Заместитель командующего 11‐й армией генерал-лейтенант Морозов Псков Нет ничего хуже для человека, чем ощущение полной безысходности, в которую он погрузился с того самого «черного дня» 22 июня 1941 года. К великой драме 11‐й армии и страны добавилась и личная трагедия – вечером на КП 11‐й армии пришла страшная для него новость – в Паланге была убита его дочь, которая находилась в пионерском лагере. До границы с Восточной Пруссией буквально десяток километров, и война нагрянула внезапно – детей просто не успели эвакуировать в тыл, ведь в час дня в небольшой курортный городок и рыбацкий поселок вкатились немецкие мотоциклисты, что рвались к Лиепае, передовой базе Балтийского флота, и устроили бойню… Поседевший всего за одну ночь Василий Иванович, в душе терзаемый от страшной кровоточащей раны, пытался хоть как-то выправить положение на фронте своей армии, по двум левофланговым дивизиям которой – 126‐й и 128‐й – пришелся мощный удар всей 3‐й танковой группы немцев, которая к тому же усиливалась целым армейским корпусом. Хотя укрепрайоны были заняты на границе заблаговременно, но всего лишь одним полком от каждой дивизии, потому жиденькую цепочку дотов фашистские танки прорвали с хода. И уже после полудня противник стремительно ворвался в Алитус, в глубокий тыл, и захватил важнейший стратегический мост через реку Неман, который просто не успели взорвать. Попытка опрокинуть врага с плацдарма закончилась разгромом 5‐й танковой дивизии 3‐го мехкорпуса. С этого дня Морозов не знал совершенно ничего о судьбе ни дивизии, ни штаба корпуса – пропали целиком, словно растворились в глухих белорусских пущах. На правом фланге ударом 4‐й танковой группы 16‐й стрелковый корпус был отсечен от 8‐й армии и охватываемый с двух сторон вражескими клиньями стал отходить. Генерал Морозов правильно оценил ситуацию и предложил отступать за Вильнюс, прикрываясь сильными арьергардами. Другого плана у него просто не имелось – нельзя дать фашистам окружить и уничтожить главные силы армии. Вот только командующий фронтом генерал-полковник Кузнецов, терзаемый директивами из Ставки, приказал нанести контрудар 2‐мя оставшимися дивизиями 3‐го мехкорпуса и стрелковыми соединениями. Операция с треском провалилась, даже не успев начаться. 29‐й стрелковый корпус оказался небоеспособен – укомплектованный литовцами, он мог бы в любую минуту поднять мятеж, а потому штаб фронта приказал немедленно уводить его в Полоцкий УР. Контратака 2‐й танковой дивизии врагом была отбита, части генерала Солянкина окружены и разбиты, сам комдив пропал без вести, скорее погиб – вырваться из «котла» удалось немногим. И вот тут генерал Морозов впервые сорвался, нервы сдали – выступил с резкой критикой приказов командующего и штаба фронта, отправив в Ригу радиограмму. Там резонно посчитали, что обычно выдержанный, тактичный командарм 11‐й попал в плен и шифровка дана уже немцами от его имени. А потому армию фактически списали, предполагая, что она полностью разбита и отступает. Однако, даже теряя время от времени связь со штабом фронта, с открытыми флангами, над которыми нависал противник, части 11‐й армии шли к Двине, 84‐я моторизованная и 23‐я стрелковая дивизии прикрывали их отход и понесли жесточайшие потери в людях, вооружении и бронетехнике, впрочем, как и другие соединения. Армии фактически не стало – те дивизии, что отошли, представляли ошметки, в лучшем и редком случае до 4‐х тысяч бойцов и командиров в каждой, фактически полки. Морозова незамедлительно отстранили от командования, назначив на должность командарма‐11 генерал-лейтенанта Гловацкого, 41‐й стрелковый корпус которого наглухо закрыл для противника дорогу на Ленинград. Вчера Василий Иванович получил приказ немедленно