— А иначе никак? — Никак, мужчина, — слово «мужчина» волновало девушку. Она решила, этот красавец сейчас уйдет навсегда и не спросит телефончик. — Сначала надо сдать в пункт приема двадцать кило макулатуры. Получить талон. Так что, извините… — Это вы извините, что побеспокоил, отвлек, — Орлов улыбнулся, девушка была в его вкусе, высокая и женственная, он бы пересекся с ней вечерком, поболтал о пустяках, но времени на флирт не оставалось. — Беспокойте, я всегда готова, — ответила продавщица. Он спустился вниз, вышел на улицу. В сторонке прохаживались трое мужчин, делая вид, что они не знакомы друг с другом, а подступы к книжному магазину — лучшее место в Москве, где можно подышать воздухом. Орлов подошел к парню, одетому в замусоленные джинсы и синюю фирменную куртку, спросил, нет ли «Трех мушкетеров». Молодой человек, прищурившись, посмотрел на незнакомца: — Четвертной, земляк. Хорошее издание. Макулатурное. Возьмёшь? Орлов молча кивнул. — Подожди тут. Продавец отошел в сторону, свернул за угол, там ждал мужчина с портфелем, набитым книгами, — и вернулся с томом Дюма. Орлов полистал книжку, напечатанную на серой газетной бумаге, от мелкого шрифта рябило в глазах. Он отдал фиолетовую купюру парню и вышел на улицу, на ходу представляя, как племянница, склонившись над столом, будет ломать глаза над дядиным подарком. Он вспомнил, что в бумажнике завалялись десять долларов. В Березке на Таганке есть книжный отдел, а там наверняка за пару баксов найдется книга, изданная на белой бумаге и никаких талонов не спросят. Он повернул назад, подошел к продавцу, протянул ему книгу: — Я передумал. Забирай это, деньги верни. — Уважаемый, так дела не делаются, — продавец расправил плечи. — Тут нет возврата. Что куплено, то продано… — Слышь, ты, народный просветитель… Прямо сейчас я организую тебе привод в милицию. А с утрева народный суд — и пятнадцать суток за спекуляцию. Ну? Молодой человек сразу поверил, что покупатель не обманывает и не шутит. Вздохнув, вернул деньги: — Пожалуйста. Ну, передумали, и ладно. Значит, не надо… Орлов вернулся на улицу, перебежал на другую сторону Большой Полянки, издали заметив Виноградова. Он появился из арки, встал посереди тротуара и крутил головой по сторонам. Орлов, запыхавшись, подбежал к Сержу, обнял за плечи и пожал руку. — Прости, старикан, — сказал он. — Не смог тебя раньше вытащить. Мой человек из милиции как раз уехал из Москвы. Короче, за неудобства ты получишь хорошую премию. Орлов похлопал себя по нагрудному карману. Серж Виноградов был похудевшим и бледным, с темными кругами под глазами. На скуле заметная ссадина, а на лбу синяя шишка. Куртка и джинсы, которые он не снимал с прошлой пятницы, были мятые и несвежие, а волосы, почти достающие плеч, слиплись и висели сосульками. Не желая показать слабости и раздражения, он улыбался, но как-то жалко, виновато, и щурился от солнца. — Хотел отвезти тебя куда-нибудь в приличное место и покормить, — сказал Орлов. — Но, вижу, что в таком виде нас только в рабочую столовку пустят. Если я за бога ради попрошу… — Можно хоть пива выпить, — предложил Серж. — Вон, церковь. А впритирку к ней двухэтажный желтый дом. Вот в нем пивная занимает второй этаж. — Отлично. У меня в машине пакет с бутербродами. Иди в пивнарь, а я принесу. — У меня менты все выгребли, до копейки. Орлов сунул Сержу три рубля и направился к «волге». Он взял из спортивной сумки пакет с бутербродами, плоскую фляжку с водкой «Посольская» и повернул к пивной. Немного постоял, подняв голову и залюбовавшись прекрасной церковью, стоявшей рядом, вошел в желтый купеческий домишко, поднялся по прямой лестнице на второй этаж. Еще утро, в небольшом зале с окнами на улицу народу было немного. Столиков здесь не было, вместо них вдоль стен — узкие прилавки, куда можно ставить кружки. В ряд несколько пивных автоматов. Орлову хотелось развернуться и уйти. Но Серж, пристроившийся в углу, помахал рукой. Орлов встал рядом, пригубил пиво, отдававшее стиральным порошком, еще