Пальцы его медленно сжимались, пока не сжались в тугой кулак. – Расскажи мне что-нибудь про себя – какой-нибудь секрет. – Какой? – Какой-нибудь. Который ты предпочитаешь хранить в тайне. Ты расскажешь мне, а я расскажу тебе о перчатках. Она смиренно, но тяжело вздохнула, низко наклонив голову. – Я до смерти боюсь варгов. – Это не секрет. – Моего отца убили. – Это тоже не секрет. Давай, госпожа, колись. Думаешь, я не извлек уроки из этой жизни? Извлек. И не собираюсь продавать свою душу кому попало. Кое-что я о тебе знаю, но это так… каждый знает, – он немного поерзал и повернулся к ней. – Расскажи мне такой секрет, о котором больше не знает никто. Что он на самом деле ожидал услышать? Что она и вправду выложит перед ним свои тайны как на блюде? На что он надеялся? Или считал, что эта его кривая полуулыбка подействует на нее так же, как на других? Что он взмахнет ресницами, с надеждой взглянет на нее этими невероятно синими глазами, и она начнет изливать душу? Это не сработает. Никогда не сработает. Ни за что. С другой стороны, что бы это значило? Он пьян. Когда он проспится, он, может, вообще ничего не вспомнит. – Раньше я притворялась своей сестрой. Он поджал губы, но это не произвело на него впечатления. – Ну и что в этом такого? Младшие братья и сестры склонны подражать своим героям. – А знаешь, почему? Но он не проглотил наживку. Крона вздохнула. – Нет, это было не просто подражание. Я хотела не просто походить на Де-Лию. Я хотела быть Де-Лией. Настолько, что иногда я даже настаивала, что я – это она. Когда я знакомилась с кем-то из детей, я представлялась как Де-Лия. Однажды я даже сказала маме, что нет никакой Де-Кроны, а есть только Де-Лия. – Почему? – Она всегда была такая… умная, сильная, решительная, какой мне никогда не стать. Я до сих пор так думаю. Даже сейчас. Мне кажется, что, если бы она ворвалась сюда, она бы уже вытрясла из тебя всю необходимую информацию и оставила бы тебя напиваться до полного забвения. И не вспомнила бы о тебе потом. – Конечно, не вспомнила бы. Потому что я бы уже гнил в тюрьме, если бы на твоем месте была она. Меня бы здесь уже просто не было, и ей некого было бы трясти, как ты говоришь. Ты слишком умна, чтобы действовать по шаблону. – Но действовать по шаблону – легко и просто. И эффективно. – И скучно. Крона покачала головой. – Закону без разницы, развлекает это тебя или нет. Закону важен результат. Но дело не только в профессии. Она эффективна во всем – что бы ни делала. Когда мы росли, она всегда знала, что сказать, чтобы я перестала плакать, или как вести себя с родителями. Учителя ее всегда хвалили. Она – вожак. И люди всегда следуют за ней. Хотят угодить ей… – Я не хочу ей угождать. – Да не в этом дело. Ты знаешь, что я имею в виду. Ну вот. Я рассказала тебе свой секрет, что я хочу быть своей сестрой. Но самое большее, что я могу сделать, это заставить ее гордиться мной. Она говорила правду, и теперь, когда Крона озвучила свои мысли, все сразу встало на свои места. Она не хотела ничего, кроме одного – заставить Де-Лию гордиться собой, потому что одобрение ее сестры было самой большой похвалой в ее жизни. – Теперь твоя очередь – расскажи мне о своих перчатках. Вид у Тибо стал совсем больной. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого быстро и часто задышал. И плохо ему было не из-за алкоголя. Его переполняли воспоминания. – Мне их купила моя жена. На мгновение между ними повисли и очевидный вопрос, и очевидный ответ. Ты женат? Был женат. – Они красивые, – неловко сказала Крона. – Спасибо. – Но почему ты прячешь руки? Может, он и не ответит. Его веки казалось отяжелели. Может, он просто заснет сейчас, и Крона сможет спокойно уйти. Он зашевелился, будто внезапно очнулся от сна. Быстро стянул перчатки и зажал их в обнаженных пальцах, словно обнажил больше, чем ладони. Его руки дрожали, и было видно, что он прилагает усилия, чтобы не прятать их. Сначала Крона не поняла, в чем проблема. Пальцы у него были длинные – пальцы музыканта, как, наверное, сказала бы ее мама. Широкая кость, бледная кожа, но в остальном вполне обычные руки. Но потом она заметила – шрамы. И ладони, и тыльные стороны были покрыты сотней тонких выпуклых линий. Некоторые