У Владислава Топоркова, старшего инженера оборонного завода, эта суббота была рабочей. Однако он вернулся домой не в шесть вечера, как обычно, а уже в три, потому что начальник смены отмечал день рождения. Наскоро собрались в профкоме, обменялись тостами, выпили, а после застолья какая работа, — отпустили по домам. Переступив порог квартиры, Топорков отметил, что его бывшая жена Роза Шор, не ночевавшая дома уже седьмую ночь, не пришла и сегодня. Двухкомнатная квартира в доме послевоенной постройки была просторной, с высоким потолком и большой кухней. В коридоре он остановился у двери Розы, подергал ручку, постучал и не дождался ответа. Переодевшись, разогрел на сковородке остатки вчерашнего ужина, выпил для аппетита полстакана беленькой и стал есть, раздумывая, куда могла пропасть Роза. Буквально через пять дней она улетит на землю обетованную, к отъезду все готово: распродана мебель, хрустальная люстра и бра, носильные вещи, собраны чемоданы и пара каких-то коробок, которые теперь стоят в ее комнате. А рядом раскладушка, на которой, по идее, должна спать Роза, а ее ищи-свищи. После развода нормальные отношения с женой сохранились, бывшие супруги не стали врагами, они не устраивали мелочных дрязг из-за каждой тряпки или деревяшки. Когда она решила уезжать, он просто отступил в сторону и согласился быстро оформить развод. Неделю назад, первый раз за всю десятилетнюю совместную жизнь в этой квартире, Роза не ночевала дома, не предупредив Владислава, не пришла и на следующий день, и вот счет уже пошел на недели. За это время Топорков набирал телефоны двух лучших подруг Розы, которые помнил наизусть, но, к удивлению, утром, днем и вечером слышал на другом конце провода только длинные гудки, будто подруги сами уехали в Израиль. А на прошлом месте работы бывшей жены не знали, где Роза, а когда он проявил настойчивость, посоветовали больше не звонить, иначе в милицию пожалуются. Когда загудел электрический звонок, Топорков поднялся и поспешил в прихожую, вспомнив, что в прежние времена Роза пользовалась своим ключом. На пороге стояла пожилая женщина, которую все во дворе звали тетей Лизой, общественница из соседнего подъезда. — А я знала, что ты дома. Увидела, что возвращаешься… — Что-то случилась? — Топорков почувствовал недоброе. — С Розой? — Что ты, упаси бог… Я сидела в «красном уголке» ЖЭКа. А тут пришел мужчина, очень серьезный. Я так поняла, из милиции. Спросил, знакома ли я с тобой. Ну, я говорю, что всех жильцов знаю, по имени и даже по отчеству. А он говорит, вам не трудно сходить к этому гражданину и попросить, чтобы он прямо сейчас, не откладывая, шел сюда. Я говорю, — конечно, какой вопрос… Сбегаю. У Топоркова сильнее защемило сердце, кажется, сбывались самые худшие предчувствия, с Розой произошло нечто такое, о чем даже подумать было страшно. — Он спрашивал про Розу? — Говорю же: нет. Про нее разговора не было. Тебя просил прийти поскорее. — А почему не позвонил? — Почему? — переспросила тетя Лиза. — Это уж ты сам спросишь. Мне он не докладывал. Эх ты, голова и два уха, паспорт не забудь. И когда только выпить успел? Она поправила платок и ушла. Видимо, грымза была в курсе, что Роза давно не показывается дома, а муж, хоть и бывший, весь извелся. В кухне Топорков долго прыгал на одной левой ноге, стараясь правой ногой прицельно попасть в штанину, но, то ли от душевного расстройства и волнения, то ли от лишней порции водки, этот простой трюк никак не получался. Пришлось сесть на табуретку надеть штаны другим способом. Вскоре он выскочил из квартиры, тотчас вернулся за паспортом, вызвал лифт. Добежав до крайнего подъезда, по лестнице спустился в «красный уголок». Полуподвальное помещение из трех комнат делили между собой техник-смотритель, собственно, сам «красный уголок» и опорный пункт милиции, неделями запертый на замок. Сегодня милицейская комната была открыта, в ней Топоркова ждали местный участковый, долговязый мужчина лет тридцати пяти, и другой мужчина, представительный, в шерстяном пиджаке и синих брюках. Человек в штатском руки не подал, сесть не предложил, попросил предъявить паспорт. Долго