глотнул и отодвинул кружку в сторону. Серж криво усмехнулся: — Не нравится? Отрываетесь от народа. — Честно, между нами: иногда жуть как хочется оторваться от этого народа. Насовсем. Навсегда. И обратно к нему уже не возвращаться. Но это не в моей власти. Орлов осмотрелся, но, кроме полупьяных физиономий, ничего не увидел, достал фляжку с водкой и складной стаканчик. Выпили, съели по бутерброду. Злость и обида в глазах Сержа пропала, он обмяк и разрумянился и, кажется, поверил, что Орлов не смог вытащить его из каталажки раньше. Орлов достал конверт, сунул его в ладонь Сержа. — Не хочу тебя долго томить, когда новости приятные. За проделанную работу выношу благодарность. В туалете запрись, посчитай. Серж ушел и скоро вернулся в добром настроении. — Четыреста колов накинули, спасибо, — он отпил пива. — Черт, не ожидал. Деньги позарез нужны. Кстати, заметили церковь и колокольню рядом с пивняком? — Да, симпатичная. Веселенькая. — Храм Георгия Неокесарийского, семнадцатый век, между прочим. По некоторым сведениям, здесь крестили Петра Первого, здесь же венчался царь Алексей Михайлович с Натальей Нарышкиной. В храме проводили службу все русские патриархи, молилась даже императрица Мария Федоровна, как и многие особы династии Романовых. По приказу Ленина с семнадцатого по двадцать четвертый год в Москве взорвали или сломали 450 церквей. А этот храм остался, дожил до наших дней, хоть и не работает. А по соседству, как в насмешку, — самая грязная пивная в Москве. Орлов плеснул в стаканчик остатки водки и отдал Сержу, допивай. Тот выпил одним глотком, хлебнул пива. — А ты, великий гуманист, не болтай лишнего, особенно в пивных, — сказал Орлов. — А то неприятности начнутся. Есть какие-нибудь новости, ну, для меня? — Все с начала рассказывать? Ну, как мы с Максом Грековым пошли шлепнуть по рюмке и оказались в милиции. Бедняга, теперь на суде ему оформят путевку в санаторий. По сто семнадцатой статье УК. И не скоро выпишут… — Все, что было на съемной квартире, я знаю. Знакомился с материалами. Вы с Грековым перебрали, появилась девушка. Почти невинная. Греков, накурившись дури набросился на бедную девочку. А ты и рад был заступился, но не мог. Выпил и проспал самое интересное… Они вышли из зала, спустились вниз и перебежали улицу прямо перед троллейбусом. На другой стороне сели в серую «волгу». — Перед встречей с тобой заходил в этот книжный магазин, — вздохнул Орлов. — Слушай, старина, тебя ждет великое писательское будущее. Слава, литературные премии, кооперативные хоромы, копеечные путевки в лучшие дома отдыха и санатории. Там ты познакомишься с первым секретарем правления Союза писателей Марковым, выпьешь с Юлианом Семеновым и уведешь у него самую красивую женщину. — Звучит красиво, — кивнул Серж. — Я уже вижу очередь за твоим первым романом. Она выползает из отдела художественной литературы, спускается на первый этаж, выходит на улицу и змеится дальше на набережную, через дорогу, до кинотеатра «Ударник»… А я стою где-то в конце этой змеи, мерзну на холодном ветру. И мучаюсь вопросами: повезет ли, достоюсь ли? Или все разберут до меня? — Это с чего такой успех? — Во-первых, ты напишешь нечто достойное человечества. Второго «Мастера и Маргариту». Только еще лучше. Во-вторых, у тебя нет и не будет конкурентов. Разве что Шукшин и Дюма-отец. А этого слишком мало для конкуренции. Так что, пиши, мой юный друг. А теперь перейдем к делу. Сначала расскажи устно. А потом, когда вернешься домой, в письменном виде все изложишь, как полагается. Итак, что ты услышал от Грекова младшего? За время сотрудничества с госбезопасностью Серж научился говорить так, словно донесение писал, просто и ясно, убирая лишние детали и эмоции. Этот эпизод с Максом Грековым не представлял бы особого интереса, мало ли парней ломали жизнь, еще не сделав первых самостоятельных шагов, и все же в этой истории было нечто особенное. Она не про то, как молодой парень огреб кучу неприятностей… Глава 17 Максим Греков, избалованный