— Вам показалось что-то странным в поведении Эшланда? — спросил Орлов. — Ничего такого. Он очень просил отвезли его в дом, где мать умерла. Я уж и выпил рюмку, и ехать нельзя, — под градусом. А он пристал с ножом к горлу: поехали и шабаш. Ну, отвез… — О чем шел разговор по дороге и в доме покойной матери? — Ни о чем. Пустой треп. — Поконкретнее. — Я ему достопримечательности показал. Памятник павшим воинам. Он сказал, что ему все очень понравилось. А в доме он сказал, что летом тут, наверное, хорошо. Потому что воздух свежий. И всех дел. — Пока ехали туда и обратно, только про памятник и свежий воздух говорили? — В машине он спросил, чем мать занималась последние пару лет? — Я сказал, что она на досуге что-то писала. Типа воспоминаний. Как сейчас модно, — мемуары. Мать по работе составляла описания каких-то там, как они называют, единиц хранения. — Сейчас ее записи у вас? — У меня работы вон, выше крыши. — Где они? — Почем я знаю… Наверное, сама мать в печке сожгла. У нее в доме печка хорошая, настоящая русская печь, а бумаги мало. Ну, она и спалила. — Хватит фантазировать. Кто присутствовал при ваших разговорах с Эшландом в квартире? — Никого не было. — Вспоминай лучше. — Ну, домработница. Она еще девчонка совсем, из деревни. Серость. Умом не дошла, чтобы серьезные разговоры понимать. И не слышала она ничего, на кухне сидела. — Имя и адрес? Карпов, вытирая платком влажный лоб, все-так вспомнил название общежития, где Даша обреталась. Орлов попросил Приходько выслать машину и доставить женщину сюда, а пока, чтобы времени не терять, они все вместе проедут в дом покойной Нины Ивановны, Приходько останется на месте, ждать домработницу. * * * Гриценко от напряжения чихнул. «Москвич» остановился, за рулем сидел высокий молодой мужчина в болоньевой куртке. Он заглушил двигатель и хотел вылезти, но старший оперативник, седой коротко стриженный дядька, сделал знак, мол, оставайся на месте. Распахнул дверцу, окинул взглядом притихших незнакомцев, машины с московскими номерами и громко представился: — Милиция, оперуполномоченный капитан Поздняков. Не помешал? Он видел, как мужчины переглянулись. Милицию тут точно не ждали. Рыбак, сидевший неподалеку, бросил свое занятие и, почувствовав, что на берегу происходит нечто важное, поднялся на ноги и застыл на месте. Он хотел прикурить, но дрожащие пальцы сломали сигарету. — Чего, мужики, притихли? — спросил Поздняков. — Дышим, — Гарус выплюнул окурок. — Я смотрю, вы издалека, — сказал милиционер. — На доброй машине двести верст — не крюк, — ответил Разин. — А чего приехали? Так просто? Гарус решил про себя, что этот спектакль плохо кончится. Значит, чемодан со старыми бумажками и вправду стоит этих денег, если из-за него целый спектакль разыграли, с рыбаком и подставными милиционерами. Но тут на ум пришла другая, простая и страшная мысль. Он до крови закусил губу и чуть не застонал. Этот чемодан с бумагами, поездка в Серпухов, иностранец и прочие действующие лица были нужны, чтобы его, Гаруса, выманить в глухое место и похоронить. Когда Гриценко почувствовал, что долги отдать трудно, почти невозможно, он не стал искать деньги, а рассказал ему сказку про иностранца и чемодан с архивом, а потом нанял мокрушников, чтобы устроить беспредел. Сколько же Гриценко заплатил за его жизнь? Тысячу рублей, две или больше? — На весну посмотреть приехали, — Разин улыбнулся. — Природа пробуждается. — Природа тут будь здоров, — одобрил Поздняков. — Документы с собой? Разин сделал вид, что копается в карманах. Платт смотрел куда-то в небо, будто происходящее лично его не касалось. Гриценко, потерявший дар речи, неподвижно стоял над чемоданом, он решил, что прямо сейчас начнется стрельба. Возможно, его жизнь оборвет милицейская пуля. Капитан Поздняков сделал несколько шагов вперед. Гарус, распахнул полы пальто и выхватив обрез, навел его на милиционера. Стало тихо. — Только не стреляй, — сказал Гриценко. Но выстрел уже прозвучал. Крупная дробь ударила Позднякова в живот и грудь, он упал ничком и больше не пошевелился. Гриценко рванулся вперед, норовя спастись за машиной, но, поскользнувшись на сырой глине, упустил пару секунд. Гарус не двинулся с места, повернул корпус, выстрелил из второго ствола ему в бок, уложив наповал. Разина отделяли от Гаруса всего метров шесть. Левой рукой Разин толкнул Платта, чтобы уходил из зоны обстрела. Ладонь правой руки легла на «браунинг», торопясь, он выхватил пистолет и выстрелил от бедра. Пуля прошла в сантиметре над головой Гаруса. Разин снова нажал на спусковой крючок. Затворная рама отошла назад, но на место не вернулась. Патрон перекосило в патроннике, Разин сорвался с места и оказался за «волгой», рядом с Платтом. * * * Отметив про