным – силушкой генерала Куцевалова природа не обделила, как и храбростью. На груди Золотая Звезда Героя Советского Союза, под ней ордена Ленина и два Красного Знамени – один наш, другой монгольский. Летчик заметил взгляд командарма и улыбнулся: – Тоже за Халхин-Гол получили, Николай Михайлович? – Нет, намного раньше. Пришлось по тамошним пустыням и степям в прежние времена казаков барона Унгерна гонять, с ними цириков мятежных нойонов! Давненько сие было, уже подзабывать стал! – Приходилось слышать, – с уважением протянул Куцевалов и как-то иначе посмотрел на длинную шеренгу орденов на кителе Гловацкого, долго и уважительно. Затем произнес: – Получил приказ задействовать всю авиацию фронта для прикрытия Пскова! – Звучит весомо – «всю авиацию фронта». Это сразу наводит на весьма печальные размышления, что от пяти авиадивизий за месяц боев остались, как говорят в народе, только рожки и ножки. Ведь так? Скажите честно! – Так точно, – глухо произнес летчик, на скулах заходили желваки. – На фронте сейчас всего две смешанные авиадивизии. В них только три полка, в которые свели наши оставшиеся самолеты. 63‐й полк СБ из 5 эскадрилий – все, что осталось после бомбежек мотомеханизированных колонн фашистов перед вашим укрепрайоном. В нем 45 исправных бомбардировщиков. И два истребительных полка – в 31‐м четыре эскадрильи – по 9 И‐16 и МиГ‐3, 18 И‐153. В 38‐м полку три эскадрильи «чаек» – 27 бипланов, и одна смешанная из 5 И‐16 и 2 МиГ‐3. Всего 115 боеготовых самолетов. Управления 3 дивизий и 20 авиаполков отведены в тыл на переформирование в связи с утратой материальной части. – Как обтекаемо сказано, – ухмыльнулся Гловацкий. – Я тут с бывшим начштаба фронта генералом Кленовым время для беседы имел 2 июля. Так до начала войны в этих 5 дивизиях имелось что-то около девяти сотен вполне исправных самолетов, еще две сотни требующих ремонта. Возникает вопрос – где они? Сбили немцы? Не поверю – у них едва две сотни истребителей! Но может, разбомбили на аэродромах?! Щас! Замаются две с половиной сотни их бомберов прорву аэродромов бомбить! А ответ-то прост, и ларчик сей тайны открывается легко. Хотите узнать? – Было бы любопытно узнать, – негромко произнес летчик, в его глазах явственно промелькнула враждебность. – Разгильдяйство и обычный бардак, усугубленные растерянностью, порой переходящей в панику. Самолеты просто бросали на аэродромах, а командование, вместо того чтобы приструнить подчиненных, само подавало примеры паникерства. – Гловацкий зло ощерился и взял со стола тетрадку. И не глядя раскрыл ее посередине. – Тут краткие записи из донесений особых отделов и политорганов за последние две недели. Причем только в зоне действий моей 11‐й армии. Я не мог установить связи с командованием ВВС, как мне известно, вы занимаете должность с 9 июля. Так вот, что мы имеем… 4 июля, Карамышево, авиабаза 8-й авиадивизии, полковник Шевченко приказал начать эвакуацию, не имея на то приказания от меня как командующего нашими войсками на данном направлении. Паникерство и вредительство чистейшей воды. Оный бывший полковник приказал взорвать запас бомб и горючего, имеющиеся девять совершенно исправных самолетов уничтожить, пулеметы «шкас» и патроны утопить в колодцах. На платформы и автотранспорт приказал грузить не матчасть и оборудование с вооружением, а личные предметы командования, такие как велосипеды, мотоциклы, подбитые легковые машины. Вам такое поведение подчиненных известно, Тимофей Васильевич? И это еще не все. Тут же, на этой странице, вырисовывается майор одного из «перебазируемых» полков. Посадил на «брюхо» четверку новеньких «мигов», якобы потерял в воздухе ориентировку, не долетев до аэродрома «Кресты» 20 километров из-за нехватки горючего, хотя оное в баках было. Шкурник, сволочь и дезертир! Умышленная порча матчасти, вместо того чтобы воевать в воздухе с врагом, отправится в тыл на переучивание! Таких случаев описано больше десятка! И если бы не своевременное принятие мер, то такие паникеры погубили бы те три десятка самолетов, что были найдены на брошенных аэродромах и нами отремонтированы за эти две недели! Три эскадрильи!!! Вспышка оказалась неожиданной даже для самого Гловацкого – у него перед глазами промелькнул черный дым, что оставляли сбитые СБ, отважно бомбившие немецкие колонны. И «лаптежники», что с раздирающим душу ревом бомбили бойцов Локновского УРа. Так и хотелось выругаться: а где были ваши истребители, генерал?! – Поверьте, товарищ генерал-лейтенант, порядок наводится, а трусов и шкурников сами отправляем под трибунал… – Давай по-простому, Тимофей Васильевич, – то, что произошло, не нам обсуждать, не тот у нас с тобою уровень. Вопрос стоит иначе – как фашистов даже в небе за глотку взять! А тут лучше покурить и подумать хорошенько. – Можно один из истребительных полков в ваши войска армейской авиацией передать… – Ни в коем случае, это ошибка! Нельзя распылять авиацию по армиям – как делается сейчас. Наоборот – нужна максимальная концентрация всех