отпрыск из семьи, где водятся деньги, хоть и не знал ни в чем отказа, однако не превратился в жлоба и сноба. По натуре оптимист, начитанный, эрудированный, но иногда он срывается с нарезки, его тянет на приключения, запретные удовольствия. Со стороны пай-мальчик, отличник. Встретишь такого, не подумаешь, что он не только учится на пятерки, собирает почтовые марки, а летом ловит бабочек, мальчик уже распробовал дурь, побывал в кое-каких злачных местах и знает толк в продажной любви. С Максом в одной камере они провели четверо суток, и теперь можно сказать точно: в такой переделке наш отличник еще не участвовал. Когда вломилась милиция, Макс был пьяный и обкуренный, он точно не помнит, трогал девчонку или нет. Короче, в милиции он протрезвел и загрустил. Время в камере тянулось медленно, сигареты, которые чудом не отобрали, скоро кончились. Ну, чего там делать… Максим рассказал про себя много чего любопытного. Оказывается, его мать пропала без вести около трех лет назад, вышла из дома и не вернулась, и никаких концов. Отец в том месяце отдыхал в Сочи, он не сразу поверил, что случилось беда. Приехал на четвертый день, поднял на ноги влиятельных друзей, начал околачивать пороги в милиции. Но поиски никуда не привели, время шло, надежда таяла… Однажды ночью Максим снял трубку параллельного телефона и услышал разговор отца и неизвестного мужчины, через слово вставлявшего блатные словечки. Разговор странный, полный недомолвок и пауз, если все эти недомолвки выразить словами, получится, что отец обещал заплатить за какую-то гнусность, которой даже названия не нашли, только какой-то «груз» и «это самое». Нет, Максим никогда всерьез не думал, что отец причастен к исчезновению матери. Грекова-старшего милиция долго таскала, но бросила это дело. А тот телефонный разговор Максим почему-то связал с матерью, и с той поры он по вечерам всегда, сидя у себя в комнате, ловил звуки отцовского голоса, и, если тот начинал говорить по телефону, снимал свою трубку и, затаив дыхание. Отец человек осторожный, много не болтал, но иногда, если дело срочное, без телефона нельзя, не захочешь, а скажешь. За долгое время Макс узнал немало любопытных историй, от прежнего образа любящего мужа, профсоюзного активиста, партийца, научного работника, которого прочат на должность заведующего кафедрой, — не осталось ничего. Женщины на раз-другой, преферанс, какие-то темные дела с перепродажей икон, денежные вознаграждения, не поймешь за что, похожие на взятки… Раза два-три отец говорил с какими-то людьми, судя по лексике, приблатненными, которых вообще не должно быть среди его знакомых. Вроде ни о чем, но почему-то именно эти короткие разговоры пугали. После этих открытий, приходила страшная мысль: отец смог бы это сделать. О том, что сын стал слишком любопытен, Греков с опозданием, но все-таки узнал. Он не орал, не грозил кулаком… Позвал к себе в комнату и сказал, что парню уже двадцать один, пора жить самостоятельной жизнью, а не прятаться за папину спину. Вскорости снял небольшую квартиру, и вот уже второй год они живут отдельно. У Макса повышенная стипендия, есть кое-какие подработки, иногда он занимается мелкой спекуляцией, но совсем отказаться от отцовских денег нет возможности, а видеться с отцом нет желания. Недавно отец, чего никогда не случалось, позвонил с утра и сказал, чтобы Макс не ходил на учебу, а ждал его, есть разговор. Греков-старший приехал и начал без подготовки. Тут надо заметить, что у отца есть сводный брат, некий Олег Крапивин, по словам Макса, — уголовный авторитет, натуральный бандит. Так вот, этот деятель, уголовник, грохнул одну женщину. Как, чего и за что, — неизвестно. Скорее всего, там какие-то любовные личные взаимоотношения, недоверие, ревность или месть. Но причина той мокрухи — не главное. Отец сказал так: тебе, сынок, надо становиться мужчиной и увидеть жизнь не такой, как по телеку показывают. В нашей семье, осиротевшей без мамы, большие неприятности. Тебе надо знать, что дядя Олег