прибыть в Псков и принять под командование фактически новую 11‐ю армию. Однако не успел вступить в руководство войсками, защищавшими обширный укрепрайон. Гловацкий каким-то невероятным и чудесным образом не только спасся, но совершенно оправился от тяжелой контузии. Всего несколько минут назад стремительно вошел в свой кабинет, к великому удивлению собравшихся в нем. И успел за это время насмерть сцепиться с командующим фронтом! Было видно, что оба генерала едва себя сдерживают от ненормативной лексики. – Я вполне оправился от контузии, Петр Петрович, и могу командовать вверенными мне войсками. – Голос Гловацкого был резок, на изуродованное шрамами лицо смотреть страшно. Но была в нем и такая сила, которую три других генерала, причем самым младшим по званию оказался командующий фронтом, уже не имели – полную уверенность в благополучном исходе боев за Псков. А отсутствовала она потому, что за эти недели с момента начала войны все они были крепко биты врагом, не одержав ни одной победы, даже пусть совсем небольшой. 21‐й мехкорпус Лелюшенко истек кровью, безуспешно атакуя Двинск. И сейчас был расформирован полностью, передав все свои подразделения в состав 27‐й армии. Но бывшему комкору определенно повезло – ухитрился вызвать симпатию, попав под взгляд Гловацкого. А тот числился на отличном счету у самого маршала Ворошилова, сразу доверил 1‐й мехкорпус, дивизии которого превратились в бригады. И вот первая победа – растрепали в хвост и гриву немецкую 6‐ю танковую дивизию. Не сами танкисты, конечно, но вот частица славы перепала и Лелюшенко – на черных танковых петлицах кителя засверкала третья генеральская звезда. 8‐я армия генерал-майора Собенникова встретила войну в растянутом фронте, как и войска самого Морозова. И пусть в порядком потрепанном виде, но смогла отступить к Риге. Побед у него никаких, вот только полного разгрома его соединений не произошло. А потому 3 июля более удачливый коллега и был назначен новым командующим Северо-Западным фронтом, получив начальником штаба генерал-лейтенанта Ватутина, бывшего до того начоперодом Генштаба. И теперь пытается выправить положение, которое на всем фронте слишком близко к давно вызревавшей катастрофе. Даже здесь под Псковом все повисло на волоске – такого мощного повторного штурма врага никто из генералов не ожидал. 27‐я армия генерал-майора Берзарина действовала еще хуже его 11‐й, по факту провалив наступление на Двинск и потеряв там в боях два корпуса – 21‐й механизированный и 5‐й воздушно-десантный. И сейчас откатывалась от Опочки, удержаться на позициях просто не имела сил. – Вы уже знакомы с ситуацией, товарищ Гловацкий?! Ваши позиции в центральном Локновском УРе прорваны на всю глубину! Еще день штурма – и вашу армию ожидает полная катастрофа! Она вся будет разрезана пополам – лишь стоит только немцам форсировать реку Великую и захватить на правом берегу плацдарм. Нужно немедленно вести в бой прибывшие от Ленинграда дивизии ополчения и с ними для поддержки весь 1‐й мехкорпус. И выбить немцев из укрепрайона. – Голос Собенникова напряженно звенел от едва сдерживаемой ярости. – Простите, товарищ генерал-майор, но я думаю, положение обстоит не совсем так! Вернее, совсем не так! И незачем впадать в преждевременную панику – все обстоит как нельзя лучше! Морозов переглянулся с Лелюшенко, танкист просто закаменел лицом. От ответа Гловацкого веяло неслыханной для любого военного дерзостью, вот так открыто фактически оскорбить собственного командующего. Видимо, не зря говорили, что между ними еще со времен службы на Дальнем Востоке в ОДКВА сложились весьма неприязненные, если не враждебные отношения. Как говорят в народе, пробежала не просто черная кошка – амурский тигр ее размерам позавидует. – Во‐первых, товарищ комфронта, мехкорпус может быть введен в бой только по прямому на то указанию маршала Ворошилова! Во‐вторых; немцы втянуты в изнурительные бои – вклинение в наши позиции всего на 5—10 километров, это некритично, да и не прорвались – 118‐я дивизия держит тет де пон у моста. Сейчас идет контратака сразу тремя дивизиями – 111‐й, 235‐й и 90‐й, при поддержке танков 23‐й бригады. В‐третьих, на мой взгляд, ввод в наступательный бой ополченцев есть чудовищная ошибка – огромные потери без всякого позитивного результата. 