Разин был на месте около одиннадцати утра. Он оставил машину во дворе дома в двух кварталах от стройки и побродил по окрестным дворам и переулкам, дошел до набережной и вернулся назад. Такой же день, как и вчера, только чуть теплее. Такой же день, только у забора нет топтунов. Около двенадцати он переставил машину на улицу. С новой позиции до ворот метров пятьдесят, отличный обзор. Он увидел Платта, свернувшего в переулок, и проверил связь. Передатчик в портфеле работал, слышны шаги, треск камушков под башмаками. Платт дошагал до угла забора, остановившись у калитки, огляделся, открыл дверь своим ключом. Он оказался на территории стройки. Уже полдень, но пока никого не видно. Впрочем, из-за угла торчит передок фургона «РАФ», значит, охрана на месте. Он обогнул кучу щебенки, ступая по деревянному настилу, дошел до подъезда. С замком пришлось повозиться, ключ не поворачивался на полный оборот. Справившись с дверью, он нырнул в прохладную глубину здания, поднялся по лестнице на второй этаж, прошел по коридору, остановился у нужной двери и оглянулся через плечо. Показалось, на лестнице чьи-то шаги. Он постоял, прислушиваясь. Нет, все тихо. Платт повернул на пальце стальное кольцо, выбрал нужный ключ, когда снова услышал неясный шум. Он еще не успел повернуть голову, когда со стороны лестницы раздались хлопки пистолетных выстрелов. Одна пуля чиркнула по плечу, разорвав плащ. Вторая ударила над головой, сбила шляпу и вошла в дверной косяк. Бросив ключи, Платт метнулся в противоположную часть коридора, к другой лестнице, стараясь бежать не по прямой, а зигзагами. Он услышал за спиной два выстрела. Когда он почти добежал до конца, пуля ужалила в правую ногу, задев икроножную мышцу, но до кости было далеко. Оказавшись на лестнице, он пошел не вниз, где его наверняка ждали, а вверх. Там, если выставить раму или разбить стекло, можно по пожарной лестнице подняться на крышу. Оказавшись наверху, можно будет добежать до противоположного края здания и спуститься вниз по другой пожарной лестнице. Он преодолел один пролет лестницы и упал. Боль в ноге была не сильная, но нога почему-то не держала его вес. Он подумал, что напрасно не взял с собой пистолета. Когда снизу послышался шум, Платт крикнул: — Не подходи. Иначе стреляю. Он поднялся на ноги, только сейчас догадался бросить портфель, и, цепляясь за перила, медленно пошел дальше. Платт почти до конца преодолел следующий пролет лестницы и остановился. Наверху, на площадке, стоял человек в спортивной куртке и кепке. Платт не разглядел его лицо. Осталась, может быть, пара секунд, чтобы крикнуть или позвать на помощь. Платт отвел взгляд. Человек опустил ствол и выстрелил два раза. Сделал шаг вперед и выстрелил еще раз. * * * Разин слышал выстрелы, тяжелое дыхание Платта, шаги на лестнице и три последних выстрела. Потом пошли шорохи, донесся мужской голос: — Ну, чего он? Так… Тут все ясно. Карманы проверь. — Мусор какой-то. Лопатник пустой. Мелочь на трамвай и билет в кинотеатр «Родина». Уже использованный. — Посмотри портфель, — сказал другой человек. Какая-то неясная возня, шуршание бумаг. — Тут только бумаги, — ответил другой. — Хотя, подожди… Судя по звукам, в дно портфеля воткнули нож, острое лезвие распороло кожу. — О, тут у нас техника. Смотри-ка… Фирменный. Ну, все, мочим. Эта хреновинка, может быть, работает. Снова какая-то возня, сопение, а дальше тишина. Разин застонал, будто это его подстрелили. Несколько минут он сидел, положив руки на руль и видел, как перед глазами расплываются темные круги. Он сказал себе, что все кончено, надо уезжать, оставаться здесь опасно, — но не тронулся с места. Посидел еще пару минут, затем полез под пассажирское сидение, вытащил пистолет, завернутый в тряпку, и сунул его за пазуху. Он выключил зажигание и хотел выходить, когда увидел, что ворота распахнулись настежь. Первой выехала серая «волга» с номером, забрызганным грязью, за ней микроавтобус «РАФ». Первая машина посигналила на перекрестке, пугнув пешеходов, и прибавила скорости. Машины пропали из виду, ворота остались открытыми, никто в них не заходил и не заезжал до самых сумерек. Когда стало темнеть, Разин оказался на территории стройки, проверил двери, обогнул здание. Поднявшись на пандус для заезда машин, он выставил двойное стекло, через окно пролез внутрь. Светя фонариком, осмотрел здание. Судя по пятнам крови, Платт был ранен в коридоре второго этажа, пытался уйти наверх, к пожарной лестнице, но не успел. Если сказать точно: его не хотели брать живым. На ступеньках у площадки четвертого этажа лужа