простирались до запястий. – Откуда они у тебя? – Когда я был подростком, я сортировал осколки стекла, – объяснил он, все еще глядя на пальцы с выражением, в котором было и восхищение, и отвращение. – В Подземье. В канализацию попадает много стекла. Больше, чем вы думаете. Кусочки цветных окон, пузырьки с лекарствами, стекла очков. Их можно использовать. Я должен был выковыривать куски, застрявшие в кирпичах и швах каналов. Самые большие осколки сеткой собирал мой дед. Но он не мог достать все. У меня были ловкие маленькие пальцы, – он поднял руки, чтобы продемонстрировать их, – так что я делал самую сложную часть работы. Я часто резал пальцы об осколки, которые доставал. А возиться в канализации с царапинами на руках… в общем, ничего толком не заживало. Удивительно, что я не подцепил какую-нибудь инфекцию. Она хотела сказать ему, что с его руками все в порядке. Что у него красивые руки. Но любые слова казались пренебрежительными, высокомерными, поэтому она так и произнесла их. Может, он закрывал их не из тщеславия. Наверное, шрамы напоминали ему об обществе, к которому он больше не принадлежал, от которого он хотел отмежеваться. И каждый порез был строчкой воспоминаний из его прошлой жизни. Потому он и оказался сейчас в таком жалком положении: он мог сколько угодно изображать из себя утонченного соблазнителя, но это нисколько не приближало его к сливкам общества, не говоря уже о представителях высших кругов Лутадора. Через некоторое время он снова натянул перчатки, спрятав шрамы под тонкой кожей. И только после этого немного расслабился. В своей жизни Крона видела много предметов, связанных с комфортом и безопасностью, но с перчатками из зеленой кожи как символом безопасности она столкнулась впервые. Тибо снова откинулся на подушки, веки задрожали. Вся энергия улетучилась из него, и стало ясно, что он снова погружается в чары алкоголя, которым пропитался насквозь. Скоро он заснет, а Кроне пора уходить. Она и так задержалась слишком долго, и ей хотелось бы побыть с ним подольше. Но лучше заставить себя уйти. – С тобой все будет в порядке? – спросила она. – Если я уйду? – Хорошо, – пробормотал он, потирая глаза. – А про фото не забудешь? Помнишь, о чем мы говорили? – Конечно. Все, что угодно для моей госпожи регулятора. – Я оставлю тебе еще один знак. Среагируешь? – Обязательно. * * * Крона ушла из квартиры Тибо в полной уверенности, что завтра он вернется к своему обычному состоянию. Когда она вернулась домой, она надеялась, что там будет пусто – мать уйдет на богослужение, а сестра останется в участке. Ей хотелось немного побыть одной, чтобы обдумать свое признание Тибо. Она могла рассказать ему много чего. Но почему-то выбрала Де-Лию. Почему же? Она могла бы рассказать, что ненавидит раковую запеканку, которую без конца готовит ее мать, но всегда просит добавки, потому что это любимое блюдо Асель. Она могла бы рассказать о своем первом поцелуе. Ей было двенадцать, и целовалась она с другой маленькой девочкой – всего на год старше Кроны, дочерью фермера, разводившего альпак. Тибо был пьян, и в этом состоянии, скорей всего, проглотил бы любой лакомый кусочек. Черт побери все это, она просто могла бы что-нибудь придумать. Но квартира не пустовала. На кухне суетилась Де-Лия, как сумасшедшая на задании. Крона не могла понять, что она делает – наводит порядок или наоборот устраивает беспорядок. Она доставала все подряд из одного шкафа и перекладывала в другой. Грохотали миски. Рассыпались и смешивались специи. Де-Лия вообще не умела вести хозяйство и заниматься домашними делами. Поэтому, увидев, как она копается в домашней утвари, Крона забеспокоилась. Де-Лия разочарованно фыркнула, дернула локтем, задев контейнер с рисом на кухонном шкафу. Картонная коробка опрокинулась набок, и Крона подхватила ее, чтобы зернышки не рассыпались на пол. – Что ты делаешь? Де-Лия застыла, как будто ее застали за чем-то неприглядным. – Я… я искала… я хочу сказать, я собирался попробовать приготовить что-нибудь на десерт сегодня вечером. Устроить сюрприз. – Ты? Собиралась готовить еду? – Я взрослая женщина и могу накормить себя. – И других, никого не отравив? Де-Лия хотела нахмуриться, но уголки рта дернулись вверх.