Если в ящике найдут документы помощника Генпрокурора, раздуют такое кадило, что неделю из дома не выйдешь. С младшим научным сотрудником Султановым, командировочным из Волгограда, милиция носиться не будет. Отвезут в морг, в понедельник, не раньше, отобьют телеграмму по месту работы: так и так, погиб по неосторожности, — забирайте тело. Позже ошибка выйдет наружу, личность Борецкого установят, но путаница отнимет много времени и даст Разину фору, чтобы закончить оставшиеся дела. * * * Через пару минут Разин, натянув очки для пловцов и резиновую шапочку, вышел к воде, издали приметив Борецкого. Тот лежал на спине, вяло дрыгая ногами, видимо, берег силы к вечеру, к встрече с Зинаидой Павловной. Но вот он перевернулся на живот и поплыл, не слишком быстро, по-прежнему экономя силы. Широкая поверхность воды, разлинованная белыми и синими полосами разделительных дорожек, клубилась паром. Впереди, на кафельном бортике, где стояли раскладные стулья спасателя, никого не оказалось. Разин легко проплыл до середины дорожки, чтобы оказаться ближе, нырнул, проплыл некоторое расстояние под водой. Теперь голова помощника Генерального прокурора оказалась всего в трех метрах перед ним. Разин задержал дыхание и снова нырнул, поравнялся с Борецким, проплыл под водой еще пару метров и вынырнул прямо у него перед носом. Здесь Разин стянул с головы резиновую шапочку, уже ненужную. Теперь они были лицом к лицу. Борецкий узнал его в первое же мгновение, но он не хотел верить глазам. Челюсть отвалилась, он застыл, будто разбитый параличом. Кажется, он знал, что будет дальше. В запасе еще оставалось несколько секунд, надо было побороть этот животный ужас, парализующий волю, постараться что-то сделать, но он не двигался с места. Глаза расширились, рот оставался полуоткрытым. В руке у Разина оказался нож с выдвижным лезвием. Скрывшись под водой, Разин перевернулся на спину, проплыл под Борецким. Лезвие вошло в мякоть легко, без усилий, глубокий разрез протянулся от верхнего правого ребра до лобка. Не почувствовав боли, Борецкий испытал нечто иное, показалось, будто в живот накачали холодной воды с ледяной крошкой. Он позвал на помощь, но так слабо, что сам едва услышал свой голос. Словно испугавшись глубины, он вцепился мертвой хваткой в разделительную дорожку из синего пластика, повис на ней, будто боялся утонуть, а не умереть от ножевой раны. Разин снова нырнул, под водой вытащил из кармашка плавок два куска темного стекла, похожие на лезвия турецких ножей, бросил их на дно. Когда начнут следствие, пусть разбираются, что это за стекло, как сюда попало. Милиция всегда хватается за самую легкую и самую глупую версию. Придумают, напишут в протоколе, что сам пострадавший принес в бассейн эти осколки и, плавая, забыл об опасности и смертельно ранил себя. Он отплыл подальше, вынырнул и обернулся. Борецкий, быстро теряя кровь, а с кровью и силы, висел на разделительной дорожке. Одной рукой он держался за натянутую веревку и пластик, второй рукой запихивал внутрь вывалившиеся внутренности. Пальцы трогали что-то скользкое, стараясь ухватить все, что попадется, ничего не пропуская. Но почему-то внутренностей оказалось гораздо больше, чем могла вместить брюшная полость. По воде расплывался багровый круг, уже широкий, заметный с берега. Истошно закричала женщина. Двое пловцов сообразили, что происходит нечто страшное, подплыли ближе, но за густой пеленой крови, насытившей воду, ничего нельзя было разглядеть и понять. Борецкий закричал от страха, закричал из последних сил, сообразив, что никто их этих олухов на площадке спасателей даже не догадался побежать к телефону и вызвать «скорую». Стало страшно, он снова закричал, но уже слабее. Появилась боль, сознание стало меркнуть, будто дневной свет медленно темнел, животный страх сжал горло и уже не отпускал. Глава 38 Достать старшего следователя Леонида Ушакова, на