Крапивин убил человека, молодую женщину. Все произошло случайно, умысла не было, но теперь не докажешь, был умысел или нет. Сошьют дело, отдадут в суд, а народные заседатели отнесутся серьезно, без скидок, как к особо опасному рецидивисту. Словом, подведут под вышку. А после суда даже не дадут апелляцию составить, сразу кончат. Может быть, для Крапивина остался бы шанс хоть вышки избежать, если бы та баба оказалась простой смертной, какой-нибудь воспитательницей или инженершей. Тогда бы менты, чтобы быстро отчитаться перед начальством, взяли с улицы бродягу или сумасшедшего и назначили бы его убийцей. Но эта дама, покойная, не из простых. Муж ее сотрудник КГБ, который долгое время работал за границей, и до сих тор там торчит, живет в Европе и Америке нелегально, под чужим именем, по чужим документам. Короче, это серьезный человек, поэтому чекисты забрали дело из милиции и теперь сами постараются довести до конца. Получится у них найти отцовского брата или нет, — трудно сказать, но они будут стараться. И все свои подлые приемы обязательно используют. Где сейчас Крапивин — неизвестно. Максиму об этом и думать не надо. Но, возможно, Грекова снова задержат завтра или через пару дней. Несколько дней промаринуют в КПЗ. Греков выдержит, ему не привыкать. Но и Максима не обойдет та же участь. К вопросам ментов, их угрозам, рукоприкладству, — надо быть готовым. Не сегодня-завтра Максима могут остановить на улице, отвезти за угол и нагнать страха. Надо набраться мужества и на все вопросы отвечать: ничего не знаю. Не дать им ни крупицы информации. Дядю не помню, занят только учебой, на все остальное времени нет. Сломаться, невольно подставить отца и Крапивина, — легко, но надо держаться. Само собой, никаких телефонных разговоров на эту тему. Отец очень спешил, выпалил все на одном дыхании, Максим не успел задать все вопросы. Только спросил, как эта дамочка, жена чекиста, живущего за границей, как она вдруг встретила Крапивина? Ведь она и этот человек — два разных мира, настолько далекие, что, по идее, что не должны даже знать о существовании друг друга. Отец ответил просто: я познакомил их на свою голову. Звали ее Татьяна Разина, работала в научном издательстве, но детали значения не имеют. И повторил, что смерть этой женщины нелепая случайность. Кажется, еще минута и отец бы заплакал. Отец пожал Максу руку, обнял за плечи. Уходя, остановился на пороге и сказал, что у него есть крутые связи в КГБ, только нужно некоторое время, чтобы Греков смог встретиться и поговорить со своими влиятельными друзьями. А дальше они сами разберутся, что делать. * * * Серж замолчал и некоторое время глядел на Орлова, который выдал свое замешательство долгим молчанием. Он сидел, разглядывая какую-то далекую точку, и не мог собраться с мыслями. Кажется, был сильно огорчен. Поэтому Серж Виноградов задал вопрос первым: — Я вижу, вы знакомы с этим делом? Точно, угадал… И про эту особу, ну, Татьяну Разину знаете больше моего? — Мне просто трудно поверить в то, что я услышал, — Орлов откашлялся. — Этот парень сказал тебе все это открытым текстом? — Да, так и сказал… — Но почему? Он выложил эту жуткую историю с убийством не родственнику, не другу, а человеку, которого видел несколько раз, и то мельком? — Тем не менее, теперь я его лучший друг. Ну, представьте: мы вместе попали в такую заваруху. Первый раз в жизни мальчишку заперли в кандее. Наверное, это самое опасное, самое крутое, запоминающееся приключение. А я всю дорогу был рядом. Вместе пил, затягивался дурью, вместе нас загребли. Вместе чалились. Я чувствовал, что его мучают какие-то мысли. Но рассказать, излить душу в том подвале было некому. Он страдал от мыслей об отце, о подонке Крапивине. А я оказался рядом. И выслушал… Виноградов засмеялся, опустил стекло и попросил сигаретку. Орлов сказал, что ему нужно позвонить и доложиться, чтобы на работе не ждали. Он выпил хоть и немного, но запах есть. Поэтому сегодня в конторе лучше не показываться. — У вас же радиотелефон?