Клэр кивнула. – Тунец так тунец. Вернувшись на пост медсестры, она сразу же позвонила в отделение рентгенологии. – Я госпитализирую пациента по имени Уоррен Эмерсон. Мне нужна компьютерная томограмма его головы. – Диагноз? – Эпилептические припадки. Нужно исключить опухоль мозга. Она заполняла медицинскую карту Уоррена, когда Эдам Делрей, качая головой, проследовал в отделение неотложной помощи. – Я только что видел, как из лифта вывозили Уоррена Эмерсона, – обратился он к одной из медсестер. – Кто, черт возьми, госпитализировал его? Клэр подняла голову, чувствуя, что ее неприязнь к коллеге достигла критической отметки. – Это сделала я, – холодно произнесла она. – Сегодня у него был припадок. Делрей фыркнул. – Эмерсон страдает припадками уже много лет. Он хронический эпилептик. – В мозге любого человека могут появиться новообразования. – Послушайте, если вы хотите взять его себе, вас пора причислять к лику святых. Помрой постоянно жаловался на него. – Почему? – Никогда не принимал выписанных лекарств. Потому и бьется все время в припадках. К тому же он пользуется медицинской страховкой для малоимущих, так что желаю удачи в получении оплаты. Думаю, деньгам налогоплательщиков можно найти лучшее применение, нежели чем подавать старику Эмерсону завтрак в постель. – Он рассмеялся и вышел из отделения. Клэр с таким остервенением поставила свою подпись, что перо ручки едва не прорвало бумагу. Все те исследования, которые она хотела провести, да еще ночевка в больнице составляли безусловно немалую статью расходов. Вполне возможно, что память все-таки подвела Эмерсона, и на самом деле доктор Помрой проводил диагностику, хотя она сомневалась в этом. Судя по записям в медицинских картах его пациентов, Помрой был весьма пассивным клиницистом, предпочитающим прописывать новые лекарства, вместо того чтобы тщательно исследовать причины отмеченных симптомов. Доктор Эллиот вышла из больницы и поехала обратно в Транквиль. Когда она добралась до своего офиса, в голове созрел четкий план: она должна еще раз просмотреть медицинскую карту Эмерсона и доказать самой себе, что ее решение о госпитализации было единственно верным. Когда Клэр вошла в приемную, Вера разговаривала по телефону. Помахав трубкой, она сообщила: – Макс Татуайлер звонит. – Я отвечу у себя в кабинете. А пока найди мне карту Уоррена Эмерсона. – Уоррена Эмерсона? – Да, я только что госпитализировала его в связи с припадком. – Зачем? Клэр остановилась в дверях своего кабинета и, обернувшись, сурово посмотрела на Веру. – Почему в этом городе с недоверием относятся ко всем моим заключениям? – Да нет, мне просто стало интересно, – отозвалась Вера. Хлопнув дверью, Клэр подошла к своему столу. Теперь придется извиняться перед Верой. И это вдобавок ко всем прочим неприятностям. Ей сейчас совершенно не хотелось говорить с кем бы то ни было; но, пусть и с неохотой, она все-таки взяла телефонную трубку. – Алло, Макс! – Я не вовремя? – Даже не спрашивайте. – Ой! Тогда я быстренько. Я просто подумал, вам будет интересно это узнать. Синий гриб идентифицировали. Я отправил его микологу, и он согласился с тем, что это Chtocybe odora, говорушка анисовая. – Он токсичен? – Почти нет. Небольшие количества мускарина вызывают лишь желудочно-кишечные расстройства, да и то неопасные. Клэр вздохнула. – Ну вот, опять тупик. – Похоже на то. – А что с образцами озерной воды? Результаты еще не готовы? – Есть кое-какие предварительные выводы. Подождите, я достану распечатку… В дверь постучали, и на пороге появилась Вера с картой Уоррена Эмерсона. Не сказав ни слова, она положила папку на стол и вышла. В ожидании, пока Макс вернется на линию, Клэр открыла карту и пробежала глазами первую страницу. Она была датирована 1932 годом, годом рождения Эмерсона. Описывались неосложненные роды госпожи Агнес Эмерсон и появление на свет здорового мальчика. Фамилия врача – Хиггинс. Следующие несколько страниц были