* * * Допрос закончился глубоко за полночь, Греков поднялся наверх по истертым крутым ступеням, через какие-то темные дворы выбрался на улицу, пустую, с редкими фонарями. Окликнул женщину, бредущую куда-то, хотел спросить, в какой стороне ближняя станция метро. Но женщина, обернувшись, сначала ускорила шаг, потом побежала и пропала в темноте. Больше прохожих не попадалось, Греков шагал быстро, стараясь согреться, но это мало помогало. Его знобило даже не от ночного холода, достающего до костей, а от этой унизительной пугающей процедуры под названием «дача показаний», от перспективы, что эта встреча с оперативниками наверняка не последняя, будут и другие, сначала его притянут как свидетеля, из свидетеля он дозреет до подозреваемого, а там уж можно будет сушить сухари и запасаться махоркой. Пейзаж не менялся, по этой стороне улицы попадались сплошь старые покосившиеся дома с темными окнами и без номеров, наверняка жильцов давно выселили, в трущобах поселились бомжи, которым надо как-то существовать. Грабить припозднившихся прохожих, например. Он услышал за спиной дальний гул автомобиля, вышел с тротуара на мостовую и замахал руками. Притормозил частник на «москвиче», Греков назвал пожилому водителю адрес, обещал хорошо заплатить, чуть не прослезился от счастья, услышав «садись». * * * Вернувшись домой, он потоптался в прихожей, вошел в спальню, на ходу снимая костюм. Квартира была просторной, он выменял ее на стандартную двушку в спальном районе и щедрую доплату, а потом обставил импортной мебелью. Когда занимаешь в обществе весьма завидное место, нельзя жить на помойке, где-то на выселках, надо соответствовать, — этом правилу Греков следовал всегда и во всем, даже в мелочах. У сына не было ключей от отцовских хором, Максиму он через знакомых снимал за сто двадцать рублей небольшую однокомнатную квартиру, это устраивало и отца, и сына. Греков зажег свет, сел на край кровати и перевел дух. Немного успокоившись, вошел в кухню и тут вспомнил, что дома хранится вторая записная книжка, от который хорошо бы избавиться прямо сейчас. Правда, в книжке не так просто разобраться, имена и телефоны зашифрованы, но береженого бог бережет. В большой комнате он долго копался в ящиках финской стенки и слышал, как в кухне свистит чайник. Не отрываясь на пустяки, заглянул в бар, в секретер, залез в верхнее отделение. И тут понял, что вещи лежат не так, как он оставил. Это открытие оглушило, словно удар табуреткой по голове. По второму кругу он стал копаться в ящиках, уже точно зная, что записной книжки не найдет. Пока его мурыжили в отделении милиции и допрашивали в подвале без адреса, здесь, в его квартире, побывали гости, которые обыскали каждый уголок, эти люди — не воры, они гораздо хуже, вреднее и опаснее. Они взяли только записную книжку. Он вспомнил, что хранил дома четыре купюры по пятьдесят долларов. Слыша свист чайника из кухни, он снова залез на стул, взял с верхней полки томик рассказов Тургенева. Деньги на месте. Вернувшись на кухню, он выключил чайник, который почти выкипел, положил купюры перед собой на стол, не зная, что с ними теперь делать. Разумеется, во время негласного обыска комитетчики деньги нашли. Он знал, что оперативники всегда книги просматривают, ни одной не пропускают. Сегодня они не спешили, у них было достаточно времени, чтобы найти злосчастные доллары. Будь обыск законным, только на основании этих, найденных в доме купюр, ему могли бы устроить веселую жизнь, — запросто накрутили бы лет пять, а то и десять колонии. Но, надо думать, его, человека с положением, к уголовной не привлекут, он все-таки не фарцовщик и не валютчик из подворотни. Если здесь проведут настоящий официальный допрос с