Поэтому люди, сидевшие у кровати, были недовольны, им не нравилось, что говорил Разин, — так ему казалось. Или тема разговора была им не интересна, не близка. Тот, который постарше, в клетчатом пиджаке, старался направлять разговор на какую-то определенную тему, но какую именно, Разин понять не мог. Его непонятливость, граничащая с тупостью, раздражала присутствующих. Разин переставал говорить, тогда врач мерил давление, холодной тряпкой вытирал лоб. Один из незнакомцев задавал все те же вопросы, другой что-то писал, переворачивая страницы блокнота. Разин снова начал говорить, но как-то косноязычно и опять не о том, — это он видел по реакции гостей. Самому казалось, будто чужая невидимая рука держала его за шею, сдавливая горло, не давая слова произнести, вторая рука зажимала рот. В те минуты, когда он освобождался от чужих рук, язык шевелился сам, он что-то говорил, но не понимал, что именно. Мужчина в клетчатом пиджаке иногда отвечал ему громко, почти кричал, его лицо становилось красным. Доктор сделал еще один укол, Разину снова стало легче говорить, но ненадолго. Свело ноги, мышцы будто выжали, как сырое белье. Казалось, что хрустели кости, и он слышал этот хруст. Было так больно, что из глаз выкатились слезы. Но после нового укола боль отпустила, он перевел дыхание. В комнату вошли еще двое, встали за спинами тех, кто сидел на стульях. В одном из новых посетителей Разин узнал подполковника Колодного, у того было уставшее, какое-то желтое лицо, будто он две ночи не спал. Второй мужчина стоял дальше всех, его не удалось хорошо разглядеть, но потом тот человек встал ближе к свету, и Разин узнал его, вспомнил имя, но в следующее мгновение все забыл. К горлу подступила тошнота, мужчины встали и вышли из комнаты, разговор был закончен. Остался Колодный, который что-то говорил врачу, что-то приказывал, но тот не хотел выполнять. Мир кружился и стремительно исчезал в этом круговороте. Глава 28 Разин проснулся, когда уже рассвело, серый свет проникал сквозь прозрачные шторы. На тумбочке у кровати горела лампа, видимо, он так и не выключил свет. На часах, не снятых с руки, семь тридцать. Голова была тяжелой, будто вчера он выпил ведро неудобоваримого пойла. У кровати стояло пустое пластиковое ведро. Он сбросил ноги на коврик и сел. В дверь постучали, вошел Валентин, одетый в брюки и свитер. Он внимательно посмотрел на Разина и сказал: — Ведро я поставил. Подумал: вдруг вас стошнит. Я предупреждал, что тут пить нельзя. Подполковник Котов сам злоупотребляет, и вас втянул, а не надо бы. — Ну, я не знал, что Котов такой вредитель. Спаивает жильцов. Ну, бог с ним… У нас что сегодня по расписанию? — Сначала завтрак. Но вам никуда ходить нее надо. Отдохните, а я принесу. В девять тридцать полиграф. А дальше только свободное время. Пообедаете и отдохнете. Разин поднялся, чувствуя слабость и головокружение. Прошел в ванную, увидел в зеркале серое помятое лицо, запавшие глаза, слипшиеся, еще влажные от пота волосы, — и отступил назад. Он встал в ванну, пустил в душе теплую воду. Кое-как растерся полотенцем, вспоминая ночной кошмар, но не целиком, а отдельными фрагментами, и не мог решить, сон это был или явь. Когда он вернулся в комнату, на столе уже ждали две тарелки, накрытые стеклянными крышками и свежие газеты. Он развернул пахнувший типографской краской номер «Социалистической индустрии», но тут разыгрался какой-то нечеловеческий аппетит. Отложив газету, он мгновенно проглотил омлет, морской салат, сосиски и горку жаренной картошки, запив это яблочным соком и двумя чашками кофе с молоком. И только тут почувствовал, что жизнь возвращается, понемногу, по чайной ложке, но возвращается. * * * В амбулатории в подвальном этаже у него снова взяли анализ крови, благообразный мужчина в белом халате подробно расспросил о самочувствии, заглянул в уши и опять постучал молоточкам по коленкам, предложил, закрыв глаза, притронуться кончиком указательного пальца к носу. Затем измерил давление, попросил сделать несколько приседаний, снова измерил давление и вынес вердикт: — Да, батенька, да, Алексей Павлович, вас можно в космос запускать. — Что, серьезно? — удивился Разин. — Абсолютно. Когда надоест работа в конторе, подайте заявление в отряд космонавтов. На вас, батенька, пахать можно. Целину поднимать. Но, батенька, целину подняли уже давно. Еще в шестидесятых годах. Туда вы не успели… В комнате с табличкой «прозекторская» ждали два мужчины в белых халатах. Здесь было много света, голубой кафель на стенах, светло бежевое кресло, кажется, позаимствовали из зубоврачебного кабинета. Рядом с креслом на столике стоял аппарат размером с небольшой чемодан, из которого торчали бумажная лента и самописцы, похожие на стальные паучьи лапки. Мужчина постарше, добродушный плотный дядька в очках с толстыми стеклами, представился Павлом Максимовичем, но доверительно, понизив голос почти до шепота, сообщил, что коллеги и сослуживцы для краткости называют его просто Максимычем. А он и сам любит, когда все по-простому, без лишних