– Элла, я надеюсь, ты поняла, что это было в последний раз! Больше предупреждений не будет! – А мне теперь и драться не с кем, – пожала я плечами, – она же ушла. Тимур откровенно заржал, Ира с Сашей улыбнулись, а Макаров нахмурился, но больше ничего не сказал. Все разошлись, остались мы с Ирой. Только сейчас я заметила, что на ней седой парик. – Это что? – хихикнула я. – Как что? Я ж играю Таисию Арсеньевну! – А, вошла в образ, понятно. – Ой! Это йогурт? – заметила она бутылку на земле, возле которой так и крутились сороки. – Ты так и не выпила, что ли? – Нет, как видишь. Эта овца выбила из рук. – Ну ничего, у меня еще много. Заходи на ночь, после фильма. Поболтаем. – А разве мы не уезжаем после фильма? – Ну если тебя кто-то встречает в полночь! А так ночуем здесь, а утром уже на автобусе. Первый в семь. Второй в час дня. – Ясно. Я тебя что искала-то. Давай порепетируем! – Так уже идем ведь! – Нет, мы с тобой. Я, видишь ли, текст потеряла. Она смотрела на меня с недоумением. – Какой текст? – Текст пьесы! – Блин, Элка, у тебя реально амнезия! Бедненькая моя. Почему ты ничего не сказала? – А что? – В смысле что? Твой персонаж появляется только во втором акте! – И? – Что – и? Второй акт писала ты! Отлично… Элла написала роль под себя, оказывается. Только вот, кроме того что во втором акте есть «сцена прощания», я ничего о нем не знаю. Кто с кем прощается, интересно? Павлецкий со своей бабушкой, которую Ира играет? Ну а я тогда должна играть Павлецкого. Сдается мне, этот персонаж присутствует почти во всех сценах каждого акта. Дурдом. Однако переживать и дальше мне не дали. В роли спасителя у нас снова Александр! Он тихо подошел к нам сзади и слышал, оказывается, часть разговора. – Роль дедушки Павлецкого отдадим Леонелле, она маленькая, ее легко выучить за пять минут. У нас теперь проблема с одной из ведущих ролей. Муза поэта. – И он уставился на меня. До меня доходило медленно, как до жирафа. – Я?! – Да, Элла, – согласилась с Сашей Ира. – Придется тебе. Не будешь же ты догонять эту поганку и у нее прощения просить! А найти кого-то еще на такую сложную роль мы не успеем. А ты знаешь почти всю пьесу наизусть! – Ирина уже, видать, забыла, как я у нее попросила текст… – Столько раз репетировали и исполняли! – Но… – Распечатанные копии есть в библиотеке на столе, – ответил на мой невысказанный вопрос Александр. – Пока почитаешь с листа, к среде успеешь выучить. – К среде?! В смысле?! А, ну да, концерт… – ответила я сама, наконец поняв, что к чему. Коротких восьми (теперь уже семи, ведь вряд ли Алена приедет) песен для полноценного концерта не хватит. Наверняка наш многократно отрепетированный спектакль Макаров включил в программу выступления. – Идем! – Ирина пошла к дому, я тоже собиралась, но Саша меня остановил, взяв за руку. – Может, порепетируем последнюю сцену? – Э-э… – Я что, должна знать, что это за сцена? – Там и порепетируем, – кивнула на дом. Он как-то странно улыбнулся. – Не ожидал такого ответа… Чего он хочет от меня? Я просто пожала плечами, снова сделала шаг и опять была им остановлена! – Ты чего? Посмотрев на Александра, я думала, что он продолжит надо мной смеяться или допытываться, но его взгляд прожигал что-то за моей спиной. Что-то, что лежало на земле. Я обернулась. Две сороки лежали мертвые возле бутылки из-под йогурта. Их клювы еще были влажные. Остальные прыгали вокруг товарищей, не зная, что предпринять. – Это Ирин йогурт валяется? – с подозрением спросил Саша. – Да. Она дала его мне. Мы посмотрели друг на друга, пытаясь в лице собеседника отыскать все признаки того, что у нас появилась одинаковая догадка.Йогурт был отравлен. 12 В библиотеку мы входили вместе. – Мы с Тамарой ходим парой! – выкрикнул на весь зал повеселевший Тони. Странное поведение. Такие шуточки обычно в стиле Тимура, но тот молчал, углубленный в текст. Оказывается, не все знают пьесу наизусть! А меня пытались укорить… «Не все же ее писали! – поспорил со мной мой разум. – А вот ты… то есть Элла, но для всех это ты… И вот именно ты писала ее!» Я листала распечатанную пьесу, скрепленную прозрачным пластиковым скоросшивателем, однако мои пальцы тряслись, голове была в тумане, и вместо слов «скатерть» и «суметь» я читала «смерть». Меня хотели убить. Меня. Только что. Пытались. Убить. Кто? Ирина? Или Саша? Когда я входила в свою комнату, он уже был в ней! Йогурт спокойно стоял себе на прикроватной тумбочке. В то же время стал бы он обращать мое внимание на умерших птиц? Логика подсказывала, что нет. Но, может, яд в таких дозах, что смертелен только для сорок, а со мной бы ничего не было? Промывание желудка. Как акт устрашения или месть за что-то. «Ты знаешь за что». Да, но не хотелось в это верить. Мне казалось, что он простил меня. То есть Эллу… Да и вообще, не способен он на убийство! «Тебе просто хочется так думать, потому что ты в него…» – Нет! – ответила я своему внутреннему «я», пока оно не произнесло роковые слова. – Ты чего? – удивился Саша, стоявший рядом со мной. Господи, я это вслух сказала… Совсем схожу с ума. Я глянула на скрепленные листы. Когда я нервно переворачивала страницы, то машинально долистала до последней сцены и остановилась. Глядя на нее, я вспомнила, как Саша предлагал порепетировать именно финал. А в финале Павлецкий и Инна, любимая женщина рэпера, страстно целовались. Вот гад! – Нет – это ответ тебе. Последнюю сцену надо переписать! Все смотрели на меня с удивлением. Понимаю их. Но надо же было как-то объяснить свою реакцию. Не скажу же я, что меня только что пытались убить и поэтому, мол, не обращайте внимания на мои несвоевременные выкрики. Макаров подошел ко мне поближе и спросил заинтересованно: – Элла, у тебя какие-то идеи по поводу концовки? – Мы же ставим эту пьесу каждый год! – возмутилась Мила. – С чего бы вдруг переписывать? – Именно! – нашлась я. – Она хочет всех запутать! – Мила, что я тебе говорил? Ты никогда не даешь людям высказаться, все время перебиваешь. Я уверен, что Элла сейчас все объяснит! У этой девочки есть скрытые таланты, мы в этом уже убедились! Ну же, Элла, говори! Черт… Но назад уже не повернешь. Впрочем, возможно, мои идеи окажутся настолько дурацкими, что их отвергнет даже Макаров, и все останется как было. – Я говорю, что это минус нам, как творческому коллективу, исполнять написанную нами же пьесу всегда одинаково! Вдумайтесь, это же не чеховский «Дядя Ваня», где выброси реплику, и все, это уже не великое произведение и не величайший драматург! «В такую погоду хорошо повеситься», понимаете? Убрали – и все, уже не гений. Но это, – с воодушевлением потрясла я распечатку, – наше творчество. Современное. Постмодернизм. Вспомните, как у Фаулза в «Любовнице французского лейтенанта». Там же три концовки! На выбор! На любой вкус! Вот и мы можем сделать так же. К нам приходят на концерты важные люди. И что они получают? То же самое!