протоколами и понятыми, первым делом обязательно спросят, есть ли в доме валюта. А он ответит, что нет, к тому времени доллары будут перепрятаны. Но тогда гэбисты поймут, что он лжет… Черт, проклятье. Лучше всего оставить их там, где прятал. Во время обыска он пояснит, что доллары остались с заграничной командировки. Но он же не был в Америке, только в европейских странах, тогда зачем же ему доллары? Друг дал на сохранение? На улице нашел и хотел сдать в КГБ, но боялся? Какие еще варианты… Покойная бабушка подарила? В денежно-вещевую лотерею выиграл? Купил билет за тридцать копеек, — и раз… Греков запутался в мыслях. Вернулся в комнату, сунул купюры в томик Тургенева, теперь трогать их в любом случае нельзя. Он еще некоторое время сидел на кухне, смотрел в окно и думал, что завтра будет много дел. В квартире на Пятницкой улице, ключи от которой дала ему близкая женщина, лежит вполне приличная сумма в рублях. До той квартиры комитетчики наверняка не добрались и вряд ли доберутся. Но все равно, надо все забрать завтра же. Вот же морока… Глава 23 С майором внутренних дел Феликсом Егоровичем Судаковым довелось увидеться, когда Разина два раза вызывали на Петровку для дачи показаний. Это был крупный мужчина лет сорока с небольшим, с бледной кожей и светлыми глазами, рука, которую он протягивал для пожатия, была мягкой и белой, как свежий хлеб. В жизни он производил впечатление немного рассеянного, добродушного человека, который случайно попал в милицию, дорос до майора, потому что умел угадывать и выполнять желания начальства. На беседе в ГУВД Москвы Судаков спрашивал о знакомых Татьяны, о мелочах личной жизни, о том, не заметил ли Разин после возвращения пропажи из квартиры драгоценностей жены или приметных носильных вещей. Разин оба раза уходил разочарованным и почему-то думал, что это уголовное дело выше Судакова на две головы. Тогда Разин позвонил старому знакомому из Министерства внутренних дел и попросил узнать, как движется расследование. Не прошло и суток, как раздался звонок. Судаков говорил спокойно, без раздражения. Предложил встретиться на Пушкинской площади в четыре вечера, его светлые «жигули» будут стоять у редакции журнала «Новое время». Во второй половине дня на Пушкинской было по-весеннему солнечно, пахло талым снегом и бензином. Судаков уже был на месте. В салоне его «жигулей» было накурено. Сквозь табак пробивался запах женских духов, напоминая о том, что хозяин автомобиля тоже человек и мирские удовольствия ему не чужды. — Понимаю ваши чувства, — Судаков говорил медленно, как-то снисходительно, будто с мальчишкой. — Наверно, я бы на вашем месте тоже пытался выяснить, как и что. И беспокоил друзей из МВД. И хотел услышать обнадеживающие слова. — Простите, что я злоупотребил, — сказал Разин. — Просто время проходит. Иногда мне кажется, что следствие остановилось. Я каждый день жду звонка, но звонят не те люди. Кроме того, я не знаю, как погибла моя жена. Я знаю только, что труп был найден где-то в лесу на дороге, по которой ездили не каждый день. Характер телесных повреждений, время смерти и время обнаружение тела… Я ничего не знаю. — Уверяю вас, все движется, — сказал Судаков. — Но только не очень быстро. Поэтому конкретных результатов пока нет. Я бы мог на этом закончить разговор. Вы же понимаете, что я не имею права разглашать материалы следствия. Но вы, в некотором смысле, мой коллега… Я толком не знаю, что вы там делаете в своем первом главном управлении КГБ. Наверное, не бабочек ловите. Давайте так: я расскажу кое-что. А вы в знак доверия не будете больше звонить в МВД и дадите мне спокойно работать. — Обещаю, — кивнул Разин. — Но я хочу услышать правду. — Мы с вами встречались уже