– Вы коммунист, товарищ Гловацкий, и я коммунист, а потому коротко по-партийному! – Так точно, товарищ Мехлис! Танки держать здесь нет смысла – это у них инструмент блицкрига, молниеносной войны! Все просто – прорыв сразу в глубину, окружение наших войск, ликвидацией которых занимается пехота, и снова рывок в глубину. Вот так перекатами и воюют, берут оперативные паузы лишь для перегруппировок и подвоза боеприпасов с горючим. Вроде просто, а как грамотно, сволочи, берут нас за глотку! Душат и бьют, как дураков в алтаре! Так что раз прорыва не вышло у них здесь, будут искать в другом месте. И генерал Ватутин тут полностью прав! Фрицы ударят именно там, я и сам уверен на сто процентов! Но только не всей танковой группой, одним корпусом – тремя подвижными дивизиями. А почему? Надо дороги и болота благодарить – крупные соединения в здешней местности сразу же не развернешь, не украинские степи или среднерусская возвышенность! Вот вторым корпусом они ударят в другом месте! – И в каком же, товарищ Гловацкий? Что вы тут надумали с товарищем Ватутиным? Гадание на кофейной гуще?! – Гаданием пусть монахи занимаются и товарищи с метеостанции, у них порой очень удачные прогнозы получаются – будет дождливый июль! Я бы их в речке утопил, но по такой жаре русла в них пересохли! Вот где у нас вредители, мать их пророков! У нас полная уверенность! Нет иного варианта у тевтонов, и быть не может! Им окружение требуется, в объятия нас взять, а одной рукой это не получится, как хреном в крапиву тыкать! Ватутин в душе замер – если Мехлис говорил в привычной для себя манере резко, то Гловацкий отвечал ему более ожесточенно, а ухмылка на его искривленных губах была страшной. – А вторую свою блудливую ручонку они протянули – к Пушкинским Горам их мотодивизия СС «Мертвая голова» вышла! Но там не эти гребаные латыши, а мой 41‐й корпус, зубы себе обломают, мастурбацией заниматься станут! Заметьте – эти мрази наших бойцов в Себежском УРе расстреляли, затем под Островом отметились и в обратный путь направились. Вот какой у них анабазис! Опочка и Идрица – первая, если своим ходом перейдут, вторая – если железной дорогой от Гаури до Двинска и на Себеж. Только собрать им вагоны и паровозы, что в Прибалтике мы оставили, – перешивка колеи дело тягомотное, требует несколько недель! Нет у них иного варианта, товарищ Мехлис! Они время уже теряют – мечутся туда-обратно, как вши на гребешке, – ведь был там в начале месяца корпус Манштейна, мост навел да бросил – на Псков подался! Вот только совершенно напрасно – прорыва-то не вышло! Сейчас решат действовать строго по старому плану – что против этих тупых русских новое придумывать, изощренное?! – Вы считаете, товарищ Гловацкий, что фашисты вскоре разделят 4‐ю танковую группу на два корпуса и ударят именно с тех направлений, что вы с Ватутиным наметили в качестве исходных точек? Голос Мехлиса был все так же резок, но в обычной манере – начальник Главного политического управления РККА словно и не замечал нарочитой грубости командарма 11‐й. – Если неправ, то можете расстрелять, ибо жрать старые портянки не стану, как один гимназист в юности… Маршал Ворошилов брызнул смехом, и Ватутин облегченно вздохнул, узрев на лице Мехлиса подобие улыбки. Воздух в кабинете, до сего момента сгустившийся, разрядился как после грозы. – Хорошо, что само командование Северо-Западного фронта настолько уверено в собственном предвидении! Товарищ Сталин полностью полагается на вас, товарищи, и уверен, что вы не подведете партию и правительство! – Так точно, товарищ армейский комиссар 1‐го ранга! Не подведем! Ватутин и Гловацкий ответили почти одновременно, гаркнув словно в свои времена младших ротных субалтернов. Смутились оба, переглянувшись коротко и внимательно уставившись в Мехлиса. Тот, к немалому удивлению, вроде улыбался вполне добродушно, во что верилось с трудом – слишком страшная была репутация у бывшего наркома госконтроля. – Товарищ Ватутин