1‐я и 2‐я ДНО могут выполнять лишь оборонительные задачи, причем ограниченные. А посему займут позиции – 1‐я в Псковском УРе, 2‐я на южном фасе Островского УРа, сменив там части 22‐го «эстонского» корпуса. Те уже совсем обескровлены, и чем скорее мы выведем их, как и 41‐й корпус, тем лучше. Надо бы сделать завтра, но вряд ли удастся вывести их из боя, но крайний срок 20—21-го числа. И еще одно – я имею личное указание маршала Ворошилова и члена Военного Совета СЗН товарища Жданова распоряжаться прибывающими из Ленинграда резервами только после немедленного согласования с ними! Это категорический приказ вышестоящего командования, товарищ комфронта! В кабинете сгустилась звенящая тишина, слышалось лишь хриплое дыхание яростно смотревших друг на друга генералов. Морозов отвел взгляд: «Словно дети малые, тут все горит, а они с амбициями лаются!» – Да будет так, товарищ генерал-лейтенант! Василий Иванович уловил в тусклом голосе Собенникова обреченность – видимо, командующий фронтом осознал, что строптивый подчиненный просто не выполнит его приказ, имея за спиной таких высокопоставленных покровителей. И обостренным чутьем внезапно понял, что сейчас решается многое – слишком уверенным был Гловацкий. Да и, положа руку на сердце, полностью прав в своей оценке противника – это не прорыв обороны, а ее мучительное прогрызание с большими для фашистов потерями. Сам, судя по всему, прекрасно знает, что предстоит делать, в отличие от Собенникова. Тот просто не соответствует столь высокой должности, даже дня в академии не учившийся, а до недавнего времени проделавший путь в среде кавалерии. А за этим строптивцем победные бои, первые пленные и трофейные танки, а вместе с этим и репутация, сложившаяся за две недели жестокой и успешной обороны Псковско-Островского направления. Гловацкий усмехнулся, тяжело встал со стула и медленно подошел к массивному столу. Протянув руку, снял трубку с телефона красного цвета и ровным, но жестким тоном произнес: – Прошу соединить со Смольным! Здесь генерал-лейтенант Гловацкий! Маршала Ворошилова или товарища Жданова! В кабинете сразу же воцарилась мертвящая тишина. Спустя какую-то минуту командарм‐11 произнес громким и повеселевшим голосом: – Здравия желаю, товарищ маршал Советского Союза! Командующий 11‐й армией генерал-лейтенант Гловацкий Псков – А ведь ты, дражайший наш Николай Михайлович, запросто подставил и подчистую «сожрал» своего командующего фронтом. Да так, что косточки захрустели. Вернее, как про то скажут другие, «подсидел» и воспользовался «блатом». – Гловацкий горестно хмыкнул, он ведь прекрасно осознавал, что сделал этот шаг, как писали в протоколах, с заранее обдуманным умыслом. Судя по доверительному тону, которым говорил с ним Климент Ефремович, той нескрываемой радости, когда услышал в ответ на вопрос о самочувствии бодренькое «словцо» – «хрен дождутся фрицы», – ставка на него в Ленинграде очень высокая сделана. И он тут же выложил свои соображения, фактически «слив» комфронта не только перед «первым маршалом», но и Генштабу – а генерал армии Жуков на расправу крутоват. Обвинение в «паникерстве» более чем серьезно, тем более подкреплено фактами – необоснованным введением в бой резервов – 90‐й дивизии, только восстановленной, и танковой бригады полковника Горленко. Теперь нужно доказать, что пару дней можно было отбиться собственными силами, когда за спиной 41‐го корпуса разворачиваются прибывающие эшелонами по ночам значительные резервы. – Вы что-то сказали, Николай Михайлович? Начальник штаба 11‐й армии генерал-майор Егоров, напряженно долго «колдовавший» над картой с толстым карандашом в руке, поднял на него красные от постоянного недосыпания глаза. – Нет, это я так, мысли вслух, – произнес Гловацкий и сам склонился над картой. Обстановка идущего южнее Пскова сражения была серьезной, но ожидаемой. Еще три дня тому назад они разработали несколько вариантов вражеского штурма – и угадали верно! 4‐я танковая группа генерала Гепнера практически в полном составе, только без эсэсовцев из дивизии «Мертвая голова», с усилением из 1‐го АК, в составе четырех дивизий, номера которых уже установили, вот уже два дня таранила центр обороны – Ново‐Псковский УР. Самый протяженный, сильно выгнутый дугой к неприятелю и имевший всего полсотни дотов, половина из которых уже уничтожена вражеской артиллерией и штурмовыми саперными группами. И вот этот «бугор» немцы проломили в двух местах, вбив клинья четырех пехотных дивизий. А сзади, в ожидании успеха прорыва, застыли три танковых и две моторизованных дивизии – значительная пробивная сила из полутысячи танков, САУ и бронетранспортеров. А вот на фланговых УРах не больше, чем демонстрация – слабые попытки атак на Псков и Остров всего двух вражеских дивизий пехоты. – Девять дивизий проламывают наш фронт, Николай Михайлович, не сдюжим мы… – Зачем такой пессимистический взгляд, Константин Сергеевич, тут как нельзя лучше все происходит, – усмехнулся Гловацкий. – Пока проламывают, как вы говорите, не девять, а лишь четыре, их пять подвижных дивизий стоят во втором эшелоне и зализывают раны. Да и танков в них как минимум одну треть мы выбили. И это по самому скромному подсчету, без нахальства. Вы помните, как Александр Васильевич Суворов после кровопролитного штурма Измаила на вопрос адъютанта – сколько же писать в донесении императрице Екатерине погибших турок сказал? – «Пиши их больше, чего супостатов жалеть!» Егоров усмехнулся, припомнив изречение великого полководца, имя которого не рекомендовалось часто произносить в РККА, и вопросительно посмотрел на командарма, зная, что тот всегда держит для врагов про запас какую-то каверзу, неожиданную и неприятную. – Немцы уже понесли достаточно серьезные потери, кроме убитых и раненых, у них есть больные, отставшие или оставленные на коммуникациях – ведь чуть ли не пятьсот верст отмахали на своих двоих. Растянулся кишкою подвоз, да и устали порядком. Люди они, не машины… хотя и те ломаются чаще, у нас завсегда дороги отвратные. Так что в дивизиях не больше 12—13 тысяч сейчас, вместо 16‐ти с половиной. А у нас сколько? – Так, в трех дивизиях 41‐го корпуса по два стрелковых полка и полк ополченцев, плюс «уровские» пульбаты в каждой. В 90‐й дивизии строго по штату 11 тысяч, добавим и две танковые бригады… – Да корпусные артполки подсчитай и дивизионы ПТО, да стрелково‐пулеметные и саперные батальоны! Да строителей, что сейчас отбиваются, и гарнизоны дзотов, что вокруг зарытых танков во второй и третьей линиях – их восемь десятков вкопали, да вполовину меньше еще броневых дотов, что из Ленинграда доставили. Так сколько же выходит в наших четырех дивизиях, что на пути немцев встали? И учитывай, что мы их непрерывно пополняем, благо в людских ресурсах… Б…дь, что за слово к отцам, мужьям и сыновьям! Шлют нам бойцов, эшелонами идут, а мы их здесь в землю кладем! Но ведь выстояли! Так сколько их в Локновском