первый взгляд, было нетрудно, но волею объективных обстоятельств в эту неделю он, выходил из дома или с работы не один. Поэтому Разин потратил гораздо больше времени, чем рассчитывал. Теперь оставаться в городе стало слишком опасно. После того, как под мостом в машине было обнаружено тело полковника Ивана Колодного, расстрелянного из огнестрельного оружия, к поискам его убийцы подключили не только городскую и республиканскую милицию, но и второе главное управление КГБ, а также всех возможных стукачей, сексотов и даже дружинников. Каждый день шерстили жилой фонд, который хозяева сдают внаем, устраивали облавы на вокзалах, в злачных местах, на малинах и в катранах, но результата пока не было. Этот ажиотаж вынуждал действовать наверняка. Леонид Ушаков жил на Ленинском проспекте, в ведомственной квартире. Разин подключил простенький жучок к распределительному телефонном шкафу, который стоял под лестницей в полуподвале, и смог, сидя в машине, через приемник и усилитель сигнала слушать телефонные разговоры. В последнее время Леонид Борисович погрузился не только в служебные, но и в семейные заботы и, кажется, получал от этого удовольствие. Вместе с ним на Ленинском проживали дочь с зятем, молодые ожидали пополнения, а Ушакову Генпрокуратура со дня на день обещала выдать ордер на новую квартиру на Ленинских горах. Эту самую квартиру, с видом на Московский университет и яблоневый сад, Ушаковы уже смотрели и остались при том мнении, что лучше живется только в раю. Но там Генеральная прокуратура, кажется, ведомственных домов еще не строила. По Москве Ушаков ездил на белых «жигулях», по дороге на работу подвозил жену, с которой было по пути. В этот четверг он возвратился один, позже, чем обычно. Разин успел бросить машину во дворе и быстро, почти бегом, дошел до середины сквера, здесь проходила асфальтовая дорожка, по которой Ушаков возвращался домой. В двух шагах от дорожки густые заросли кустов, где можно было притаиться и подождать. Тут же куча щебенки и сломанная скамейка. Ближайший фонарь в десяти метрах. Разин понимал, что пользоваться огнестрельным оружием на Ленинском проспекте, по существу на правительственной трассе, где полно милиции и гэбэшников, слишком рискованно. Он вытащил из мягкого кожаного чехла финский нож с наборной пластиковой рукояткой и стал ждать. Ушаков загнал машину в гараж и пошел по асфальтовой дорожке к дому. Сегодня он рассчитывал смыться с работы пораньше, но долго провозился с коллективной жалобой из областной прокуратуры, в итоге буфет закрыли, он остался без ужина, и теперь голодный, торопился домой. Когда почти половина пути была пройдена, Ушаков, никогда не куривший в машине, остановился, вытащил сигарету и зажег спичку. Разин, в синей простецкой куртке и кепке, надвинутой на лоб, стоял у сломанной скамейки в тени тополя. Когда спичка погасла, он уже шагнул навстречу, но Ушакова кто-то окрикнул сзади. Тот обернулся, через пару секунд его нагнал знакомый, мужчина в длинном плаще и шляпе. Разин, уже стоявший на дорожке, покачнулся, нетвердой походкой отступил в кусты и там остановился, будто бы желая помочиться. Сделал вид, что расстегивает брюки. Ушаков и его товарищ прошли мимо. Кто-то на ходу сказал: — Блин, сколько же пьяни развелось. Сажать таких бесполезно. Только стрелять осталось… Но есть проблема. Патронов на всех не хватит. — Не говори… По утрам в метро воняет, как в вытрезвителе. Разин, расстроенный неудачей, оказался на съемной квартире около полуночи. Он сел на кухне и перекусил. Вернувшись в комнату, открыл балконную дверь, включил телевизор, лег на диван, уставившись на экран пустыми глазами. Он думал, что завтра чету Ушаковых друзья пригласили на семейное торжество в ресторане «Русские узоры», это удобно, почти в центре. В суматохе застолья наверняка выпадет хороший шанс, чтобы все кончить. Он не додумал свои мысли, забылся