— Понимаю, — кивнул тот. — Вы вспомнили, кем вы работаете? — Вспомнила, — без запинки отрапортовала я. — Учу людей английскому языку в частной организации. И мне надо срочно выходить, без меня не справятся. — Что ж, замечательно, что память возвращается к вам, — заметил врач. — Может, вы вспомнили и про то, как вас ранили? На сей раз я грустно покачала головой. — Нет, увы, про это мне по-прежнему ничего не известно, — произнесла я уже искренне. — Ничего не удается восстановить в памяти, я сама переживаю по этому поводу. Степан Сергеевич посмотрел на меня, как мне показалось, с жалостью. Потом уточнил: — Вам больничный лист нужен? Справку на работу? — Нет, ничего не требуется, — отрицательно покачала я головой. — Хорошо, — снова кивнул врач. — Так, постараюсь вам назначить на завтра контрольные обследования… Но еще два дня вам придется задержаться у нас, тут уж ничего не поделаешь. — Ладно, что ж, — вздохнула я. — Два дня, конечно, много, но раз никуда не денешься, придется ждать… — Вот и замечательно, — пробормотал Степан Сергеевич. — Так, посмотрим, завтра кто из хирургов… Ага, Женя, к десяти утра, после завтрака, подходите в седьмой кабинет на осмотр. Сейчас вас еще запишу на обследование мозга, минуту… Внезапно в дверь постучали. Доктор поднял голову и громко произнес: — Да-да, входите. Дверь открылась, в кабинет вошла взволнованная Наталья Владимировна. Медсестра показалась мне одновременно и расстроенной, и даже напуганной. — Что-то случилось? — серьезным тоном спросил врач. Наталья Владимировна было открыла рот, но перевела взгляд на меня и сказала: — Думаю, вам надо пройти со мной. У нас непредвиденные проблемы. Пожалуйста, пойдемте. Доктор посмотрел на меня и извиняющимся тоном проговорил: — Женя, не беспокойтесь, я про вас помню, обязательно запишу вас на прием. Завтра уже начнете делать обследования. Пока возвращайтесь к себе в палату. Я встала со стула и вышла. Мне, конечно, было интересно, что у них там за непредвиденные обстоятельства, однако, подумав, я решила, что лучше, если я не буду ничего знать. У меня и так тут сплошные непредвиденные обстоятельства, хватит и своих проблем. Да и какая мне разница, пусть врач с медсестрой сами разбираются. Я прошла в коридор, собираясь вернуться в свою палату. Однако, посмотрев на присутствующих в общей гостиной, увидела, что Андрея среди них по-прежнему нет. Что ж, я могу немного посидеть за столом и посмотреть телевизор, а если этот… этот проходимец появится, спокойно уйду в свою палату. Решив так, я села на свободное место на лавке и уставилась в небольшой экран, где на сей раз показывали какую-то передачу про приключения в разных странах. Неожиданно телепрограмма показалась мне интересной и увлекательной. Молодой парень-телеведущий рассказывал про японских гейш, в частности о том, что первоначально гейшами были мужчины, а не женщины. Я и так знала, что в переводе с японского слово «гейша» означает «человек искусства» и с образом куртизанки оно не имеет ничего общего. Задача гейши — развлекать клиента умными беседами, музыкой и танцами, а совсем не то, что обычно думают. Как раз этим заниматься гейшам строго запрещено, и если она предлагает что-то помимо танцев и бесед, то, скорее всего, это совсем не гейша. Кто-то переключил канал на другую передачу. Я собралась было возмутиться и настаивать, чтобы вернули более интересную передачу, но, видя, что остальные пациенты ничего не имеют против, стала смотреть другую программу, точнее, какой-то развлекательный сериал. Фильм показался мне отвратительным — дурацкие, безвкусные шутки, комичные персонажи, отсутствие сюжета. Куда интереснее было смотреть про гейш в Японии… Я встала с лавки, намереваясь идти к себе в палату, но тут нас позвали на ужин. Наталья Владимировна показалась мне расстроенной, но я не стала спрашивать ее, что случилось. В конце концов, ко мне это не имеет никакого отношения. За столом я сидела в одиночестве. Андрея в столовой не было, и