крови, черная, уже засохшая. Пара окурков и следы ботинок. Стрелянных гильз не видно. Разин присел на ступеньку, вытащил сигарету и прикурил. Он сидел минут десять, размышляя о том, что делать дальше, уезжать или оставаться. Глава 35 В эту субботу полковник Иван Андреевич Колодный томился в одиночестве, ожидая вечера. Он пробовал читать газету, включил телевизор и слушал болтовню диктора, не понимая и не стараясь понять, о чем речь. Время тянулось бестолково, Колодный, отвыкший от домашнего безделия, выходил на балкон. Смотрел на двор, прямоугольный, с детской песочницей и качелями посередине, на свою светлую «волгу». Хотелось набрать номер Лидочки, сказать и услышать в ответ пару теплых слов, но она запретила звонить перед спектаклем, в дни выступления всегда волновалась, не могла сосредоточиться и отвечала невпопад. Уже под вечер позвонил онколог из госпиталя КГБ. Умный дядька, по привычке он старался избегать слов «рак», «онкология», «метастазы». Врач спросил, свободен ли Колодный в среду на следующей неделе, надо встретиться и кое-что обсудить. Значит, дела у жены совсем плохи. Колодный ответил, как назло, неделя будет непростой, все расписано по минутам. — Хотел вас попросить, посоветовать, — сказал врач. — Навещайте жену. Хоть раз в неделю. Она ждет. И у нее осталось не так много времени. — Да, доктор, спасибо, — выдавил из себя Колодный. — Но… Кручусь как этот… Обещаю, на той неделе заехать. Обязательно. Дел у него никаких не было, впервые за два последних месяца Колодный мог свободно вздохнуть и признаться самому себе, что черная полоса позади. Разин больше не будет портить ему жизнь, чего уж там, — даже аппетита не испортит. Кто-то из общих знакомых сказал, что его смерть оказалась глупой и нелепой, но Колодный так не думал. Смерть Разину досталась та, которую он сам выбрал. Логичная и закономерная для человека, не сумевшего справиться со своей бедой, раскисшего от жалости к самому себе, не просыхавшего последние три-четыре месяца. Разин видел, что стоит у черты, за которой смерть, но не отошел. Не первый случай и не последний, когда разведчика губит не пуля, не предательство, не нож в спину, а лишняя рюмка и отсутствие тормозов. За Разиным ушел Стивен Платт. Последствия этого провала еще трудно представить. А найти замену Платту невозможно. Значит, надо ждать. Его величество время все расставит по местам. Грядут большие пертурбации в отделе А, но Колодного и Деева они не коснутся. * * * Он подумал, что теперь можно взять неделю в счет отпуска и слетать с Лидочкой в Крым, там уже все зелено и пахнет морем. Он узнавал, на неделе она только один раз занята в театре, на замене в жалком эпизоде. Телефон зазвонил, когда Колодный уже кончил возню с галстуком и вспомнил, что забыл побриться. Звонила Лидочка, какой приятный сюрприз. — Как ты, радость моя? — спросил он. — Иван, я в театре, в гримерке, — этот бархатный голосок он готов был слушать днями напролет. — Я плохо спала. Приснился кошмар, он до сих пор меня держит. Даже не знаю, как сказать. Я волнуюсь за тебя. Беспокойно на душе. Эта почти детская наивность, эти ее вечные предчувствия, сны, плохие и хорошие, забавляли и умиляли Колодного. — Ты уже большая девочка. Я приеду к окончанию спектакля. Буду в машине. — Осторожней на дороге. В десять с минутами в театре заканчивался спектакль, в котором участвует Лида. Он думал, что с этой девушкой его связывают не просто влюбленность немолодого человека, но, возможно, более глубокое чувство. Он вспоминал ее каштановые волосы, синие глаза, выдающие неутоленную страсть. Эту губы, которым помада не нужна, заводили его с пол-оборота. Он чувствовал, как сердце, уже давно остывшее, равнодушное ко всему, — словно кипятком обжигало. Колодный брился в ванной комнате и с грустью думал, что Лида, может быть, его последняя любовь. Не первый раз поймав себя на сентиментальных мыслях, которые раньше, в других увлечениях, с другими женщинами, почему-то не проклевывались, — он удивился и не мог угадать, почему вдруг так размяк после встречи с этой молодой женщиной. Снова зазвонил телефон, он вышел, снял трубку, послышался какой-то треск и короткие гудки. — Черт бы вас побрал… Впрочем, Лида давно не девочка, ей уже двадцать пять, но в жизни она еще не состоялась. До сих пор числилась актрисой, даже не талантливой, а только подающей надежды. Четыре-пять эпизодов плюс две небольшие роли в кинофильмах, которые прошли почти незамеченными, вторым экраном. В театре та же мелочь: эпизоды, реплики. А ей так хочется даже не славы, но хоть проблеска