листал его, слюнявя палец. Повернулся к участковому и спросил: — У вас к гражданину Топоркову вопросы есть? — Как сказать… Состоит в разводе. Иногда злоупотребляет. Но в общем и целом… Получив эту исчерпывающую характеристику, штатский сразу смягчился, отпустил милиционера, пожелав ему доброго вечера. Когда остались вдвоем, представился: майор госбезопасности Виктор Орлов. Он кивнул на пустой стул и сказал, что речь пойдет о бывшей супруге Розе Шор, которая собиралась уехать в Израиль, но, видимо, в ее планы сама жизнь внесла некоторые изменения. Дело в том, что в универмаге «Весна», где некогда трудилась Роза, ее коллеги стали замечать некоторые странности в ее поведении. Поначалу, вроде бы, ерунда: то она вдруг вспылит, переругается со всеми, то рыдает без причины. Но позднее бедняга стала заговариваться, путать имена, фамилии. Переключила внимание на политику, лидеров КПСС не раз называла непотребными словами, оскорбляла руководителей братских социалистических стран, утверждая, что этих дармоедов Советский союз кормит, а толку нет. Однажды, когда дело зашло слишком далеко, сотрудники универмага вызвали скорую психиатрическую помощь, Розу доставили в профильную больницу, но быстро отпустили. — Странно, мне она об этом не рассказывала, — пожал плечами Топорков. Неделю назад, находясь в метро на станции Новослободская, Роза выкрикивала оскорбления в адрес партийного руководства, ее задержали милиционеры из линейного отделения, вызвали скорую психиатрическую помощь. Розу отвезли в психоневрологический диспансер по месту жительства, но там не смогли быстро купировать обострение, поэтому ее перевели в больницу имени Ганнушкина, где Роза Шор, видимо, задержится надолго. — Вы ведь и сами замечали некоторые странности в поведении бывшей жены? — спросил Орлов. — Нет, никогда. Сроду такого не было… — Странно, — Орлов огорчился, словно ожидал услышать правду, а ему соврали. — Все ее сослуживцы странности замечали, а вы нет. Такое редко бывает… Вы коммунист? — Нет… К сожалению, — он хотел добавить, что не дурак платить партийные взносы при такой мизерной зарплате, но сказал другое. — Собираюсь подать заявление в партию. Уже скоро. — Что ж, это правильное решение. Не тяните с заявлением. Вы сознательно отказались ехать с женой в Израиль? Топорков, еще немного хмельной, чуть не сказал, что уехал бы отсюда, из страны развитого социализма, куда глаза глядят, хоть в Израиль, хоть еще дальше, но это не в его власти, поскольку работа на заводе, о котором никогда никакая газета ни одной строчкой не помянет, повязала его по рукам и ногам. И даже если он завтра оттуда уволится, все равно не сможет еще десять лет даже в братской Болгарии отдохнуть. На этот раз он легко угадал нужный ответ: — Конечно, сознательно. Я советский человек. Заграница не для меня. Лицо майора просветлело, он положил на стол раскрытую пачку сигарет и разрешил курить. — Ну, раз пошел откровенный разговор, и я буду напрямик, — сказал Орлов. — Если ваша бывшая супруга выедет в Израиль, вам ее комнату занять не разрешат. Поскольку у вас самого шестнадцать метров жилой площади плюс совместная кухня и туалет. Ордер на комнату жены получат очередники района. Возможно, супружеская пара с грудным ребенком, одинокий инвалид или бывший воспитанник детдома. Вам нужен сосед детдомовец или беспомощный инвалид, страдающий от боли? — Не очень. — Ну вот… А если ваша бывшая жена надолго задержится в психиатрической больнице, вы надолго останетесь в квартире один. Не на неделю или месяц. На многие годы. Без соседей. Ломайте замок ее комнаты хоть сегодня. И пользуйтесь. Теперь вся квартира ваша будет. У вас ведь есть симпатичная подруга? — Да, есть одна… Викторией зовут. — А жилплощадью она обеспечена? — Не очень. С матерью ютится. И еще сын школьник. — Теперь вашим встречам, вашему счастью, никто не помешает. Довольны? — Не то слово. А от меня ничего не требуется? — А… Пустяк. Напишите заявление на имя главного психиатра Москвы. Ну, что вы устали от выходок бывшей жены Розы Шор, которая угрожала вам физической расправой, а также пыталась в вашем присутствии свести счеты с