я даже удивилась: куда он подевался? Впрочем, мне какая разница? Нет — и к лучшему, я не собираюсь пропускать по его милости еще и ужин. Да и не буду — пускай садится за столик, пересяду за другой. Еще не хватало мне из-за этого паршивца голодать! Однако и к концу вечерней трапезы Андрей так и не появился. Я доела пюре, заставила себя поверить в то, что картошка на редкость вкусная, а куриная котлета — так вообще предел моих мечтаний. Лучше не думать о том, что мне кусок в горло не лезет. Еще чего! Пускай это видимость, но изображу, что ем с аппетитом. В конце концов я настолько вошла в образ, что отправилась за добавкой. Вторая порция оказалась лишней — я с трудом заставила себя доесть блюдо, хотя в меня больше не лезло. Правду говорят — жадность до добра не доводит. Он сидел в одиночестве за столом в гостиной и смотрел на стену. Я хотела пройти мимо, сделав вид, что не вижу его, но Андрей сам окликнул меня. — Женя, не уходи! — проговорил он. — Пожалуйста, послушай… — Мне не о чем с тобой говорить! — жестко отрезала я. — Отстань от меня! — Женя… — начал Андрей, но я ускорила шаг. Он крикнул мне вслед: — Аня погибла. Ее тело нашли в лесу. Я обернулась и остановилась в нерешительности. Да я сама все знала из новостей, только до последнего надеялась, что убита не Аня. В конце концов, я подошла к столу и молча встала напротив Андрея. — Ко мне приезжала мать, — продолжал он бесцветным голосом. — Она узнала из новостей по телевизору. Помнишь, ты спрашивала меня про кулон в виде кораблика? По нему и установили личность… погибшей. Тело Ани было жутко обезображено, но мать опознала его. У Ани было на щиколотке родимое пятно, и это послужило еще одним доказательством. Мать после морга приехала сюда, но с ней случился сердечный приступ, она не успела даже увидеться со мной. Мне сказала обо всем Наталья Владимировна. Сейчас мама находится в палате, к ней нельзя. Не реанимация, к счастью — приступ оказался не настолько серьезным. Ей дали лекарства, и, как сказала медсестра, мама сейчас спит. Как только можно будет, я пойду навестить ее. Не знаю, как мама переживет все это — сначала авария, теперь… Андрей вдруг резко замолчал, потом воскликнул: — Я не верю в то, что Аня умерла, понимаешь? Произошла ошибка, какая-то жестокая ошибка! Я сначала считал, что ни у кого, кроме Ани, нет такого кулона, но, может, я не прав? Мало ли девушек носят подобные украшения! Скорее всего, это совпадение! — А как же родимое пятно? — тихо проговорила я. Андрей посмотрел на меня, как безумный, и мне стало не по себе. — А что — родимое пятно? Неужели оно только у моей сестры? Да наверняка есть еще у кого-то! Нельзя только по двум совпадениям говорить, что это Аня! Вот увидишь, все окажется не так! Аня вернется домой — моя сестра слишком молода, чтобы умереть! Она ведь и жизни-то не видела! Это не может быть правдой, это нечестно, несправедливо! Ты же общалась с ней — помнишь, какая Аня добрая, веселая и отзывчивая! Я ни за что не поверю в ее смерть! Я молчала. Злости и ненависти к Андрею у меня уже не было — просто было по-человечески жалко его. Смерть — такая штука, которая обесценивает все то, что еще недавно казалось важным и катастрофичным. Перед ее грозным ликом блекнут все обиды, все ссоры — они кажутся мелочными и незначительными. По своему жизненному опыту я знаю, что старуха с косой не жалеет ни молодых, ни старых — перед ней все одинаковы. Умереть может и ребенок, которому не исполнилось и полугода, и старик, и пьяница без постоянного места жительства, и человек, ведущий абсолютно здоровый образ жизни и преуспевающий в обществе. Она никого не жалеет, никому не делает «праздничных скидок», не поддается на уговоры и мольбы. Она всегда рядом и тихо ждет своего часа. А когда он настанет — от нее не скроешься и не убежишь. Андрей повторял, что Аня жива. Он улыбался, словно все это было только недоразумением, он пытался заставить и меня поверить в то, что произошла глупая ошибка. Он