УРе?! – Побольше фашистов выйдет, Николай Михайлович, побольше… – То-то же, Константин Сергеевич! И при этом, что все они уже не те новобранцы, пороха не нюхавшие, а вполне реальные бойцы. День-два такой мясорубки многого стоят – кто из них уцелел, почитай ветераны. Большую оплату за опыт мы дали, но не чрезмерную. – Гловацкий вытянул сигарету из трофейной пачки «Старого Томаса», закурил, и сжалась в ладони картонка. И выбросил в урну, почти полностью забыв при этом «озерную эпопею». А сам подумал: «Когда в Грозном вокзал обороняли, вчерашние мальчишки всего за день повзрослели, а тут побоище идет третью неделю!» – Ополченцы-то у нас выдержат, если фашисты серьезно за фланговые укрепрайоны примутся? Чем их подкрепить? – Сдюжат, убежден. 1‐я ДНО ПсУР удержит точно. Там три пульбата, плюс в Пскове полк из 111‐й дивизии. И гарнизон – а это целых четыре батальона из НКВД и ополченцев. А за ними мехкорпус Лелюшенко. Я бы и рад был, если бы немцы эту стену лбом попытались прошибить. Но они не дураки вовсе. За неделю ополченцы втянутся полностью, наступать, конечно, не смогут, но обороняться запросто. А в Острове 2‐ю ДНО подкрепим 70‐й дивизией, что стала разгружаться с эшелонов. Еще пара дней, и «эстонские» дивизии выведем, но управление корпуса с артиллерией останется. Маршал «добро» свое дал. Так что Остров удержат и немцам «горловину» в соседнем УРе не дадут расширить. Дивизия все же кадровая, пусть пока без третьих батальонов, а ленинградцев уже влили. Сами удержат. – В голосе Гловацкого слышалась полная уверенность – вспомнил, что среди всех ДНО «северной столицы» 2‐я была самая боевитая. И твердо произнес: – Удержат! Две свежие дивизии, плюс пульбаты УРа, артиллерии у них достаточно, а за спиной 202‐я дивизия заканчивает переформирование – и так уже две недели она почитай на отдыхе. Шансов у немцев нет! – А центр? Фашисты умело его нам рвут одной только пехотой! И это при небольшом нашем превосходстве в живой силе! А за их инфантерией очень нешуточный такой кулачок из танков и мотопехоты… – Умеют немцы воевать, кто ж спорит. А тактику действий штурмовых групп они еще в прошлой войне отработали до совершенства. Одной ведь пехотой, без помощи танков, французский фронт в 1918 году рвали в лоскуты – и ведь пробивали! Вот только здесь они просчитались – в маневренной войне мы пока уступаем, на то связь и умелые войска нужны с бронетехникой, а вот со всем этим у нас худо. Зато в обороне русский солдат, именно так, не иначе – всегда показывал и героизм, и смекалку. Хоть оборону Порт-Артура взять, или Царицына в Гражданскую! А мы здесь траншей в четыре линии нарыли, пулеметов много, бойцов к ним не меньше. Сейчас до рукопашных схваток часто доходит, так что умоются кровью фрицы – вот и лишится сил их пехота в самом скором времени. – Гловацкий закурил папиросу – прекрасно понимал генерал, что вопрос во времени для противника сейчас главный. Блицкриг не просто забуксовал у стен Пскова, он остановился и замер. А потеря темпа для наступающих очень опасна – оппонент и резервы перебросит, и сам сможет перейти в контрнаступление и перехватить инициативу. – За Великой еще две линии обороны подготовлены, которые и займут в течение трех-четырех дней прибывающие из Ленинграда и Луги резервы – 177‐я и 237‐я стрелковые дивизии, 24‐я танковая бригада полковника Родина из расформированного 10‐го мехкорпуса. Через пару дней подкрепим их 14‐й противотанковой бригадой, маршал заверил, что ее переброска уже начата. Однако дивизии пока в два полка, в третий нужно свести уже здесь пульбаты и стрелков из УРовских частей, что заняли фронт по Великой. – А кадровые третьи полки? – Уже переводят на бригадный штат. Там только добавятся стрелковый батальон