вступит во временное командование фронтом, а вот товарищ Гловацкий станет его заместителем, но оставаясь командующим 11‐й армией! Ставка и Генштаб посчитали, что руководство и проведение удара на Псковском направлении должно быть сосредоточено в одних руках. Тем более что Николай Михайлович как нельзя лучше проявил себя в обороне укрепрайона, знает его и сможет лучше подготовить наше контрнаступление на этом участке фронта! – Так точно! – Есть вступить во временное командование фронтом! На этот раз Гловацкий успел чуть раньше, Ватутин словно услышал его невольный вздох облегчения – перестановка командарма 11‐й армией могла бы существенно осложнить будущую наступательную операцию, о которой они столь долго докладывали, пока Мехлис не задал вопрос об их мнении относительно переброски сил 4‐й танковой группы немцев. – Чем Ставка и Генштаб вам смогут помочь? Раз товарищ Гловацкий несет ответственность за контрудар, который он и предложил, то и спрос с него будет! Но и помощь оказана, та, в которой фронт в целом и его армия в частности нуждаются. Генштаб предложил направить на Северо-Западный фронт 34‐ю армию. Однако четыре стрелковые дивизии, что входят в данную армию, еще формируются и будут готовы только в первых числах августа. Ставка направит армию к вам, хотя обстановка на Западном фронте крайне сложная – фашисты ворвались в Смоленск! Под угрозой окружения сразу три наши армии – 16‐я, 19‐я и 20‐я. Тем не менее Генштаб готов перебросить вам эти дивизии… – Товарищ Мехлис! Мы с генералом Ватутиным посовещались вчера по данному вопросу. Разрешите привести наши соображения?! – Конечно, товарищ Гловацкий, мы вас слушаем! – Дивизии эти очень «сырые», времени на подготовку было отпущено ничтожно мало. Использовать их в наступательной операции пока нельзя – кроме неоправданных потерь, ничего хорошего не выйдет. Мобилизационные соединения лучше вводить в боевые действия постепенно, давая им вначале чисто оборонительные задачи на относительно спокойных участках фронта и постепенно втягивая в боевую работу. Так все четыре дивизии народного ополчения, сформированные в Ленинграде, сейчас занимают оборону только в укрепрайонах, при поддержке их гарнизонов. А потому предлагаю дивизии 34‐й армии перебрасывать в Великие Луки и Холм, где отчаянно обороняется 22‐я армия генерала Ершакова. Это позволит сосредоточить севернее Холма 27‐ю армию нашего фронта и задержать там немецкие войска, что рвутся на север, к Порхову и Старой Руссе. Южный оборонительный рубеж по Черехе и Шелони еще не готов, требуется выиграть не меньше двух недель! – Контрудар станет слабее на четыре дивизии, как вы добьетесь успеха? Или у вас есть по нему еще предложения? – Так точно, товарищ Мехлис! Дивизии бывших 22‐го «эстонского» и 24‐го «латышского» отводятся в тыл для пополнения и перевооружения. В них закончились иностранные боеприпасы к винтовкам и пушкам. Если с пушками мы можем решить путем распределения, за счет других дивизий, то стрелкового оружия на фронте не хватает. Нет его и в Ленинграде. А эти дивизии вполне боеспособные, численностью до семи тысяч красноармейцев, причем «национальных» кадров едва по две тысячи человек. Обстрелянные соединения будут пополняться ленинградцами, так что боевой дух вполне на высоте! Мало только винтовок и пулеметов, нет нашего обмундирования – форма их бывших армий – ее на складах еще достаточно. Больше никакой помощи мы не просим, понимаем, какая ситуация сложилась сейчас на других фронтах. Если перевооружить эти четыре дивизии, добавить к ним еще три, что были ранее в 41‐м корпусе, то получится мощный кулак из проверенных в боях соединений, способных как держать оборону, так и наступать! Более того, за счет более рационального использования ресурсов Ленинграда мы сможем сделать нашу оборону непреодолимой для врага, а силу наших войск увеличить многократно! У нас подготовлен полный перечень необходимых мероприятий – проведение их настоятельно