приводил разные доводы, говорящие о том, что умереть мог кто угодно, только не его сестра. Он убеждал, приводил массу доказательств того, что все найденные свидетельства того, что это Аня, только глупые совпадения, ошибки. Мне казалось, что говорил он все это не для меня, а для себя, словно пытался сам поверить в невозможное. Я не перебивала его — только молча слушала и не вставляла ни единой реплики. Мне хотелось подойти к Андрею, как-то подбодрить его, успокоить, но я стояла по-прежнему на своем месте, не двигаясь. Я не умею успокаивать людей. Не умею жалеть их, не умею сочувствовать, даже если мне дико их жалко. Я не допускаю в своем сердце соучастия, потому что знаю: это не поможет ни другим, ни мне. Если существует проблема, я обычно решаю ее, а если решить невозможно, то стараюсь не поддаваться эмоциям. Все равно они бесполезны. Сколько бы Андрей ни говорил об ошибке, я видела: таким образом он пытается свыкнуться с мыслью, что никогда больше не увидит свою сестру. То была скорбь, прикрытая маской неверия и неприятия. Наверно, Андрею потребуется немало времени, чтобы пережить эту потерю… Глава 8 Меньше всего мне хочется продолжать эту историю. Меньше всего хочется рассказывать, что было дальше. Я охотно бы забыла все это, если б могла. Стерла бы все из памяти и никогда бы не возвращалась к тому эпизоду своей жизни. Увы, память человека хитро устроена — она хранит в себе все воспоминания и не стремится избавиться от самых тяжелых. Даже время бессильно что-либо изменить. Говорят, оно лечит, но сколько бы лет ни прошло, воспоминания не стираются, не исчезают. Они только слегка тускнеют и бледнеют, но навсегда остаются с нами. Их нельзя изменить, от них невозможно избавиться. И к ним очень сложно привыкнуть. Но раз начала, придется заканчивать. Придется воскресить в памяти ту ночь, которую я предпочла бы запрятать в самые темные уголки своей памяти и никогда не вспоминать. Эту историю я никогда не забуду, она не померкнет на фоне других происшествий, которые случаются в моей жизни. Я буду помнить все — до мельчайших подробностей… Смерть Ани и странное самоубийство Оли все же не давали мне покоя. Я пыталась выкинуть все это из головы — ведь я не обязана раскрывать эти… мягко скажем, происшествия. Я не следователь и не детектив и вовсе не должна ничего расследовать. Но я не могла оставить все как есть. Тем более мне постоянно приходили сообщения-угрозы, то с номера Ани, то, как я предполагала, с мобильника Оли. Но Оля была мертва, она не могла присылать мне послания с того света! Я еще не потеряла остатки здравого смысла и прекрасно понимала: меня попросту хотят довести. Довести до нервного срыва, свести с ума, заставить поверить в то, что я виновата во всем, что произошло с моими несчастными соседками по палате. И делать это мог только живой человек, из плоти и крови. Я даже в детстве не верила в потусторонний мир, равно как не верю в него и сейчас. Я сделала вывод: существует некий преступник, который убивает или доводит до самоубийства людей, с которыми я так или иначе общалась. Кто это может быть? Опять-таки, все крутится вокруг больницы. Эти смс-угрозы, эти таинственные случайности и происшествия больше всего напоминают замысел человека неадекватного, сумасшедшего. Я больше склонялась к мысли, что темные делишки — дело рук кого-то из пациентов. А что, в больницу запросто мог попасть сам преступник — подкупив врача или медсестру или еще каким способом. Конечно, намеренно сделать себе перелом сложно. Но человек может лечь в клинику под видом неудавшегося самоубийцы — ведь Олю положили именно в эту лечебницу! Правда, женщина пыталась покончить с собой и заработала себе травмы. Ладно, опустим эти детали — пускай предполагаемый преступник скрывается среди пациентов. Но кто это может быть? Я вспомнила всех людей, присутствовавших на сеансе у психолога. Самой странной была та женщина, которая переживала за успеваемость своей дочери. В принципе, неплохая маскировка — на нее никто бы не подумал. Хотя возникает законный вопрос: как она выманила Аню из больницы, причем сделала это незаметно для меня! И потом, девушку зверски убили, а значит, преступник должен обладать немалой физической силой. То есть преступник — мужчина? Совсем не обязательно. История знает немало примеров, когда хладнокровными убийцами были женщины. Вспомнить хотя бы Ильзу Кох, надзирательницу одного из концлагерей, которая жестоко издевалась над заключенными. Или знаменитую Эйлин Уорнос, на счету которой семь убитых мужчин. Да можно назвать сколько угодно серийных убийц, которые внешне ничем не отличались от нормальных людей, потому-то их никто и не подозревал в злодеяниях! Исходя из этого, можно сделать вывод: убийцей мог быть кто угодно — хоть пациент, хоть добрейшая медсестра, хоть санитарка! Самое главное, у меня нет ни малейшей зацепки, ни одной улики, отталкиваясь от которой я могла бы назвать хотя бы одного подозреваемого. А если нет конкретного человека, то подозреваемыми автоматически становятся все люди, находящиеся в больнице! А с чего я взяла, что преступник должен все время пребывать в лечебнице? Неужели я забыла про посетителей? Может, кто-то из родственников пациентов виновен в исчезновении и смерти Ани и самоубийстве Оли? Но как он мог выманить Аню из лечебницы? Да проще простого — прислать ей смс-сообщение. Скажем, от матери: «дочка, помоги мне, я в опасности». Да получив такое письмо, Аня могла запросто потерять от волнения голову и решиться на побег! А нож Оле запросто подсунул кто-то из тех же самых посетителей. И что я теперь должна делать? Единственный способ что-либо узнать — расспросить охранника, он-то в курсе, кто заходит и выходит из больницы. Вечером я спустилась в столовую и дошла до поста охраны. К счастью, я осталась не замеченной для медсестры и врача — видимо, они были чем-то заняты, кроме того, смерть пациентки вызвала вполне ожидаемый переполох. Дежурил совсем не тот здоровый мужчина, которого я видела раньше. Сейчас за стойкой сидел высокий, худой мужчина лет тридцати, которому форма была явно велика. Меньше всего он походил на сильного охранника — ему бы выбрать другую работу. Мужчина посмотрел на меня, окинув подозрительным взглядом с ног до головы, а потом заявил, что пациентам без разрешения врача нельзя покидать больницу. — Я и не собираюсь, — пожала я плечами. — Мне надо с вами поговорить. Скажите, вы дежурили два дня назад? — Нет, а что? — все с таким же недоверием ответил охранник. — Почему вы спрашиваете? Возвращайтесь к себе в палату, пациентам нельзя разгуливать здесь! — Мне нужно знать, — упрямо проговорила я. — И я не уйду до тех пор, пока не выясню правду. Случилась беда с одной моей подругой, поэтому мне надо поговорить с охранником, который дежурил на этой неделе. — Ничем не могу вам помочь, — пожал плечами тот. — Я сегодня первый день дежурю, после отпуска. Все вопросы к моему сменщику. — Мне надо срочно поговорить с ним, — заявила я. — Мне нужен номер его телефона. В этом-то вы можете мне помочь? — Не могу, — угрюмо покачал головой мужчина. — Я не уполномочен давать номера телефонов своих сменщиков пациентам. Идите к себе в палату, иначе мне придется вызвать дежурную медсестру. Пришлось уйти несолоно хлебавши. Я пыталась вывести на откровенный разговор Наталью Владимировну, однако тоже потерпела поражение — та попросту отказалась со мной говорить, сославшись на обилие работы. — Давай ты потом задашь мне свои вопросы, — предложила она. — Пойми, Женя, ты немного не вовремя. Точнее, ты очень не вовремя… Ступай к себе, у меня очень много дел. Не удалось мне побеседовать и с уборщицей — я попросту не нашла ее. Потерпев везде неудачу, я было отчаялась, но потом решила: раз так складываются обстоятельства, подожду до завтрашнего утра. Может, что и выяснится, пока не буду торопить события. В ту ночь, несмотря на бестолковый и крайне неудачный день, я рано заснула. Может, от собственного бессилия и