авиачастей в руках командующего ВВС. Данная мера позволит вам не только сразу быстро отреагировать на изменение обстановки, но сконцентрировать для массированного удара по врагу все наши самолеты, бомбардировщики и истребители, что есть в вашем распоряжении. И главное – захватить господство в воздухе над конкретным участком фронта. Да, пусть локально, но хотя бы здесь перехватить инициативу! Посему всю авиагруппу 11‐й армии я передаю под ваше командование! Вы согласны? Гловацкий пододвинул летчику пачку папирос, закурил и с немалым удовольствием посмотрел на ошарашенное лицо молодого генерала, что еще на Халхин-Голе был простым майором. «Быстро вы, летуны, по ступенькам вверх взлетаете, но и падаете вниз с грохотом. Генеральские звезды в петлицах еще не означают, что должностям соответствуете сейчас. Вас просто от безысходности на такие должности в данный момент продвигают – все командование ВВС сейчас в камерах на Лубянке сидит, расстрела дожидается. И что, уйма героев, с одной, а то и двумя звездами, – предатели?! Не верю! Вот почему в небе у нас такой бедлам! И кто это совершил – и есть настоящие предатели и вредители! Так, а ведь ты додумаешься… До стенки! Выходит, кто-то из руководства НКВД на самом деле состряпал «дело авиаторов» как раз перед началом войны. А то, что произошло, есть самая натуральная измена! Но кто из них вражеский агент?! Надо думать!» – Вы хотите передать всю сводную авиагруппу, что направили в вашу 11‐ю армию по приказу маршала Ворошилова?! – Так точно! Передам все, что есть, кроме флотских эскадрилий, оные лишь оперативно подчинены, защищают свои базы – Гдов и Псков. Дерутся отлично – вчера летчики Алиев и Каберов перехватили над Чудским озером три двухмоторных истребителя и сбили их, погиб и наш пилот. Лейтенанта Алиева я ходатайствую представить к званию Героя посмертно, Каберова к ордену Ленина. Еще догнали вражеского разведчика и вогнали его в землю уже тут, под Псковом. Немцы теперь не будут летать над озерами вольготно, все – закончилось это безобразие! Теперь надо решить, как заставить их убраться с неба над нашей 11‐й армией, нанести им такие потери, что для люфтваффе неприемлемы будут. И возможности у нас с тобой для этого есть! Да и кое-какие задумки уже реализовываться стали. – Какие задумки, Николай Михайлович? Генерал Новиков настоятельно советовал прислушиваться к вашим рекомендациям. – Смотри, что выходит. – Гловацкий быстро расстелил на столе карту с уже нанесенными обозначениями. – Моряки выделили две истребительных эскадрильи – сейчас осталось 14 «ишаков» и 3 «яка», еще 4 машины у них в ремонте. Плюс в эскадрилье МБР 7 машин – эти ведут постоянную разведку над Эмбахом, бомбят по ночам немцев, что подошли к Тарту. И еще имеем вот здесь на аэродромах – Карамышево, Псков, Струги Красные – авиагруппу подполковника Ермолаева – эскадрилья ЛаГГ‐3 от Северного фронта, МиГ‐3 и И‐16 от ПВО Ленинграда. Дополнительно в эту авиагруппу влиты все наши истребители, что остались брошенные на аэродромах. Солидная сила – 12 «мигов», девять «ЛаГГов» и 15 «ишаков». Плюс 5 СБ и 3 Ар‐2 – на них летать будут моряки – экипажи уже прибыли. Кроме того, на площадках у Порхова и за Островом дюжина «чаек» и «бисов». Вот и вся наша армейская авиация! С ВВС фронта будет… Почти две сотни бомбардировщиков и истребителей, вполне достаточные силы! – У меня были меньшие цифры ВВС вашей армии, что ж… Тем лучше! У нас в ремонте еще четыре десятка самолетов – два Пе‐2, три СБ, один И‐16 уже отремонтированы. – Есть кому драться, Тимофей Васильевич, нужно только определиться, как это сделать! Я не летчик, но за эти недели сделал несколько выводов для себя. Видел отчаянные атаки СБ и гибель почти трех десятков наших машин. Такое недопустимо более! У нас не так много осталось самолетов. Иначе тут надо, совсем по-другому. Заставить немцев бесплодно суетиться, хорошенько бить там, где ущерб для них больше, а наши потери будут минимальны. – И где же? Генерал Куцевалов наклонился над картой, внимательно наблюдая, как Гловацкий очертил карандашом вытянутый овал южнее Острова. – К Пушкинским Горам немцы перебрасывают сейчас мотодивизию СС «Мертвая голова». Десять дней тому назад по здешним болотам двигалась их танковая дивизия – так что дороги тут еще те, вернее, отсутствуют уже. Грех упускать такой момент! Нанести удар двумя полками – СБ и «чайками», – и там хорошая каша заварится. Средства ПВО у дивизии слабые, а вот цель из длинной «кишки» автомобилей дюже привлекательная. У меня здесь, в штабе, отдел ВВС – шестерка «мигов» постоянно вылетает на разведку, «кулибины» аэродромные на них кинокамеры ухитрились поставить – снимки прямо загляденье. Посмотришь сам. Сможешь завтра по эсэсовцам ударить сразу сотней самолетов?! Прикрытие «мессершмиттами» будет минимальное, твои «чайки» отобьются и СБ защитят. Ударишь?! – Нанесем удар, будем бомбить и штурмовать «эрэсами». Время есть на подготовку. Как же Локновский УР? Мне указано нанести потери танковым частям противника…