— О чем ты? — вопросительно взглянула я на него. Андрей растерялся, потом тихо пробормотал: — Так… мысли вслух. Напрасные мечты… Мы замолчали. Я старалась сосредоточиться на том, что узнала у Андрея. Много ли девушек в Тарасове носят кулончик в виде корабля? Наверняка это украшение — не единственное в своем роде, возможно, имеет место простое совпадение. А если все-таки нет? Если это не случайное стечение обстоятельств? Но… кому нужно было убивать Аню? Я хотела надеяться, что жертва маньяка — не моя бывшая соседка по палате, но факты говорили против этого. Кулончик в виде кораблика… Единственное, что нашли на жертве, единственное, что помогло бы опознать ее… — Женя, а почему ты вдруг спросила про кулон? — нарушил молчание Андрей. — Немного странно… — Просто вспомнила, что видела его, — пожала я плечами как можно равнодушнее. — Необычное украшение. Я раньше не встречала подвесок с корабликами, хотя, возможно, не обращала внимания. — Ты права, — улыбнулся Андрей. — Знаешь, я ведь весь город оббегал в поисках такого украшения. Мне предлагали какие угодно кулоны, но того, что я искал, нигде не было. Посчастливилось найти в одном маленьком ювелирном магазинчике — там как раз продавались всякие редкие штуковины. Кораблик был единственный в своем экземпляре, я его купил за бешеные по тем временам деньги. Недавно зашел ради интереса в магазинчик — представляешь, закрылся! Видимо, прогорел. Вещи редкие, но дорогие, а откуда у жителей нашего города средства на покупку подобных украшений? Есть, конечно, состоятельные граждане, только сомневаюсь, что они знали про этот магазин. Сейчас на этом месте находится пиццерия, и вот она точно пользуется спросом. — Вот как, — пробормотала я тихо и отвела глаза в сторону. Сомнений быть не могло: убита Аня, раз кулон был такой редкостью. Но… как могло такое произойти? Неужели девушку на самом деле похитили из больницы? Но кто и зачем? Да не мог сюда пройти посторонний — на входе дежурит охранник, пускают в клинику только персонал и родственников пациентов! А может, все было по-другому? Предположим, девушка сбежала сама, по своей воле. Она хотела вернуться домой, но не смогла этого сделать, так как той ночью на нее напал маньяк-убийца, зверски расправился с девушкой, а труп спрятал в лесу. Тогда неудивительно, что от Ани не было ни слуху ни духу, а нашли ее совсем недавно. Эта версия больше похожа на правду. Вот только как рассказать теперь об этом Андрею? Сейчас я уже верила, что Аня его сестра, хотя явных доказательств тому у меня не было. Но если Андрей все это время мне врал, то я самый глупый и наивный человек в мире, хотя такого о себе я сказать не могла. Да не верю я, что Андрей лжет! Не может быть этого, меня так просто нельзя провести! И зачем я так с ним вела себя утром в столовой? Как ему рассказать о смерти сестры? — Женя, ты ведь не думаешь, что Аня мне не сестра? — словно прочел мои мысли Андрей. — Мне кажется, ты из-за этого так рассердилась на меня? Если ты и в самом деле не веришь мне, хочешь, я попрошу свою маму поговорить с тобой? Да если уж на то пошло, я могу ее попросить привезти свидетельство о том, что мы с Аней — брат и сестра! Да что угодно, только бы ты поверила мне! Я недоумевающе посмотрела на Андрея. Не похож он на обычного обольстителя — Дон Жуана, — если бы он был таковым, то наверняка бы начал обвинять меня в недоверчивости, устраивать разборки, ссоры… А Андрей вел себя совсем наоборот. Неужели он готов так… так унижаться из-за того, что я ему не верю? — А… а если я и правда соглашусь поговорить с твоей мамой? — тихо спросила я. — Что тогда? — Тогда все просто. Когда она придет навестить меня, я сообщу тебе, — пожал плечами Андрей. — Ты убедишься, что я не лгал тебе. Никогда. Я говорил тебе только правду, хотя, возможно, это и