тяжелым сном, очнулся под утро, закрыл голову подушкой и снова уснул. Утром Разин заправился растворимым индийским кофе и стал терзать телефон, дозваниваясь в «Русские узоры». Наконец трубку взял какой-то не слишком любезный администратор, он скороговоркой выпалил, что большой зал закрыт для обслуживания торжества, а в малом зале все столики заказаны еще неделю назад. В середине дня Разин выпил пару таблеток, от которых кожа становилась бледно серой, какой-то безжизненной. Долго возился в ванной, подстригая и перекрашивая волосы, брови и усы, которые уже хорошо отросли и даже казались густыми. Через пару часов из зеркала смотрел дядька лет шестидесяти семи с пегими, ровно подстриженными волосами и седыми, почти белыми бровями. Он надел очки, пластиковые, с простыми стеклами. Примерил пиджак, серо-коричневый, не старый, но заметно поношенный, купленный в комиссионке у Тишинского рынка. Пиджак был немного велик в плечах, это создавало впечатление не совсем здоровой худобы. Сев на диван, он закатал брючину и двумя резинками закрепил на икроножной мышце финку в чехле из тонкой синтетической кожи. Пистолет пристроил сзади под ремнем брюк. * * * Ресторан был расположен на узкой улице, вокруг бесконечные лабиринты темных переулков и дворов. Разин оставил машину в трех кварталах от ресторана. Стариковской походкой доковылял до места, протиснулся через группу людей, стоявших у парадной лесенки под навесом, сунул швейцару не десятку, как давал всегда, а четвертной, и показал указательный палец, мол, я один. Швейцар помялся, нахмурился, будто получил не деньги, а фантики, и ушел. Вскоре вернулся и сказал, что есть одно место, в малом зале, за столиком на троих. Подхватил Разина под локоть, втащил в помещение и передал с рук на руки метрдотелю. Тот, получив свою мзду, провел посетителя в зал и усадил за столик у мраморной колонны, неподалеку от эстрады. Тут уже сидел мужчина в полосатом костюме и золотых очках, похожий на иностранного дипломата, и женщина с высокой прической в серебряном платье. Заметно, что люди близкие, но не муж с женой. — Вы же обещали, что никого не подсадят, — сказал мужчина метрдотелю на чистом русском. — А привели этого… Ну… Так сказать, гражданина… — Ничего не могу сделать, наплыв посетителей, — надменно ответил метрдотель. — Тут даже я бессилен. На сцену вышли музыканты и стали настраивать инструменты. Мужчина с женщиной хотели в очередной раз потолковать о том, когда же он, наконец, уйдет от законной жены, но общаться приходилось через стол, так, что старик слышал все интимные подробности, — и это было неловко. Да и музыка оказалась слишком громкой. Разин поманил официанта, заказал бутылку крепленого вина «три семерки», который не пробовал с молодых лет, столичный салат, рыбное ассорти и шашлык. Виновато улыбаясь своим соседям, Разин поднимался и надолго выходил в туалет, давая им возможность всласть наговориться. Он возвращался на место, доливал в бокал вина и думал о том, что дело впереди не такое уж простое. Напасть незаметно — вряд ли получится. Тут многое зависит от того, узнает ли его Ушаков. В жизни они не пересекались, но прокурорский следователь со всей основательностью изучал личность Стивена Платта, — в этом сомнений нет. В деле, разумеется, были материалы на Разина, как на возможного соучастника и помощника, а среди материалов должно быть несколько его фотографий. Но тут возникают вопросы и разночтения. Что это за фотографии, когда они сделаны, какого качества, — ответов нет, Разин в дело не заглядывал. Зрительная память Ушакова тоже вызывала вопросы. Возможно, у него абсолютная фотографическая память, — но это лишь предположение. Кроме того, Разин, насколько возможно, изменил внешность, а старший следователь сейчас в веселом настроении. Нет, осечки быть не должно. А пьяная поножовщина — это изнанка многих торжественных мероприятий… Местом для