популярности. Сейчас она ждет нового театрального сезона, из суеверного страха не говорит ему о своих надеждах. Но Колодный, никогда не пускавший дел на самотек, уже все выяснил, навел справки: с осени в театре будут готовить три премьеры. В одном из спектаклей, по «Бесприданнице» Островского, весьма возможно, Лида получит главную роль. Так она думает, на это рассчитывает, этого ждет. Но она еще плохо знает Ивана Андреевича, если будет надо, он душу вынет из главного режиссера, но не позволит ему утвердить Лиду в первом составе. Эта женщина создана не для того, чтобы прозябать, тратя лучшие годы в этом вертепе, именуемом театром. Она должна не на сцене кривляться, а посвятить себя достойному мужчине, с которым свела жизнь. Колодный плеснул на ладонь одеколона, растер его по гладко выбритым щекам и подбородку. Еще раз внимательно посмотрел на себя в зеркало и остался доволен. Он надел пиджак и плащ, взял из вазочки букетик тюльпанов, купленных вчера по дороге домой, и вышел из квартиры. * * * Колодный спустился к машине, взглянул на часы. Уже десятый час, быстро стемнело, накрапывал дождик. Он открыл водительскую дверцу, но побоялся сломать цветы, отступил на пару шагов, хотел бросить их на заднее сидение, а потом уже сесть, но тут откуда-то сбоку, из темноты, появился мужчина в шляпе, надвинутой на глаза. Колодный успел подумать, что это собачник выбрал неудачное место и вертится под ногами. В поясницу больно ткнули стволом пистолета. — Не поворачивайся, — сказал Разин в ухо. Чужая рука прошлась по бокам и карманам плаща. — Садись за руль, — сказал Разин. — Медленно. Ты знаешь правила. Не делай лишних движений. Колодный бросил цветы на пассажирское сидение, сел и захлопнул дверцу. Он обвел взглядом святящиеся окна, два старых тополя и пустой двор, — стало тоскливо. Разин сидел сзади и держал руку с пистолетом на коленях. — Езжай, — сказал он. — Только не спеши. Колодный завел машину, доехал до конца дома, свернул направо в переулок. Разин говорил, где поворачивать и куда ехать. Поколесив по дворам и улицам, темным и пустым, они оказались на широкой автостраде, проехали минут пятнадцать в противоположную от центра сторону. Машин было немного, фонарей не хватало, чтобы осветить всю темную ленту дороги. Разин показал, где повернуть и где остановиться. Они оказались на стоянке под мостом, тут было еще темнее, сквозь поднятые стекла был слышен гул автомобилей. — Кому цветы? — спросил Разин. — Одной девушке, актрисе, — усмехнулся Колодный. — А ты подумал, что тебе? Хотя, если разобраться, ты заслужил еще и не такой букет. Инсценировка с поджогом дачи и обгоревшим телом получилась. Ну, чего ты теперь хочешь? — Ответь на несколько вопросов. Если не соврешь, если скажешь правду, — останешься жив. Я просто уйду. И навсегда исчезну. Колодный решил, что Разин лжет, он не подарит жизнь, даже если услышит тысячу правдивых ответов. Но, помимо воли, огонек надежды вдруг вспыхнул в душе. Он мерцал в темноте, звал за собой, обещая, что неизвестная темная дорога приведет к спасению. Ведь, если разобраться, Разин человек не мстительный, они могут расстаться и навсегда забыть, что этим темным дождливым вечером встречались и разговаривали. — Ну, спрашивай. Теперь мне скрывать нечего. — Почему так получилось с Платтом? Почему его просто убили, как собаку? — Платт дал показания. Помощник прокурора Борецкий и этот козел Ушаков, следователь по особо важным, уже в ходе дознания поняли, что дело выше их головы. Они думали, что речь пойдет о том, что несколько дорогущих антикварных предметов были проданы через Платта по заниженным ценам. Другими словами, речь могла идти о некоторых финансовых злоупотреблениях, допущенных рядовыми исполнителями, — всего-то. Злодеев накажут, а прокурорским повесят медальки. Плюс внеочередные звания. — Понимаю… Все оказалось серьезнее, чем можно было ожидать. — Вылезло огромное, страшное дело. Если за него взяться по-настоящему, оно похоронит и Ушакова, и Борецкого, а заодно и Генерального прокурора. В одной братской могиле. Но и этого мало. Все, кто рядом стоял, кто к этому делу прикасался, кто фамилии слышал, — их всех к ногтю. Когда первый допрос Платта закончили, от Борецкого и Ушакова уже плохо пахло. Они галопом помчались к Генеральному. Мол, надо все останавливать и поворачивать оглобли. Генеральный полистал их писанину, снял трубку и позвонил в КГБ, своему человеку. Через час в кабинете появился генерал Деев. Все записи допроса были уничтожены, Платта убрали на следующий день. Если бы мы знали, что ты жив… Не стали бы торопиться.