зря… Обычно парни красуются, пытаясь произвести впечатление на девушку. Но я не привык играть в такие игры — все равно ложь рано или поздно раскроется, так? Зачем обманывать и приукрашать действительность? Чтобы потом тот, кому человек соврал, разочаровался? Отношения, выстроенные на лжи, не имеют будущего. Лучше сразу говорить правду, какой бы горькой она ни была. Я вижу, что ты тоже так думаешь. Это ведь и в твоих правилах — говорить все как есть, да? Ты ведь тоже никогда не лжешь? Вопрос повис в воздухе. Я не знала, что ответить на это. Я почувствовала себя мелочной лгуньей — выходило, что это я обманывала Андрея, ведь я скрывала от него правду о том, кто я на самом деле! И сейчас я снова не рассказала ему про сводку теленовостей, хотя должна была это сделать! Но почему я не могу заставить себя решиться и сказать Андрею, что его сестра мертва? Почему как только я собираюсь сказать это, нужные слова не находятся, а голос пропадает? Я оказалась в западне, которую сама себе выстроила! И как из этого выпутываться, не представляю. Чем дальше, тем больше недомолвок, тем больше я запутываюсь в собственной истории, тем труднее расставить все точки над «i». — Я… ошибаюсь? — по-своему истолковал мое молчание Андрей. — Почему ты молчишь? — Андрей… — Я собралась с духом, приготовившись начать трудный для меня разговор. — Понимаешь, дело в том, что ты совсем ничего обо мне не знаешь. Возможно, ты составил неверное представление обо мне, и тебе кажется, что… что я… в общем, может статься, ты сильно ошибаешься по поводу меня. — Женя, поверь, того, что я вижу, когда разговариваю с тобой, достаточно, чтобы понять, какой ты человек на самом деле. Да, ты права, я хотел бы знать о тебе как можно больше, хотел бы услышать всю историю твоей жизни… Но я не хочу лезть к тебе в душу, пока ты сама не почувствуешь, что желаешь мне рассказать о себе. Это твое право — ты можешь оставить свое прошлое в тайне, я хочу лишь знать одно: есть ли у меня хоть один шанс? Если ты обручена, помолвлена, если за пределами больницы у тебя есть человек, с которым тебя связывают близкие отношения, — я пойму, только скажи! Я не собираюсь отбивать тебя у другого, не собираюсь ломать твою жизнь. Единственное, что я хочу — это чтобы ты была счастлива. И я буду самым счастливым человеком, если ты будешь счастлива со мной. А если с другим — что ж, я приму это и больше не буду тебя беспокоить. — Но неужели тебя не волнует, чем я занимаюсь в обычной жизни? — удивилась я. — Что, если моя профессия покажется тебе… немного странной? — Ты меня заинтриговала, — улыбнулся Андрей. — Даже не могу представить, кем ты можешь работать, после таких слов… Но знаешь, мне абсолютно без разницы, чем ты занимаешься — можешь даже сказать, что ты занимаешься чем-то противозаконным. Представляешь, я даже не стану возмущаться, если вдруг ты признаешься, что являешься наемным убийцей или занимаешься сбытом наркотиков. Конечно, необычно для такой девушки, которая зачитывается поэзией Есенина и мастерски обыгрывает меня в шахматы — но что поделаешь! Да, конечно, я постараюсь тебя отговорить от такой… гм… криминальной деятельности, но только потому, что опасаюсь за твою жизнь. Наверно, я сошел с ума, раз говорю тебе такую вещь: даже если ты вдруг скажешь, что убила с десяток человек, я не изменю своего отношения к тебе. Можешь думать обо мне что угодно, считать меня аморальным, безнравственным типом, но я готов принять абсолютно все, что касается тебя. Он замолчал, я тоже сидела, не произнося ни звука. Да, странный вышел разговор. Андрей почти угадал, вот только выбрал неправильную сторону. Он предположил, что я играю против закона, тогда как на самом деле все наоборот. Я нахожусь по одну сторону с законом, только действую независимо от него, своими методами. Но я