себя, что иностранец со своим товарищем, который притащил на стрелку ствол, успели спрятаться, а лжемилиционер уже вылезает из «москвича», Гарус, сунув руку в карман за патронами и перезарядил обрез. Молодой оперативник выбрался из машины. Потрясенный убийством близкого приятеля, он плохо представлял, что делать дальше, прямо сейчас, когда он остался один. Оперативник давно не участвовал в задержаниях, но неплохо стрелял. Успев вытащить табельный пистолет, он, как учили, не задумываясь, сделал предупредительный выстрел в воздух и закричал: — Бросай ствол… Для прицельного выстрела он стал опускать прямую руку до уровня плеча. Гарус не тратил время на ерунду, точно зная, что с такой дистанции из обреза не промахнется. Он опередил милиционера на мгновение. Выстрел прокатился по округе, как раскат грома. Заряд крупной дроби ударил в грудь, сбил с ног, словно набежавшая волна. Оперативник упал спиной на капот, съехал вниз, приложившись затылком о бампер. Он лежал на спине, глядя в небо, и думал, что все получилось как-то глупо и бездарно. В груди клокотало, кровь быстро заполнила рот, он закашлялся, хотел перевернуться на бок, но подавился этой кровью, она не давала дышать, заливала лицо и глаза. Он подтянул колени к животу и, кажется, так стало легче, боль в груди немного успокоилась. Гарус видел, что рыбак, припустил к камышам, но по набухшему льду в тулупе и валенках далеко не убежишь. В обрезе остался один патрон… Гарус выстрелил, рыбак, поскользнулся и не удержал равновесия, крупная дробь разорвала тулуп в клочья. * * * Разин, стараясь справиться с пистолетом, тянул затвор назад, но тот не двигался. Платт, сидевший на корточках, вырвал пистолет. Постучал затвором о коленку, стараясь вытряхнуть патрон из окна выбрасывателя. Разин наклонился до земли и увидел, что Гарус шагнул вперед, на ходу он перезаряжал обрез. Уронил один патрон, но не стал нагибаться. Достал из кармана другой. Платт возился с пистолетом, затвор не двигался. Чтобы разобрать «браунинг» уже не осталось времени. Разин сбросил пальто и вытащил из кармана тяжелый перочинный нож, длиной в полторы ладони. Сделав еще один шаг, Гарус остановился и прислушался. Разин, вскочив на ноги, завел руку за спину, с силой выбросил ее вперед, разжимая пальцы, выпустил нож. В эту секунду Гарус уже зарядил обрез и тыльной стороной ладони взвел оба курка. В последние мгновения он увидел контур человеческой фигуры и взмах руки. Нож совершил в воздухе полтора оборота и вошел в горло Гаруса по самую рукоятку. Он плюнул кровью, опустился на колени и стал заваливаться на спину. Из этой позиции Гарус выстрелил из двух стволов в серое мглистое небо. Он подумал, что теперь, если он хочет жить, надо ухватить рукоятку ножа и вытащить лезвие. Но пластиковые накладки сделались скользкими от крови, нож не давался в дрожавшие руки. Наконец, уже перевернувшись на бок, Гарус все-таки вытащил лезвие и попробовал зажать рану, из которой хлестала кровь, но пальцы не слушались. Он хотел закричать, но не смог даже застонать. * * * Колодный и компания вышли к машине. Впереди, рядом с водителем, сел Колодный, сзади, между двух оперов, посадили Карпова. По дороге он вдруг вспомнил, что сегодня чуть свет из правления дачного товарищества ему звонила соседка матери. Ее зовут Надеждой, она живет в той самой деревне через улицу. Так вот, Надежда сказала, что в материнский дом под вечер забрались какие-то алкаши, выдавили окно, порылись в вещах, распили бутылку. Ничего не пропало, да там и пропадать нечему. Все вещи Карпов давно раздал людям, по доброте душевной. — Что ж ты сразу не сказал? — закипая от злости, прошипел Колодный. Он обернулся и съездил Карпова кулаком по морде. Тот достал платок и захныкал: — Простите, гражданин начальник… Всего не упомнишь… В доме было холодно, разбитое окно заткнули тряпками. Под ногами скрипело битое стекло. Валялась водочная бутылка и пустая пачка «Астры». Сундук и чемоданы кто-то вытащил из кладовки, поставил посередине комнаты, перерыл. Пожелтевшие страницы были разбросаны по полу, среди них попадались копии каких-то документов, вроде накладных, и листки, исписанные от руки. Колодный попытался читать, но ничего толком не разобрал. Заметив, что приехали люди на черной «волге», вроде бы милиция, пришла соседка, женщина в коротком пальто и валенках, закутанная в платок, из-под него торчал острый нос. Она разбитое окно утром заметила, и сразу побежала в контору звонить Карпову. — Да, наш иностранец возвращался, — Колодный пнул ногой пустую бутылку. — Видно, воздух понравился. Надышаться не мог. Орлов обратился к женщине. — Гражданка, присмотрите за домом. Завтра с утра приедут люди, все тут осмотрят, как положено. Бумаги заберут, дом опечатают.