и легкий артдивизион, усилят саперов и связистов, прибавят тыловые службы. Полк – готовая к бою структура, отлаженная, и гораздо эффективней развернуть его в бригаду, чем сколачивать оную из надерганных батальонов. Хотя для оборонительных боев второй вариант предпочтительней, как и при наличии времени, примерно в неделю. Но вот последнего мы и не имеем. И нам скороспелые бригады доводить до ума нужно в течение двух-трех дней, если часы эти еще будут. – Понятно. Значит, 468‐й полк из 118‐й дивизии и 806‐й полк из 235‐й дивизии, что занимают пойму Великой от Острова до Пушкинских Гор, тоже будут переведены на бригадный штат? – Как и полк из 111‐й стрелковой дивизии, что доукомплектовывается сейчас в Пскове. Генштабом по представлению главного командования СЗН принято решение не расформировывать стрелковые корпуса, а перевести их на бригадный штат. Бригады формировать или за счет дивизий, вливая туда ополченцев и новобранцев, или сводить их из обескровленных дивизий, еще не потерявших боеспособность. Это касается соединений 8‐й и прежней 11‐й армии. Высвободившийся командный состав из таких соединений направлять к «донорам». Вот в принципе и все, что сказал маршал. Директивы к нам уже отправлены, через пару часов будут здесь. Решение, как вы сами знаете, вынашивалось давно, работали ведь над документами. – Понятно, Николай Михайлович. Значит, в наличии, как я понимаю, у нас есть уже два новых стрелковых корпуса. Наш 41‐й на основе трех полков, по одному из каждой дивизии, что в бригады формируются. Плюс 16‐й из 33‐й и 188‐й бригад, что прежде дивизиями были. 128‐я дивизия в Порхове сейчас на доукомплектовании, в ней, как помню, чуть ли не вдвое больше красноармейцев, что-то около пяти тысяч. Я верно понял? – Так точно. Только не двух корпусов, а четырех. Так фронт действий нашей армии будет растянут до Пушкинских Гор, в 22‐й армии Берзарина дела совсем плохи. «Латышские» и «эстонские» дивизии предстоит отвести на рубеж Шелони, от Порхова до Шимска – спешно создается Новгородская армейская группа. В ней пока сформирован только штаб, приданы строители и саперные батальоны. Будет артиллерия, но без пехоты эти четыре «прибалтийские» дивизии фактически ограниченно боеспособные. Довести их до штата не проблема – влить всего по 5—6 тысяч бойцов, опять же время на то нужно, а его нет. И самое главное – у них мало нашего вооружения, а боеприпасы к «арисакам» и «виккерсам» закончились. Снарядов к пушкам нет, а ведь зенитные «бофорсы» великолепны. – Гловацкий закурил еще одну папиросу, подумал и резко провел тупым концом карандаша по линии от Острова до Порхова, где уже были нанесены тонким пунктиром строящиеся оборонительные рубежи. – Мы остановим танковую группу здесь, а по нам ударят с юга. Зайдут в тыл, и скоро! Разведка доложила, что к Пушкинским Горам по бездорожью на юг от Острова идут колонны мотопехоты. Судя по всему, эсэсовцы «Тотен копфа» претворят в жизнь то, от чего оторвали 8‐ю танковую дивизию из корпуса Манштейна, что попал в плен. Так что стягивай туда бригады 41‐го корпуса, благо они рядом, и из Пскова 111‐ю перебрасывай – этот полк до штатов довели. Остановят «черную гвардию» Гитлера – силы равные. А вот через неделю туго станет – 16‐я германская армия одним корпусом давит на Великие Луки, а два других на нашу долю придется. Армия Берзарина, если экстренно не усилить, даже одну дивизию не остановит. Там фактически две бригады единственного 65‐го корпуса и 46‐я танковая. Твои предложения? – А чем мы линию Порхов – Остров с юга прикрывать будем, Николай Михайлович? – Обещают через пару недель дать три дивизии нового формирования: ленинградские – две стрелковых и одна кавалерийская. Вот эти соединения от Порхова до