по-прежнему молчала. Не могу точно сказать почему — раз Андрей только что заявил, что готов услышать любую правду, проще простого было бы прямо сказать ему: «Знаешь, Андрей, я телохранитель». Не думаю, что он станет возмущаться — что, в конце концов, плохого в этой профессии? Но… пока я не могу сказать ему этого, ведь я не разгадала, кто убил Аню и как погибла Оля. А если один человек узнает правду, она автоматически станет известна другим людям. Таков закон — когда тайну знают двое, ее знают десятеро. Пока я не могу рисковать: если преступник находится где-то поблизости, если он среди пациентов, персонала или родственников — я не могу позволить себе спугнуть его! Поэтому я промолчала. Молчал и Андрей. На столе лежала шахматная доска и карты — видимо, кто-то из пациентов оставил. Я задумчиво взяла в руки доску, но не открыла ее. Положила на стол, Андрей тоже не предложил сыграть. К нам подошла Наталья Владимировна и позвала меня на сеанс массажа. Кабинет врача так и оставался закрытым. Я поинтересовалась у медсестры, когда придет Степан Сергеевич, та ответила, что он на совещании и в какое время освободится — неизвестно. Я послушно отправилась на процедуры, Андрей остался за столом. Я видела, как он достает свой мобильный телефон и набирает кому-то сообщение. Я не знала, кому он пишет, но не рискнула спросить, хотя любопытство нисколько не утихло. До обеда мы с Андреем не встречались — я направилась в палату и заучивала там стихотворения. Получалось неважно — я не могла сосредоточиться на тексте, постоянно думала о сводке новостей и о кулоне в виде кораблика, который обнаружили на теле убитой. Я хотела надеяться, хотела верить, что это не Аня, а другая девушка, у которой тоже был на шее кулончик с изображением кораблика. Не единственный же он в своем роде! Пусть жертвой маньяка окажется другая, незнакомая мне и Андрею девушка, пускай Анина мама сообщит Андрею, что его сестра сейчас находится дома! Пусть что угодно, только не смерть моей бывшей соседки по палате! Когда пришло время обеда и все спустились в столовую, я не стала занимать отдельный от Андрея столик. Села рядом с ним и улыбнулась. — Андрей, извини меня за то, что за завтраком я была резка с тобой, — проговорила я, решив первой признать свою неправоту по отношению к молодому человеку. — Не знаю, что на меня нашло. Мне показалось, что ты просто… просто… Я осеклась, не зная, как подобрать нужные слова. Андрей печально улыбнулся и закончил за меня: — Ты решила, что я просто решил поразвлечься с тобой от скуки в больнице. Решила, что я этакий коллекционер женского внимания, так? Я смущенно кивнула. — Женя, я готов сделать что угодно, только бы ты поверила мне. Я не тешу свое самолюбие, очаровывая женщин и бросая их. Знаешь, несмотря на всю мою общительность и оптимизм, мне никогда не везло с женщинами. Могу рассказать тебе одну историю, если, конечно, тебе не надоело меня слушать… — Рассказывай, — кивнула я. Андрей посмотрел на меня и проговорил: — В старших классах — а именно в десятом — к нам перевели новенькую. Девчонка была красавицей — длинные волнистые волосы, ухоженное лицо, модельная фигура… Стоит ли говорить, что все мальчишки из класса сразу обратили на нее внимание, а девчонки стали набиваться в подруги. Я тогда влюбился впервые в жизни — мне та девушка казалась идеалом. Я не видел в ней никаких недостатков, никаких изъянов. Все, что она делала, казалось мне правильным, я был уверен, что она не допускает никаких ошибок. Этакая богиня, можно сказать. Девушка охотно общалась со всеми одноклассниками и одноклассницами, но никого из парней особо не выделяла. Я же был очарован ею и не знал, как заговорить с ней. С остальными спокойно мог и пошутить, и найти общие темы, но не с ней. В конце концов я долго думал и на деньги, которые