курения здесь было фойе перед мраморной лестницей на второй этаж. Там было душно, через служебную дверь желающие могли выйти на задний двор, огороженный забором. Разин заметил Ушакова в туалете. Тот вымыл руки, пошарил по карманам в поисках сигарет и ушел. На заднем дворе, где курили несколько мужчин и женщин, он столкнулся со знакомым или родственником, стал о чем-то возбужденно рассказывать и смеяться. Казалось, он уже выпил лишнего, но останавливаться не планировал. После перерыва музыканты заиграли что-то веселое, иностранное. Двор опустел. Разин ушел обратно в зал. Через двадцать минут он зашел в туалет, вытащил финку из чехла, прикрепленного к ноге, и опустил в карман брюк. Во дворике стояли две женщины, о чем-то разговаривали, используя непечатные слова. Вскоре появился Ушаков, встал в сторонке у забора, повесил на губу сигарету и прикурил. Разин подошел к нему и встал рядом. Ушаков был крепким дядькой, не очень высоким, с квадратной головой и квадратными плечами. * * * Разин постарался улыбнуться, чувствуя хмель, неожиданно ударивший в голову после сладкого портвейна. Он подумал, что женщины уже докурили и вот-вот уйдут, но они не уходили. — Огонька не найдется? — Поищем, папаша, — Ушаков протянул коробок. Разин сломал первую спичку, прикурил от второй, бросил взгляд за спину. Женщины стояли на прежнем месте. Ушаков взял спички и пошатнулся, будто толкнули. Он посмотрел в глаза Разину, и так удивился, что не мог это удивление скрыть. Сморгнул, будто увидел призрака. Разин уже вытащил нож и теперь держал его за спиной, пряча в рукаве. — Ну и наглая же ты морда, — прищурился Ушаков. — Намазал волосы белилами, нацепил очки… И заявился сюда, чтобы меня, как фраера… Наглухо заделать… Разин хотел что-то сказать, но на слова не осталось времени. Он повернулся в пол-оборота к Ушакову, нож пошел снизу вверх. Это был резкий удар, но Ушаков, протрезвевший за секунду, был готов, кажется, ко всему. Он перехватил руку в запястье и сжал ее своей пятерней, похожей на лопату, до хруста, до острой боли, словно стальными тисками. — Эй, Надя, зови ребят, — заорал Ушаков, будто в мегафон пролаял. — Я убийцу поймал. Зови всех… Зови наших… Разин наотмашь ударил его кулаком по лицу. Вырвал руку с ножом, отступил и снова пошел в атаку. Он хотел достать противника боковым ударом, вогнать финку под ребра, в печень. Но Ушаков, с виду казавшийся неповоротливым, действовал быстро, точными расчетливыми движениями опытного бойца. Он правильно поставил блок, отбив руку с ножом. Левой схватил противника за галстук, притянул к себе, добираясь до горла. Разин вырвался из объятий, со всего маху пнул Ушакова коленом в пах. От такого удара тот должен быть упасть, но только ослабил хватку, задом отступив к забору. По мужским голосам и женским крикам за спиной Разин понял, что через несколько секунд он проиграет. Он попятился и бросил взгляд за спину, через узкую заднюю дверь во двор вывалились мужчины. Надо кончать, иначе будет поздно… Отступая, Разин опустил нож в карман. Сунув руку под пиджак, выхватил из-под ремня пистолет и выключил предохранитель. Увидев оружие, Ушаков бросился на него, стараясь налетать грудью и сбить с ног. В последнюю секунду Разин в упор выстрелил ему в живот. Отступил на шаг, выстрелил еще дважды. Ушаков согнулся пополам и закрутился на месте, будто собирался пуститься в присядку. Разин выстрелил в грудь. Ушаков тяжело опустился на землю, сел, привалился к забору и вытянул ноги. У двери молча стояли трое мужчин, собиравшиеся хватать убийцу. — Держи старика, — закричал кто-то из них, но сам с места не двинулся. — Что делается… Уйдет же, сука такая… Разин побежал к дальнему углу забора, подпрыгнул и взлетел так легко и стремительно, будто за спиной выросли крылья. С ходу забросил ногу на верхнюю перекладину, ухватился за край, подтянул корпус и оказался с другой стороны. Он засунул