необходимо в самые ближайшие дни! Успеем – тогда устойчивость нашего фронта гарантирована, даже если немцы перебросят сюда дополнительные резервы! – Какие это меры, Николай Михайлович? Маршал Ворошилов опередил своим вопросом Мехлиса. Ватутин знал о полном доверии Климента Ефремовича к предложениям Гловацкого и о тех быстрых решениях, что сразу же предпринимались. – Я уже побывал в ополченческих дивизиях. Что можно отметить в них из достоинств и недостатков? При превосходном личном составе, желающем драться с врагом не на жизнь, а на смерть, это касается первого, есть намного большее число пороков, что фактически значительно снижает боевую силу данных формирований. Первое – у подавляющего большинства ополченцев отсутствует не только боевой опыт, но и элементарная военная подготовка, о которой одни либо забыли, придя из запаса, либо, как новобранцы, не знают. И рядом нет таких, кто может быстро научить этому делу ленинградцев. Второе – командный состав собран с миру по нитке, его не хватает, многие отделы штабов как дивизий, так и полков, включая такие важнейшие, как оперативный и разведывательный, имеют хронический некомплект, восполнить который мы не в состоянии. Особую озабоченность вызывает управление частями, в бою оно скажется самым неблагоприятным образом. Командование не имеет опыта – так, командир 2‐й ДНО Герой Советского Союза полковник Угрюмов еще год назад был комбатом, майором и ни дня не командовал дивизией до своего назначения. Так почти повсеместно – взводные на должностях ротных командиров, комбаты полковых. – Гловацкий говорил медленно, тщательно выделяя каждое слово. Было видно, что проблема его нешуточно беспокоит и требуется немедленное решение. – Что вы предлагаете нам сделать, Николай Михайлович? Учтите, взять лучшие кадры нам просто негде, в Ленинграде и так взяли все, что можно. – Маршал Ворошилов вопросительно посмотрел на командарма. – Они у нас под рукою, совсем рядом, Климент Ефремович, – спокойно ответил Гловацкий. Ватутин не раз обращал внимание, что «первый маршал» вполне доброжелательно относится к такому простому к себе обращению со стороны командарма, выделяя его тем самым перед другими генералами, сам к которому обращался часто на «ты», но и по имени-отчеству. – Говори, что тут вами удумано! Ты хитер аки змий, я это отмечал не раз Льву Захаровичу, вон как с этими «огневыми мешками» удумал – даже я решил, что отступаешь под натиском немцев с Локновского УРа. Ты просто их заманил в капкан! Так что выкладывай скорее, не томи душу! Знаю твою присказку – в военном деле мелочей не бывает! Командующий 11‐й армией генерал-лейтенант Гловацкий Псков – В тылу армии есть две отведенных на переформирование дивизии 16‐го стрелкового корпуса – 33‐я и 188‐я. Кроме того, 128‐я дивизия доведена до штатного состава – маршевое пополнение направляли именно в нее. Почему? Да потому что там осталось после боев в Литве почти пять тысяч бойцов и командиров, в полтора раза больше, чем в двух дивизиях корпуса, вместе взятых. Сейчас в ней на каждого обстрелянного бойца один-два новобранца – вполне достаточно для обучения. Неделя – и дивизия займет позиции, я буду за нее спокоен. А вот первые два соединения, даже если их каким-то чудом пополнить, нужно долго доводить до готовности. Вот такой у нас парадокс – ополченцы занимают укрепрайон, но у них нет опыта и маловато командного состава, а у них в тылу четыре тысячи вполне подготовленных кадровых вояк простаивают без всякого полезного смысла, ожидая пополнения. – Ты предлагаешь их влить в ополченческие дивизии? Хм… А в этом есть смысл. – Ворошилов мгновенно оценил предложение. – Решится вопрос с комсоставом, он опытен, уже повоевал… – Не просто влить, Климент Ефремович. Объединить! Да, вместо двух дивизий, одна из которых слабо обучена, а от второй ошметки, будет всего одна, но очень сильная по составу. И номер оставить прежний, просто можно добавить к «33‐й стрелковой дивизии» буквы