жизнью. И еще оскорбляла лидеров, хотела… Я все продиктую. Вот бумага. Он вытащил из папки и положил перед Топорковым несколько листков и самописку. — Но, такого не было, — Топорков шмыгнул носом, чувствуя неудобство, от того, что бывшая жена не пыталась в его присутствии свести счеты с жизнью. — Угроз и прочего. Не было. — Ну, не было, так не было, — легко согласился Орлов. — Но ведь могло быть. Человек с расстроенной психикой способен на страшные вещи. Уж поверьте мне. Вы должны защитить себя и свою подругу, которая к вам скоро переедет, от посягательств. От всего плохого. Вам теперь предстоит личную жизнь строить в этих двух комнатах. Ведь правильно? — Конечно, личную жизнь строить надо. В двух комнатах есть все условия для этого. — Я про то и говорю… Тогда пишите так. Через полчаса Топорков вышел из «Красного уголка», но сразу домой не пошел. Завернул в винный магазин, взял пол-литра «пшеничной» и четыре пива. Вернувшись, он сел перед телевизором, выпил сто грамм, потом еще сто и некоторое время смотрел передачу «Международная панорама». Наконец, набрался мужества, достал из-под дивана гвоздодер и сломал замок в комнату бывшей жены. Он засунул на антресоли чемоданы Розы и две коробки. Долго мерил комнату рулеткой, высчитывая освободившуюся площадь, но каждый раз получались разные цифры. Он позвонил Виктории и сказал, что бывшую жену забрали в психбольницу, его только что вызвали в госбезопасность и полковник, седовласый солидный человек в мундире и при орденах, заявил, что комната Розы переходит в полное распоряжение Топоркова, видного советского инженера, работающего на главном оборонном предприятии страны. От него органы госбезопасности требуют полной лояльности советской власти и вступления в партию. Уже завтра, в воскресенье, они могут перевести на освободившуюся площадь мягкий диван Виктории, столик и торшер. Насчет грузовой машины он договорится с приятелем из мебельного магазина. * * * В среду после работы Топорков нигде не задерживался, пришел домой пораньше. В следующую субботу Виктория собиралась переехать сюда окончательно, перед этим событием он хотел натереть воском паркет в комнате бывшей жены, покрасить подоконник и внутреннюю часть оконной рамы. В дверь позвонили, как всегда, не вовремя. На пороге стоял местный участковый и какой-то мужчина с заветренным лицом, одетый в куцее пальтецо и засаленную кепочку. Участковый сказал, что пришел по просьбе вот этого товарища, то есть гражданина Хлыстова, у него на руках смотровой ордер на освободившуюся комнату Розы Шор. Участковый провел мужичка мимо остолбеневшего Топоркова. Парочка вошла в комнату, потопталась там некоторое время, что-то обсуждая полушепотом. Затаившись в коридоре, Топорков все-таки услышал, что мужичку комната понравилась, он готов подписать все бумаги прямо завтра и переехать при первом удобном случае, хоть на этой неделе. Топорков набрался смелости, переступил порог комнаты и веско заявил: — Я что-то не понимаю… Мне майор госбезопасности сказал, что комнатой я могу пользоваться, пока бывшая супруга находится на излечении. Сейчас она в тяжелом состоянии в больнице. И может вернуться в любой момент. Поэтому вы мне соседей не подселяйте. — Куда это она может вернуться в любой момент? — переспросил милиционер. — Прямо сюда. Участковый нахмурился: — Ты, Владик, не загибай. У человека ордер, выписанный Мосгорисполкомом. Гражданин Хлыстов отбыл срок в местах лишения свободы. Прочно встал на путь исправления. И возвращения к прежней воровской жизни больше не допустит. Он получил право восстановить прописку в городе Москве. А ты чего, опять что ли выпил? Топорков мучительно соображал, какую взятку сунул этот бывший заключенный, чтобы получить комнату в Москве. Тысячу рублей или больше, две? — Но я же с майором госбезопасности разговаривал… — Владик, я бы на твоем месте сильно не возбуждался. А то отправят тебя по стопам бывший супруги. Потом сам же будешь локти кусать. После этих слов участкового, новый сосед Хлыстов сначала рассмеялся, а потом бросил на Топоркова такой взгляд, что душа ушла в пятки, а спорить надолго расхотелось. Глава 32