Острова прикроют нашу армию с юга. К этому времени и 128‐ю дивизию до ума доведем. – Армию Берзарина усилят? – Не знаю, вроде как намекают, но на это время нужно, сам понимаешь. Единственная помощь уже в Старой Руссе – «сырая» совсем дивизия «нового набора», будет город оборонять. Толку в наступлении с нее не будет, а город, может, и удержат. – Дела, – задумчиво протянул Егоров, закурил папиросу, пальцы чуть подрагивали, держа горящую спичку. Генералы молча стояли и смотрели на карту, напряженно размышляя. – Управление 24‐го корпуса со всеми приданными частями отправить Берзарину незамедлительно, они ведь из самой 27‐й армии. Только с русской матчастью, что мы передали из нашего 41‐го. В него перенаправить бригады из прибывающих к нам сейчас дивизий. Номера будут как у «доноров», для дезориентации противника – приказ на то из Москвы получен. Ладно – из Карелии к нам перебрасывают 198‐ю дивизию и еще несколько бригад, вроде пять, из «донорских». Это остатки – из кадровых частей там больше не взять. Что сформируют в Ленинграде из ополченцев, будет отправлено на финнов – маршал сказал, что они рвутся к Ладоге. – Хм… Хватит на 22‐й корпус, и по бригаде пополнить наш 16‐й и 65‐й Берзарина. Неужели 27‐я армия тремя корпусами один немецкий не свяжет?! Все же чуть сильнее, чем по апрельскому штату «400» для наших дивизий. Артиллерии в них почти столько же, бойцов 17 тысяч, на две с половиной тысячи больше. А в германской дивизии всего 16 тысяч солдат и офицеров. Да еще к ним 42‐ю танковую бригаду мы направить можем – все же та из их армии. Но опять же – для этого нужна неделя, а она у нас будет?! – Так, подготовь немедленно наши предложения генералам Захарову и Ватутину и отправь незамедлительно. И еще – 202‐ю стрелковую дивизию и 24‐ю танковую бригаду следует, не мешкая часа, перебросить к Пушкинским Горам и Новоржеву. – Гловацкий нахмурился: «Того генерал Собенников и требовал, фронт ведь рвется, как туалетная бумага, везде в нем дырки, как в швейцарском сыре. А я скозлил, да уж… Нехорошо вышло! А теперь отдаю намного больше, собственные резервы извожу». – Так точно! Они задержат немцев в случае чего. Может, следует и 3‐й мехкорпус задействовать, там вроде одна бригада почти готова. – Нет, это главный козырь в нашей колоде, как и корпус Лелюшенко. И здесь торопиться не следует, нужно довести их до полной готовности, танки из Ленинграда поступают бесперебойно, но маловато автотранспорта. Готовь шифровки и немедленно отсылай. Вот и все, теперь только ждать директив и понять, когда же нам передадут те пять кадровых бригад, что наскребли на Карельском перешейке. Надежды на помощь новыми дивизиями нет, резервы просто взять больше неоткуда… Командир пулеметной роты 118‐й Краснознаменной стрелковой дивизии младший лейтенант Власьев Ново‐Псковский (Локновский) укрепрайон – Ты как, взводный?! Крепко садануло?! Оглохший, засыпанный комьями земли Власьев медленно приходил в себя, всем телом содрогаясь от толчков – крепкие руки политрука Семенова трясли его за плечи, словно в детстве он сам старую грушу в саду, чтобы с ветвей упали на землю сочные плоды. Открыв глаза, Власьев увидел склонившегося над ним комиссара. А так уже стали именовать командиры и бойцы между собою политруков. Словно дыхнуло из приказа товарища Сталина трагизмом сложившейся на фронтах ситуации – немцы рвутся к Ленинграду, Смоленску и Киеву, «непобедимая» в песнях РККА потерпела жуткие поражения и отходит – над первым в мире государством рабочих и крестьян нависла страшная угроза порабощения. Тут само слово «комиссар» как нельзя жестче подчеркивает всю серьезность того положения, в котором оказалась Советская власть. – Мутит чего-то… Контузило маленько… Ничего, перебедую…