ЛНО – то есть ленинградского народного ополчения. И так со всеми дивизиями ополченцев. У меня есть 84‐я стрелковая дивизия имени Тульского пролетариата, кадровая, там сейчас едва тысяча человек, но штаб уцелел, много комсостава и политработников, да и командир ее – генерал-майор Фоменко, старый служака, конармеец. Вот их на Карельский перешеек отправить, допустим, в 3‐ю ДНО, – опыт войны с немцами есть, а финны – менее серьезный противник. – Знаю Петра, храбр, и серьезный. У нас еще одна такая же дивизия есть, 67‐я, что в Либаве и под Ригой почти целиком погибла – горстка людей осталась, да номер. Только сейчас комсостава в нее чуток добавили, думали по новым штатам развертывать. Да где же на нее пополнения наскрести, 12 тысяч красноармейцев разом не наберешь? А так вроде еще послужат. Что ж, мысль дельная! Вопрос с Генштабом я согласую немедленно. Ты как на это смотришь, Лев Захарович? – Вполне разумно, Климент Ефремович, а потому поддерживаю данное предложение. – Мехлис на минуту задумался. – Думаю, проверенный в боях комсостав стоит объединить с ополчением, не надо им в тылу околачиваться, пусть воюют, сейчас любой боец дорог! – Ты, Николай Михайлович, хочешь предложить влить формируемые в Ленинграде ополченческие части в дивизии фронта? Ведь так? Я сообразил, какую карту разыграть хочешь – упредить немцев в развертывании, успеть занять позиции на пути моторизованных корпусов. Встретить во всеоружии, с полнокровными дивизиями?! Ведь так?! Только опоздал с предложением своим маленько – я еще позавчера отдал распоряжение всех подготовленных ополченцев целыми полками и батальонами направлять в 8‐ю армию! Зато с дивизиями ДНО решил верно – тут мы не сообразили! Но время исправить ошибку есть. Умеем и мы на войне на мелочи внимание обращать? – Так точно, товарищ маршал Советского Союза! Не ожидал, я больше про свою армию думал! «Во дает, права поговорка – старый конь борозды не портит! Конечно, полководец из него не вышел, как война показала, но организатор отличный. И опыт колоссальный – принял от Фрунзе Красную армию на пулеметных тачанках, а передал ее в 1940 году Тимошенко с КВ и Т‐34, с мехкорпусами и авиацией! Вот только такой силищей его преемники распорядились не по уму, а всех собак историки вешают на Ворошилова и Буденного. Мол, что за кавалеристы, стратеги никудышные! Под Ленинградом и Киевом обгадились. Да ни хрена! Ворошилов принял пост, когда немцы на Луге были, а кадровые дивизии, что сейчас превосходно воюют, разбиты вдребезги. Вот и бросали навстречу наспех сколоченные и необученные части, затыкали дырки, что в том решете. Сейчас совсем наоборот – сражаются крепко, и забуксовал у нас блицкриг. Потому маршал не растерялся, уверенности в себе не потерял! И организовал все правильно, выводы делает сразу, и верные». – Гловацкий с нескрываемым уважением смотрел на легендарного наркома. – То-то же, – удовлетворенно хмыкнул Ворошилов. – В твою армию и к Берзарину отправляем пополнение! Бригады кадровые с Перешейка, нужно будет в стрелковые корпуса по две влить, к ним еще одну бригаду ЛНО, тем номер свой присваиваем. Так что тебе корпуса нужно будет до ума довести. И воюй хорошо – у тебя за спиной Ленинград – он завсегда поможет! Хватит нам отступать, пора врага бить! – Будем бить крепко, познакомим немчуру с «Ворошиловским ударом» – как с «Ворошиловскими стрелками» накоротке свели. Все пленные в один голос сетуют, что головы и поднять не дают, отстреливают их как куропаток на болотах. Надо снайперское движение всемерно развивать… – Уже делаем, Николай Михайлович, сразу две школы открыли и курсы – первые выпуски у нас уже через неделю пойдут. Ты молодец – мне часто многие говорят, что ты очень толковую инструкцию написал для подготовки стрелков, а твои советы по работе снайперских пар вообще ценны – о таком и не думали ранее. Сразу семитысячным тиражом отпечатали, с рисунками. А на оптико-механическом заводе прицелы на снайперские