дважды, когда я вас вызывал. И тогда вы тоже хотели узнать некие нюансы. Учтите, эти подробности не прибавят жизненного оптимизма и настроения не улучшат. Тем более, что хвастаться нечем. — Говорите, — кивнул Разин. — Ваша супруга вела размеренную жизнь, а потом вдруг исчезла, никому не сказав «до свидания». Когда ее нашли на лесной дороге, которая вела от шоссе к дачным участкам, она была одета в светлую блузку и темную юбку. На одежде были обнаружены споры плесени. Такая плесень обычно появляется там, где нет чистого воздуха и света, то есть в подвалах с плохой вентиляцией. Была еще пара зацепок, но я их отложил на потом. Надо полагать, убийство произошло на каком-то складе или на даче, где есть подвал. Так вот, вашу жену задушили веревкой или электрическим проводом. Экспертиза показала, что незадолго до смерти она имела связь с двумя разными мужчинами. Труп какое-то время, приблизительно двое-трое суток, находился не на лесной дороге, а в другом месте. Наверное, в том подвале, где на одежду попали споры плесени. Затем тело вывезли и оставили там, где зимой не очень часто проезжает транспорт и люди не ходят. Судаков сидел молча, постукивая пальцем по баранке и щурился от солнца. Разин какое-то время молчал, а потом спросил: — Тело, наверное, можно было лучше спрятать. — Я тоже так подумал и решил, что действовали дилетанты. Но это лишь предположение. Мы очертили окружность с радиусом двадцать километров от места, где нашли тело, и стали проверять все объекты, которые нам подходят. Список не маленький, но и не очень большой. Зимние дачи, железнодорожное депо, свиноферма, склад государственного резерва… — Так можно год искать… — Ошибаетесь. Вокруг того места, в основном, леса. Нам в каком-то смысле повезло. У советских граждан в собственности не так много зимних дач с погребами или подвалами. В садоводческих товариществах подвалы запрещены. Оперативные группы из наших и местных милиционеров выезжают на объекты. Такая кропотливая работа принесет результат… Надо терпения набраться. — И как долго будет длиться эта проверка? — Не задавайте наивных вопросов. Мы ищем этих подонков и, я полагаю, найдем. Главная беда, что в этой истории нет ни одного свидетеля. Никто ничего не видел, не знает, не помнит. Например, никто точно не знает, в какой день Татьяна Федоровна исчезла. Где и при каких обстоятельствах это произошло. Мы искали свидетелей. Опрашивали родственников, соседей, знакомых, сослуживцев. И ничего. В ту неделю на работу она не ходила. Ей разрешили не отвлекаться от важного перевода и работать дома. Ориентировочно, она пропала пятнадцатого декабря, плюс минут два-три дня. Тело обнаружили через неделю. Мы ждем, что свидетель все же появится. — И это все, что накопала милиция? — Не совсем. Есть еще одна зацепка. Но об этом пока говорить рано. Я человек суеверный, и вам знать лишнего не надо. На вас и так много всего свалилось. Мы, кажется, обо всем договорились, правильно? Разин поблагодарил Судакова, пожал его теплую ладонь и вышел из машины. Глава 24 Утро выдалось пасмурным и мглистым, обещая такой же серый день. Орлов остановил машину на улице Кирова, в двух кварталах от центрального почтамта, наискосок от кафетерия, как раз под знаком, запрещающим остановку. Он посмотрел на часы и понял, что приехал на четверть часа раньше времени, включил радио, повертел колесико настройки, стараясь найти хоть что-нибудь, достойное внимания, но на всех частотах Иосиф Кобзон исполнял песни про Ленина и революцию, а во время коротких перерывов передавили информацию о скором начале работы пленума ЦК КПСС. Развалившись на сидении, Орлов перебирал глазами прохожих на другой стороне улицы и вскоре нашел того, кого