пистолет под ремень и бежал минут пять по темным переулкам. «Москвич» с надписью на кузове «служба газа» стоял там, где его оставили, в кромешной темноте проходного двора. Разин упал в кресло, вставил ключ в замок зажигания и рванул с места. Глава 39 Всю следующую неделю Алексей Разин пытался собрать кое-какую информацию о квартире в районе Сретенки, адрес которой он вытянул из Колодного. На первый взгляд двенадцатый дом — обычный островок старой Москвы, собственно, как и весь район Сретенки. Кирпичный, очень узкий, всего один подъезд, вход со двора. Чтобы попасть внутрь, надо пройти арку и повернуть налево. Дом зажат между двумя другими домами, тоже пятиэтажными, но там два подъезда в каждом, и два входа, с улицы и со двора. Меняя машины, Разин просидел четыре ночи, останавливаясь наискосок через улицу, ниже нужного дома. Иногда выходил на прогулку. Днем ездил сначала в один из гаражей, где менял машину, затем отправлялся на съемную квартиру неподалеку от ВДНХ, чтобы поесть и отоспаться, и возвращался обратно в первых сумерках. Обобщая наблюдения, можно было сделать вывод, что на последнем, пятом этаже в пятнадцатой квартире постоянно никто не живет, но она не пустует и не стоит без дела. Первую ночь ни в одном из окон света не было. Любопытно, что не светились и окна двух нижних квартир. Что еще любопытнее, что свет в окнах соседнего дома, примыкавших к пятнадцатой квартире, — никогда не зажигали. Окна так и остались темными всю неделю, — вряд ли это можно было назвать простым совпадением. Во вторник днем, перед тем, как уезжать на отдых, Разин зашел в арку, поднялся на пятый этаж, осмотрел каменные пролеты лестницы, чугунные кованные перила. На площадке три квартиры, в углу вертикальная лестница поднимается на чердак. Она достает до люка, запертого на замок. На этаже не было запахов человеческого жилья, пахло сыростью, будто люди тут не жили. Скорее всего, это место используют от случая к случаю для контактов со стукачами, которых нельзя засвечивать, вызывая в контору. Обычно такие квартиры имеют два выхода. Разин поднялся наверх, постоял некоторое время на лестничной площадке, прислушиваясь к тихим шорохам. Шагнул к двери, точно зная, что в квартире никого нет, нажал кнопку звонка, подождал и снова позвонил. Неторопливо достал отмычки и крошечный фонарик-брелок, который вешал на пуговицу плаща. Он открыл верхний стандартный замок, долго возился с нижним, каким-то особым, импортным, — и решил отступить. Не дай бог, повредить замок, поцарапать его. Эта насторожит Орлова, — тогда жди неприятностей. Поздно вечером подъехали две машины, вышли какие-то люди и скрылись в арке, через минуту окна пятнадцатой квартиры осветились, шторы задернули. Спустя время, возле дома остановились желтые «жигули». Разин увидел мужчину лет пятидесяти в светлом плаще и модном длинном шарфе, обмотанном вокруг шеи. Он постоял, докуривая сигарету, и свернул в арку. Переулок оказался тихим. С десяти вечера до полуночи мимо проехало не больше десятка машин, прошла парочка запоздалых прохожих. В начале первого ночи появился тот же человек. Лицо было разбито в кровь, светлый плащ испачкан на груди. Кажется, мужчина не видел своей машины. Неуверенно, как пьяный, пошел вниз по переулку, с тротуара перешел на пустую мостовую и, покачиваясь, побрел дальше. Он плохо ориентировался в пространстве, а ноги заплетались. Когда человек остановился под фонарем, Разин увидел, что нос был сломан, правый глаз распух и закрылся, над бровью рассечение, кровь запеклась на лбу и щеке. Человек постоял, выставил вперед руку, словно слепой, и упал на мокрый асфальт. Разин решил, что бедолаге можно помочь, рядом приемный покой Склифосовского. Но из арки вышли двое мужчин, двинулись вниз, вышли на мостовую. Разин, сидевший на заднем диване, отодвинулся в темноту. — Эй, земляк, ты где спрятался? — крикнул один из мужчин.