винтовки делают и бинокли с разметками выпускают, производство в две смены идет круглыми сутками. Так что все дивизии по нормам обеспечим вскоре, а там и на другие фронты отправим в нужном количестве. Генштаб одобрил – будут твой опыт псковских боев распространять. В обороне ты знаток каких мало, а вот как в наступлении твои задумки сработают? Ворошилов внимательно посмотрел на Гловацкого, и, как показалось Николаю Михайловичу, с нескрываемой надеждой. А еще он успел поймать цепкий взгляд Мехлиса и подумал: «Победа прямо позарез нужна Климу Ворошилову, хоть небольшая, но громкая! Сам на нее надеюсь, иначе… Вон как нарком госконтроля посмотрел – почище рентгена! Мне самому нужна она, как голодному краюха хлеба! Однако надо чуть приободрить товарищей начальников, а то что-то они нехорошо задумались». – Ударим по фашистам крепко, сразу всеми силами! Кулаком ударим, наотмашь, а не пальцами врастопырку! Есть задумки, Климент Ефремович, надеюсь, что станут для гитлеровцев очень неприятными! Обещаю вам – не подведем! Задание партии и правительства выполним! Вот только танков бы нам побольше, чтоб наверняка… – Ставка разрешила Ленинграду оставлять для нужд Северо-Западного фронта две трети произведенных КВ и все Т‐50. Еще дополнительно к вам направят в самые ближайшие дни два эшелона с Т‐34, примерно полсотни машин, – негромко произнес Мехлис и посмотрел на Ворошилова. – Кроме того, как мне известно, на ленинградских заводах уже начали изготовление бронемашин и самоходно-артиллерийских установок. Они по распоряжению Ставки будут передаваться исключительно войскам вашего фронта, товарищ Гловацкий! Сами понимаете почему! «А взгляд у Мехлиса потеплел, видно, решил про меня что-то. Однако не ожидал… А может, его странная покладистость есть решение Сталина?! И то, что на мою нарочитую матерщину не реагирует – указание Самого? Нет, бред – Верховный на такие мелочи внимания не обращает. Наверное, маршал попросил меня не резать, как курицу, что несет золотые яйца… Хм, ну у тебя и сравнения – скорее серпом по этим самым причиндалам проведут, если наш удар впустую уйдет», – Гловацкий посмотрел на Ворошилова, тот весьма поощрительно улыбнулся и заговорил напористо: – Будут у тебя танки, бригады до полного штата доведем! Ижорский завод бронемашины начал делать – грузовики «ЗиС‐5» броневыми листами там обшивают, кабину и по бортам кузова. Назвали «полуброневиками», сделали уже десяток, а так до сотни будет! Легкие танки старых типов ремонтируют, дополнительные листы брони приваривают на лоб корпуса и башни, орудия на огнеметные машины ставят – днем и ночью Кировский завод работает. И уже начали отправлять под Псков эшелонами первые партии, в том числе и самоходные установки на базе «двадцать шестых». Город на фронт только и работает, многие десятки тысяч ленинградцев на реке Шелони да под Нарвой траншеи роют. Вы с Ватутиным только не подведите… – Уроем здесь фашистов, зарвались они и совсем страх потеряли! Мы сами в нетерпении который день – сила есть, бить надо! – И бейте, надеемся на вас. Кстати, товарищ Гловацкий, – что это у вас за штурмовые роты сформированы? – Всяких трусов, беглецов и хороняк перед строем расстреливали, сам порой… А теперь под трибунал отдаем! И разжалуем! Пусть рядовые бойцы кровью своей вину искупают. Первыми в атаку пойдут, нашим танкам дорогу откроют. Сделают – лично за храбрецов, мертвых и живых, ходатайствовать буду, чтоб звание и награды вернули! – Хорошее начинание, нужное, по-настоящему большевицкое! Что это вы нахмурились, товарищ Гловацкий? – Не всех пьяниц, приспособленцев и саботажников в штурмовые роты направить можно. Есть и командиры, и политсостав, что вот так сразу… – Политсостав? Кто?! – Мехлис вмешался резко, голос посуровел. – Тут, товарищ армейский комиссар 1‐го ранга, – Гловацкий протянул Мехлису листок бумаги. – Как нам решить прикажете?! Под трибунал отдать формально нельзя, а чтобы наказать их – ваша