начал копить себе на велосипед, купил два дорогих билета в консерваторию и красивую заколку-бабочку. Все думал, когда бы подарить девушке билет на вечер классической музыки и украшение. Однажды набрался смелости, дождался конца уроков, вручил ей презент. Я был уверен, что такая совершенная девушка непременно разбирается в классической музыке и оценит подарок. Но она посмотрела на билет и с улыбкой отдала его мне. Сказала, что любит клубную музыку и в консерваторию идти не хочет. Я растерялся, тут же стал ругать себя в душе: зачем я купил билеты, раз не знаю точно, какие интересы у этой девушки. Клубную музыку я никогда не слушал, но если она мне не нравится, это не значит, что другие люди обязаны слушать только то, что я считаю хорошим. Я растерялся — так и стоял с билетами, как последний дурак, а моя избранница забрала заколку и с улыбкой ушла. На концерт мы сходили с Анькой, ну да ладно. А позже я узнал, что девушка встречается с другим парнем, а интересуется только шмотками, косметикой и украшениями. Помню, на выпускном вечере в кафе по окончанию учебного года она напилась пива до такой степени, что сидела и тупо смеялась, а парень, с которым она встречалась, сидел рядом и тоже ржал как ненормальный… Та еще парочка. Вот, собственно, и вся история — я тебе рассказал ее не потому, что хочу показать, какой я хороший и благовоспитанный, а вокруг меня — одни деградирующие личности. Было дело, я влюблялся в порядочных девушек, но у меня ничего не складывалось — мы не сходились характерами, интересами и в конце концов расставались. Та красавица из школы — она, возможно, была неплохим человеком, но все равно бы у нас ничего не вышло. Слишком мы разные люди. Извини, если наскучил тебе своим рассказом… — Нисколько, — покачала я головой. — Только мы с тобой можем остаться без обеда — все почти доели первое, вон очередь за вторым… — Ой, правда! — спохватился Андрей. — Какой я все-таки идиот! Женя, ты не будешь сердиться, если я возьму порцию и для тебя? Или если хочешь, можешь сама взять, если тебя это напрягает… — Да нет, ни капли! — улыбнулась я. — Утром я просто… просто не выспалась. Извини. Андрей кивнул, встал из-за стола и пошел за подносом. Очередь из больных была немаленькая, и он встал в ее конец. Я сидела за столом и смотрела на пациентов. Внезапно я услышала характерное пиликанье мобильного телефона, однако звук издал не мой мобильный. Я посмотрела на стол — даже не заметила, что здесь лежал телефон Андрея. Не знаю, что на меня нашло, но я взяла мобильный в руки и открыла смс-сообщение. Оно было коротким, с неизвестного номера. Знаю, что читать чужую переписку — дело низкое и подлое, но что толку говорить, раз действие совершено. Прочитав письмо, я уже не думала, что поступила неправильно — у меня даже мысли об этом не осталось. Я несколько раз перечитала сообщение, внезапно меня бросило в жар, а перед глазами все поплыло. Некто с неизвестного номера писал Андрею: «Молодец, чувак, все делаешь правильно! Она на крючке, продолжай в том же духе!» Я снова и снова перечитывала сообщение. Пролистнула историю переписки вверх — всего было три сообщения, на которые Андрей не отвечал. Первое пришло несколько дней назад — оно было следующего содержания: «К ней не так просто подступиться, но у тебя получается, хвалю!» Второе сообщение Андрей получил уже позже — в нем было написано: «Женщины все одинаковы, и самые неприступные рано или поздно сдаются». Ну и третье — сегодняшнее — я уже знала наизусть… Я держала по-прежнему в руках телефон Андрея, когда его владелец подошел к нашему столику с подносом. Я не собиралась делать вид, что не брала мобильник — и так было ясно, что я вижу прямые доказательства жестокой игры Андрея. Мне без разницы, кто ему посылал сообщения — видно, Андрей заключил пари с