искал. К месту встречи неторопливо брел щуплый парень лет двадцати с небольшим, с патлами, достающими чуть не до плеч, одетый так, что встречные девчонки задерживали взгляд на его потертых джинсах, заправленных в ковбойские сапоги из натуральной кожи, с ушками и декоративным рисунком, куртку оливкового цвета с погончиками, накладными карманами и нашивками на рукавах. На плече болталась сумка из желтой искусственной замши с бахромой. Он был похож на непутевого сына большого человека из партийной номенклатуры или подпольного цеховика, человека состоятельного, привыкшего оплачивать любые прихоти сына. На самом деле парню было двадцать шесть, его отец работал старшим инженером на заводе «Серп и молот», а мать врачом в ведомственной амбулатории. Звали его Серегой или Сержем Виноградовым, он сочинял запутанные мистические рассказы, подражая Эдгару По, числился студентом литературного института, а в МГИМО пытался восстановиться после прошлогоднего отчисления. Когда-то, еще на заре туманной юности, Серж попался на перепродаже канабиса, посидел пару месяцев в следственной тюрьме, поумнел, и уже готовился провести молодость в Магадане, но получил деловое предложение госбезопасности. С тех пор он распространял среди студентов самиздат, в основном сочинения Солженицына, Лидии Чуковской, Войновича, Гинсбурга и другую литературу, а потом писал доносы на самых активных читателей. Орлов запер «волгу», перешел на другую сторону, толкнул дверь кафетерия. В небольшом помещении были расставлены круглые одноногие столы, было душно, буфетчица отпускала кофе с молоком по десять копеек стакан и бутерброды с сыром по той же цене. Он взял стакан яблочного сока и бутерброд, остановился у столика Сержа и сказал: — Привет, старина. По-прежнему тратишь все деньги на шмотки. И в свободное время небось пишешь нетленку… «Мастера и Маргариту». Ну, на современном материале. Тогда и про меня главу напиши. — Здравствуйте, Виктор Сергеевич. Предположим, напишу, а вам не понравится. Что тогда будет? — Ну, сядешь лет на десять, — улыбнулся Орлов. — Подумаешь… Какие твои годы, ты же совсем молодой. Я похлопочу, чтобы тебя на зоне библиотекарем сделали и не обижали. Отточишь там литературное мастерство, вернешься настоящим писателем. С большой буквы. И допишешь свой бессмертный роман. Кстати, у тебя фамилия не очень: Виноградов. Это не современно и не актуально. Придется брать псевдоним. — Я и сам об этом думал, о псевдониме. Есть варианты. А роман я допишу, чтобы снова сесть, уже с концами. И сгнить в лагерях. Нет, спасибо. Может, по пятьдесят грамм? — А чего у тебя? — Грузинский коньяк, три звезды. Неплохой. — Ну, давай вздрогнем. Серж отошел к прилавку, вернулся с двумя пустыми стаканами, под столом отвинтил бутылочную пробку, разлил коньяк, они выпили и минуту постояли молча. — У вас чего-то важное? — Срочное. Орлов достал фотографию, показал Сержу. — Вот этот кадр. Не помнишь его? — Ну, что-то знакомое. Из МГИМО? — Второй курс, дипломатическое отделение. Максим Греков. — Да, его отец лекции какие-то читает. Чего-то такое скучное. — Надо, чтобы паренька быстро отчислили на законных основаниях. С самиздатом возиться не будем, это слишком долго. Нужно милицейское задержание, протокол. Одного свидетеля достаточно. Пьяное дело со шлюхой, с дракой, скандалом, с канабисом. Пригласи его на хату, договорись с девчонкой, ну, сам выбери. — Может, еще по пятьдесят? — Давай, булькай. Выпили, постояли, чувствуя, как тепло разливается по телу. Орлов под столом передал Сержу Виноградову два ключа на стальном кольце и конверт, тот открыл и пересчитал, не глядя, буквально за три секунды. — Всего пять сотен? Слушайте… В прошлый раз было семь, а тут срочно.