санкция нужна! Обратился к члену Военного Совета фронта сегодня – вроде его компетенция, пусть хотя бы взыщут по партийной линии! – В чем вина?! – Старший батальонный комиссар Громов – в госпитале обеспечивает политработу. Умерли от ран семь бойцов из 118‐й дивизии, с моей, я с ними под Островом врукопашную на немцев ходил! С гранатами под гусеницы ложились, но не пропустили фашистов. А их как бродячих собак, дохлых, с грузовика в ямину покидали с кузова, без гробов, без салюта прощального, как воров и проституток… На глазах людей! Загрыз бы суку! Гловацкий почувствовал, что задыхается от ярости. С такой мразью он еще в той жизни сталкивался, здесь же беспощадно боролся. Но не до всех руки дотянутся, хорошо хоть список из семи подонков составили, хотел его Жданову отправить, но раз тут Мехлис, то пусть он и решает. В груди заныло – Николай Михайлович взял стакан с горьким отваром и отхлебнул глоток, постоял, вроде чуть отпустило. Но вот ярость не ушла – пальцы так сдавили стекло, что оно треснуло, ладонь резануло сильной болью. Громко матерясь, совершенно позабыв про маршала и Мехлиса, генерал вытащил из кармана носовой платок и прижал к глубокому порезу, машинально стряхнув кровь с ладони. И опомнился: – Виноват! Прошу понять и простить! – Нечего извиняться за мразь, нет твоей вины, – буркнул Ворошилов и подойдя помог затянуть платок на ладони, что быстро пропитался кровью. – Сам одного такого фрукта чуть не зарубил… Промашку дал – потом с гадом Троцким он спутался. Эх, надо было рубануть! Гловацкий посмотрел на Мехлиса – тот читал листок, на лице застыла гримаса брезгливости, едва сдерживаемой дикой злости. Начальник Главного политического управления подошел к столу, положил на него листок и взял из стакана красный карандаш. Быстро царапая грифелем, вывел несколько строк, размашисто расписался. Карандаш сухо треснул в сильных пальцах, а Гловацкий, глядя через плечо, прочитал: «Всех поименованных в списке исключить из ВКП(б) и политсостава! Отправить бойцами в штурмовую роту 11‐й АРМ. Пусть собственной кровью искупят вину перед партией! Мехлис». «Правильный мужик! А этих засранцев поближе к своей дивизии двину – бойцы махом объяснят тыловым крысам, как Родину защищать надо! И то, что нужно – теперь штурмовые роты пораньше штрафных созданы будут, и практически официально – раньше маршал Ворошилов, а теперь сам Мехлис начинание одобрили!» Командир дивизии СС «Тотен копф» группенфюрер Эйке северо-восточнее Пушкинских Гор – Грюншвайнехунд! Командир дивизии СС «Мертвая голова» только бессильно ругался, с нарастающей злобой смотря в голубое небо, по которому плыли стройные девятки русских бомбардировщиков. Как назло, «мессершмитты» ушли, а на смену новая восьмерка истребителей еще не прилетела. Да и вряд ли смогли уберечь «камрадов» от будущей бомбежки – русских «крыс», знакомых по кинохронике испанской войны, было втрое больше. Эти лобастые бипланы и монопланы сновали по летнему небу как хозяева, третий день безжалостно штурмуя его несчастные автомобильные колонны, то и дело застревавшие на местных дорогах, проложенных среди болот. Страшно даже представить, что будет здесь твориться после хорошего ливня, даже если сейчас, среди жары, приходится чуть ли не на руках вытаскивать машины, потому что на дороге, вернее на том, что так называется, зловонная, мерзкая, гнусно чавкающая под кожаными сапогами жижа. – Алярм! Эсэсманы разбегались по сторонам, ища укрытия, – слишком лакомой и желанной добычей для «мартин-бомберов» выглядела вытянутая среди леса колонна автомобилей, которую не могли скрыть густые кроны деревьев. Сам Теодор Эйке присел на краю воронки, четкого следа от вчерашней бомбежки передового полка дивизии. И на землю посыпались бомбы, много, ужасающе много черных капелек сорвалось из бомболюков и полетело вниз. От первого взрыва неподалеку генерала СС швырнуло вниз, и он чуть не захлебнулся в вонючей жиже, а вокруг все гремело и гремело…