кем-нибудь из своих приятелей, или уж не знаю с кем, что сможет любой женщине навесить на уши лапшу и окрутить ее как последнюю дурочку. Андрей поставил поднос на стол и посмотрел на меня. — Женя, что… — Тут он перевел взгляд на мою руку, сжимающую его телефон. Я молча показала ему сообщение и, прежде чем он успел что-либо сказать, со всех сил отвесила ему звонкую пощечину. Напоследок бросила «Приятного аппетита!», попытавшись вложить в эти слова как можно больше ненависти и презрения, после чего выбежала из столовой. Андрей бросился вслед за мной — я слышала, как он кричит: «Женя, подожди!», но я, не оглядываясь, опрометью ринулась вверх по лестнице. Вероятно, сцена в столовой не оказалась незамеченной — я услышала, как Андрей что-то сбивчиво говорит Наталье Владимировне, которая, вероятно, увидела, как мы по очереди удираем из столовой. Я не обращала внимания на крики медсестры, которая приказывала мне вернуться и поесть — да подавитесь вы все своим треклятым супом! Скажите спасибо, что я не вылила на Андрея, этого мерзкого проходимца, горячий бульон, хотя следовало бы. Я вбежала в свою палату, плюхнулась на койку и постаралась собрать всю ненависть и злость, на которую была способна, и обрушить ее на Андрея. Ненавижу его, ненавижу! Был бы у меня револьвер — пустила бы ему пулю в лоб, сломала бы ему руку, ногу, голову… Уничтожила бы! Но злость и ненависть оказались придуманными мною. За ними, как грустный актер за веселой маской, прятались обида, отчаяние и разочарование. Против моей воли по щекам покатились слезы, на которые я тут же разозлилась и с презрением назвала себя жалкой неудачницей и слабой клушей. Проклятая больница, проклятые врачи, проклятые пациенты! Они словно ополчились все против меня, решив унизить и раздавить, превратить в жалкое подобие человека! Они что, сговорились все? Сначала эти сплетни других пациентов у меня за спиной, потом — эти эсэмэски, а теперь еще и вероломное предательство Андрея! Я знала, что он будет пытаться мне «все объяснить», но слушать все эти предсказуемые «Женя, ты не так все поняла» не было ни малейшего желания. Что толку говорить, когда и так все ясно? Единственное, что сейчас мне хотелось — так это поскорее выписаться из больницы и забыть Андрея, стереть все воспоминания о нем. Я даже не заметила, как провалилась в сон. Видимо, сильная вспышка ярости, обиды и гнева сделала свое дело, особенно учитывая то, что я совершенно не эмоциональный человек. Организм, не привыкший к подобному, похоже, растерялся и ответил на данную «странность» естественной реакцией, то есть сном. Вдобавок ко всему по милости Андрея я осталась без обеда, а сон — лучшая замена еде. Никто не заходил в мою палату, никто не будил — даже Наталья Владимировна, хотя с нее станется растолкать меня и отправить есть суп в столовую. Проснулась я сама и сперва не поняла, сколько сейчас времени. Судя по пасмурному небу за окном, на улице был дождь, впервые за долгое время моего пребывания в больнице. Погода была солидарна с моим настроением, и солнечные лучики сменились на тоскливые хмурые тучи. Я встала на кровать и посмотрела сквозь оконное стекло наружу. Так и есть — уныло лились струи дождя, окрашивая все пространство за стенами больницы в безрадостный грязно-серый цвет. Дождь был не радостно-весенний, под которым дети с удовольствием бегают босиком, ловя струи воды в ладони. Нет, это был затяжной осенний ливень, который нагнетал тоску и уныние. Вероятно, такая погода установилась надолго, судя по беспросветно-серому небу. Я села на койку. Не хотелось учить стихотворения, не хотелось выходить из палаты. Не хотелось думать. С какой радостью я бы оказалась сейчас в своей привычной жизни, с каким удовольствием бы работала над очередным заказом! Но у меня совершенно не было никакой