вынужденного бездействия меня стало сильно клонить в сон. С трудом дождалась своей порции вечерних лекарств, но даже не помню, как пила таблетки, да и пила ли их вообще. Все происходило как в тумане — помню только, как Наталья Владимировна просила пациентов принести воду, как давала каждому пилюли из баночки. Разноцветные маленькие кругляшки — кому-то голубые, кому-то белые, кому-то розовые… Не помню, какого цвета были мои таблетки. Мне всегда давали три пилюли — две из них меняли свой цвет и размер, и лишь одна капсула казалась неизменной. Продолговатая, половинка синяя, половинка прозрачная. Таблетки без названий, узнать которые можно было только после выписки. Я ушла к себе в палату, радуясь, что скоро усну и этот тревожный день наконец-то закончится. Я не вспоминала о событиях этого дня — пускай они останутся где-то далеко, пускай они не мешают мне спокойно заснуть и забыться. Завтра все будет по-другому — мне назначили обследования, скоро я выпишусь из клиники и навсегда забуду о ней. К черту мое неудавшееся расследование — да пропади оно пропадом! Придется смириться, что это дело, для расследования которого меня не нанимали, я провалила. Ну и ладно. Все равно за раскрытие странных происшествий мне никто не заплатит, я ведь решила выяснить обстоятельства исчезновения Ани чисто для себя. Потому что мне показался странным ее побег. Но раз ничего не получилось, то и ладно. Забуду обо всем. Надо только переждать эти два дня, как-то прожить их. Всего-навсего два дня. Это ведь такая мелочь по сравнению с неделей, с месяцем, с годом! Выпишусь — и напрочь выкину из головы первое дело в своей жизни, которое мне не удалось раскрыть. В конце концов, даже у самого хорошего телохранителя бывают ситуации, когда он не справляется с работой. Будем надеяться, что такое со мной произошло в первый и последний раз. Впервые за долгое время я спала без сновидений. Меня не тревожили кошмары, я вообще провалилась в какой-то темный омут беспамятства. Как будто кто-то со всей силы огрел меня по голове железным молотком, и я отключилась на неопределенное время. Проснулась я от каких-то странных звуков. Сперва я не хотела открывать глаза — все это только сон, поэтому лучше, если я пережду и звуки исчезнут. Не было сил даже перевернуться на другой бок, чтобы скинуть с себя это внезапное наваждение. Я ожидала, что звуки сменятся какими-нибудь зрительными образами, как обычно бывает в снах, но ничего подобного не произошло. И только когда странные шорохи затихли, я резко раскрыла глаза. В палате было темно. Темно и тихо, словно ничего необычного не происходило. Я толком не понимала, сплю я или нет. Снова стерлась грань между бодрствованием и тревожным забытьем, снова сон перетекал в явь, а явь — в сон. Я закрыла глаза, однако заснуть мне не удалось. И тревожили меня не таинственные шорохи, а именно то, что они внезапно исчезли. Я протянула руку — движение далось мне с огромным трудом — и взяла с тумбочки мобильный телефон. Хотела посмотреть, сколько сейчас времени и долго ли до утра. Часы на мобильнике показывали всего-навсего половину третьего ночи. Может, я слышала звуки, доносившиеся из коридора? Наверняка это уборщица мыла полы, а мне спросонья показалось не пойми что. Надо попытаться снова уснуть, если меня опять одолеет бессонница, то завтра я буду медленно и туго соображать и отвратительно себя чувствовать. Я снова закрыла глаза, но уснуть не удавалось. Тогда я опять взяла в руки мобильник и нажала на сенсорный экран. На рабочем столе смартфона появились изображения значков. Наверху, над желтым конвертом с надписью «Сообщения» значилась цифра один. Одно новое письмо… Как же я от них устала, от этих обвинений «с того света»! Да оставьте меня все в покое, это уже не оригинально! Не смешно. Я не хотела открывать сообщение, но сделала это против воли. На сей раз эсэмэска была не с неизвестного мне номера — отправитель был занесен в список моих контактов. Письмо пришло от Андрея.