посвящены записям о регулярных осмотрах ребенка. Клэр перевернула очередную страницу и нахмурилась, увидев дату – 1956. Интервал между предыдущей записью и этой составлял десять лет. Впервые в карте появилась подпись доктора Помроя. Она стала вчитываться в записи Помроя, но ее отвлек голос Макса, снова прозвучавший в трубке. – Бактериальные культуры скоро выявят, – сообщил он. – Но пока я вижу, что содержание диоксина, свинца и ртути в пределах безопасной нормы… Внимание Клэр вдруг привлекла новая запись в карте. То, что Помрой записал в последнем абзаце: «Не совершал никаких жестоких поступков со дня ареста в 1946 году». – …к следующей неделе мы будем знать больше, – продолжал Макс. – Но пока качество воды кажется вполне удовлетворительным. Никаких признаков химического загрязнения. – Я должна идти, – прервала она биолога. – Перезвоню позже. Она повесила трубку и перечитала запись Помроя с начала до конца. Пометка была сделана в тот год, когда Уоррену Эмерсону исполнилось двадцать пять. В том же году он был выписан из лечебницы для душевнобольных штата Мэн, находящейся в Огасте. Тысяча девятьсот сорок шестой. В каком месяце Уоррен Эмерсон совершил преступление? Стоя в подвале здания газеты «Транквиль», где хранились архивы, Клэр смотрела на деревянный шкаф, который занимал всю стену. Каждый ящик был датирован соответствующим годом. Она открыла тот, на котором значился 1946-й, период с июля по декабрь. В ящике лежали шесть номеров «Транквиля». В 1946 году он выходил ежемесячно. Страницы были хрупкими и пожелтевшими, возле рекламных объявлений красовались женские фигурки с осиными талиями, одетые в пышные юбки и маленькие шляпки. Клэр осторожно пролистала июльский номер, просматривая заголовки: «Рекордная жара компенсирует дождливую весну…», «Невиданный наплыв туристов…», «Осторожно: москиты…», «Задержаны мальчики, незаконно запускавшие фейерверки…» «Парад в честь 4 июля бьет все рекорды по числу зрителей…» Клэр подумала о том, что июльские заголовки мало изменились с тех пор. Лето всегда было сезоном парадов и москитов, и эти статьи вызвали у нее воспоминания о первом лете в штате Мэн. Ей вспомнились хруст кукурузных початков и вкус сладкого гороха, жгучее прикосновение цитронеллы. То было хорошее лето – видимо, такое же, как в 1946 году. Она перешла к выпускам за август и сентябрь, в которых не открыла для себя ничего нового – все те же репортажи о рыбных праздниках, религиозных танцах баптистов и соревнованиях пловцов в озере. Были среди них и неприятные новости: в результате аварии с участием трех автомобилей два человека были госпитализированы, по неосторожности хозяйки дом сгорел дотла. Воришки промышляли в супермаркетах. Что ж, даже в краю вечных каникул жизнь не может быть идеальной. Она достала октябрьский номер газеты, и тут же в глаза бросился крупный заголовок: 15-ЛЕТНИЙ МАЛЬЧИК ЗАРУБИЛ РОДИТЕЛЕЙ, ПОСЛЕ ЧЕГО РАЗБИЛСЯ НАСМЕРТЬ; ДЕЙСТВИЯ МЛАДШЕЙ СЕСТРЫ ПРИЗНАНЫ САМООБОРОНОЙ. Имя подростка не упоминалось, однако в газету поместили фотографии убитых родителей – красивая темноволосая пара улыбалась с семейного портрета. Клэр вгляделась в подпись под фотографией, чтобы узнать имена убитых, – Марта и Фрэнк Китинги. Фамилия показалась знакомой; Айрис Китинг – так звали местную судью. Неужели родственники? Взгляд Клэр скользнул ниже, и на глаза попался другой заголовок: «Кулачная драка в школьной столовой». А следом еще: «Пропала жительница Бостона; в последний раз девочку видели в компании местных подростков». Подвал был неотапливаемым, и руки Клэр заледенели. Но холод этот был внутренним. Она взяла ноябрьский номер и уставилась в первую страницу. В заголовок, который прямо-таки кричал: 14-ЛЕТНИЙ ПОДРОСТОК АРЕСТОВАН ЗА УБИЙСТВО РОДИТЕЛЕЙ. ДРУЗЬЯ И СОСЕДИ ПОТРЯСЕНЫ ПРОДЕЛКАМИ «ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНОГО МАЛЬЧИКА». Холодок пробежал у нее по спине. «Это повторяется», – подумала она. 14