энергии на более-менее разумную деятельность. Не хотелось даже есть, хотя я ощущала, что мой желудок пуст и вроде как требует пищи. Я собиралась дойти до туалета и хотя бы умыться, но так и не воплотила эту мысль в действие. Ведь я могу запросто наткнуться по дороге на Андрея, а видеть его мне хотелось меньше всего. Нет, хватит уже думать о нем! Надо вычеркнуть его из своей жизни — навсегда, навеки! Он для меня перестал существовать, его нет! Я снова откинулась на подушку и закрыла глаза. Но заснуть не получалось. Меня бесило осознание того, что я бездействую, что валяюсь на кровати, не в силах даже встать на ноги. Я ведь хотела дойти до врача и попросить его о выписке… Что ж, надеюсь, он пока не ушел. Половина пятого вечера, через полтора часа ужин. Надо собрать свою волю в кулак и дойти до кабинета Степана Сергеевича. Поднять вопрос о моей выписке и бежать отсюда подальше. Я сунула ноги в больничные тапки и, напоминая себе сгорбленную грузом лет старушонку, вышла из палаты. Да, наверно, я представляю собой жалкое зрелище, вряд ли врач согласится выписать меня, скажет: полежи еще с недельку, пока не станешь похожа на человека. В таком виде показываться на глаза врачу нельзя. Я миновала гостиную — к счастью, Андрея там не было, а другие пациенты, которые смотрели телевизор и играли в карты, не обратили на меня никакого внимания. Зашла в уборную, открыла кран холодной воды. Однако умывание не сделало меня ни на каплю бодрее — я видела в зеркале поникшую женщину, по которой не скажешь, что ей нет тридцати. Сейчас я дала бы себе все сорок, если не больше. Отвратительное зрелище, отвратительное состояние! Я попыталась разозлиться на саму себя. Уже лучше — по крайней мере, на лице промелькнуло яростное выражение. Даже негативные эмоции гораздо лучше, нежели их совершенное отсутствие. Лучше видеть себя злобной, чем поникшей и разбитой. Ладно, большего я все равно не добьюсь, поэтому зайду в кабинет врача. Мне повезло: Степан Сергеевич был на месте. Он сидел за рабочим компьютером и сосредоточенно что-то набирал на клавиатуре. Про себя я позавидовала ему — лицо серьезное, внимательное, видно, что врач о чем-то думает и работает над решением некоей задачи. Все на свете бы отдала, лишь бы вернуться к такому состоянию! Все больница виновата — в нормальной жизни я снова стану собой, снова верну себе свое хладнокровие и ясный ум, надо только выйти отсюда… — Добрый вечер, Женя, — посмотрел на меня врач. — Вы что-то хотели? — Да, — кивнула я. — Я хотела бы попросить вас о выписке. — Уже рветесь из больницы? — улыбнулся Степан Сергеевич. — Как ваша рука? Не тревожит? — Все в порядке, — заверила я его. — Мне нужно выписаться как можно скорее. Я чувствую себя здоровой, поэтому находиться здесь дальше не вижу смысла. — Что ж, тогда надо провести контрольное обследование и получить заключение вашего хирурга, — сказал доктор. — Насильно вас здесь никто не держит, но, прежде чем выписывать вас, надо убедиться, что рана заживает благополучно и никаких осложнений быть не может. К тому же не мешало бы сделать обследование головного мозга, чтобы понять динамику после сотрясения. — Поняла, — кивнула я. — Когда это сделать? Сегодня хотя бы начать можно? — Боюсь, сегодня уже не получится, — покачал головой Степан Сергеевич. — А позвольте узнать, что у вас за спешка такая? Вроде как лечились, все было в порядке, даже с другими пациентами подружились… И тут — на тебе, выписывайте срочно! К тому же я не сказал бы, что у вас сейчас здоровый вид. — Я недавно проснулась, — пояснила я. — Неожиданно для себя заснула, поэтому выгляжу плохо. А выписаться хочу поскорее, так как у меня работа, я же не могу в больнице столько времени находиться! Думаю, вы меня сами понимаете. Деньги с неба на меня не сыпятся, бездействовать не хочу.