формальностей. Он попросил раздеться до пояса, Разин снял рубашку, сел в кресло и расслабился, наблюдая, как ассистент закрепляет на его шее, груди, плечах и ладонях датчики, провода которых тянулись к металлическому ящику с самописцами. — Алексей Павлович, вы наверняка уже знаете, что это за процедура, уже проходили ее, — сказал Максимыч. — Но я обязан еще раз пояснить, что именно мы попытаемся сделать. Итак, я задаю вопросы, а вы отвечаете односложно, только «да» и «нет». Аппарат фиксирует ваше дыхание, сердцебиение, слюноотделение, потливость и прочее… И выдает информацию о вашем самочувствии. По этим данным можно судить, когда человек говорит правду, а когда хочет немного слукавить. Некоторые специалисты, особенно зарубежные, считают, что полиграф можно обмануть. Мало того, в специализированных журналах пишут, что обмануть аппарат для профессионального разведчика не представляет особого труда. Но статистика показывает обратное. Этот железный ящик — очень крепкий орешек. Даже хронические лжецы могут легко проколоться. По нашим данным, вероятность того, что ложь останется незамеченной, — ничтожна, всего десятая доля процента. — А я-то думал, что у меня есть шансы, — улыбнулся Разин. — А я вас разочаровал, — Максимыч стал серьезным. Еще некоторое время он копался с проводами, потом, предупредив Разина, что настоящий тест еще не начат, задал несколько общих анкетных вопросов для разминки, чтобы проверить технику. Снова пощелкал переключателями, посмотрел, плотно ли прикреплены датчики, и выдержав долгую театральную паузу, сказал «поехали», повторил уже заданные анкетные вопросы, потом перешел на вопросы личные. — Вы умеете печатать на машинке? — Да. — Вы быстро печатаете? — Нет. — Ваш тесть — полковник вооруженных сил СССР? — Нет. — Он генерал-майор? — Да. — Вы часто ругались с женой, когда она была жива? — Нет. * * * В соседней полутемной комнате за зеркалом, через которое на «прозекторскую» открывался широкий обзор, сидели полковник Иван Колодный и майор Виктор Орлов, не выспавшиеся после длинной бестолковой ночи, они уже давно позавтракали и теперь были готовы к работе. Орлов принес из пищеблока кофе в китайском термосе и несколько булочек с кремом в бумажном пакете. — Наверное, ему сейчас очень тоскливо, — сказал Колодный. — Я ведь Алексея давно знаю. Он тертый парень, но сегодня выглядит так себе. Похоже, это не его день. Впрочем, важно, как все пойдет с самого начала. — Сначала, как видите, темп разговора низкий, расслабляющий, — ответил Орлов и налил кофе в бумажный стаканчик. — Мы с Максимычем все обговорили. Сейчас он закончит серию обычных вопросов — анкетные данные, мелочи жизни и быта. Затем прибавит обороты, попытается вывести Разина из себя, разозлить. Разин должен потерять над собой контроль. И тогда будут заданы те вопросы, которые нас интересуют. Во втором ряду, за спинами начальства сидели двое оперативников под началом капитана Юрия Гороха. Они с любопытством наблюдали за происходящим в «прозекторской», молча обменивались взглядами и жестами. Максимыч, чему-то улыбаясь, говорил ровным голосом, сохраняя средний темп. Он посматривал на бумажную ленту, делал на ней какие-то пометки фломастером, кивал головой, будто узрел нечто важное. На столике перед ним лежали страницы с машинописным текстом, закрепленные зажимом на листе картона. Задав вопрос, он делал пометку крестиком, прочитав все вопросы на странице, откреплял ее и откладывал в сторону, на пустой столик. — Вы любите футбол? — Нет. — У вас были интимные отношения с несовершеннолетними? — Нет. — Вы когда-нибудь воровали в магазинах самообслуживания? — Нет. С каждым новым вопросом Максимыч чуть ускорял темп, чтобы не оставлять Разину времени на то, чтобы сдерживать себя, сохраняя спокойствие, обдумывать ответы. Иногда он повторял неприятные вопросы. Помощник, наблюдавший за самописцами, время от времени бросал на Максимыча выразительные взгляды, но тот был занят своей работой. — Вы умеете печатать на пишущей машинке? — Да. — Вы пользовались пишущей машинкой в течении двух последних месяцев? — Нет. — Вы насиловали женщин? — Нет. — Вы сотрудничаете с западными спецслужбами? — Нет. — Вы много зарабатываете? — Нет. — Вы занимались сексом с подростками? — Нет. — У вас были контакты с работниками ЦРУ? — Нет. Так продолжалось довольно долго, но вот вопросы кончались. Максимыч остановил полиграф, собрал листки, скрепил их и отложил в сторону. Махнул рукой ассистенту, чтобы снимал датчики. Затем прошелся от стены к стене, остановился посреди комнаты и громко сказал: — Гражданин Разин, вы не прошли тест. Что с вами делать, решаю не я. Но будь моя воля, поверьте, жалеть бы вас не стал. Предатели вроде вас ни жалости, ни сострадания не заслуживают. Но… Вы ведь не всю жизнь торговали родиной. Были и светлые минуты. В этом случае человеку иногда выдают пистолет и один патрон. Шанс покарать самого себя и достойно уйти. Но вы, на мой взгляд, этого великодушия не заслужили. Вас надо стереть в лагерную пыль, чтобы и могилы не осталось.