Разин решил ехать на Площадь Восстания. Если повезет, он договорится с оценщиком-товароведом, сбросит цену и получит наличные. Перекупщики вокруг комиссионки стоят пачками, но самому связываться с ними рискованно, можно попасть под милицейскую облаву. Тогда придется провести весь день в отделении и лишиться «Панасоника». Милиционеры отправят телегу на работу: гражданин Разин спекулировал импортной техникой с целью незаконного обогащения, просим разобраться и дать ответ. Нет, до собрания и выговора по партийной линии, конечно, не допустят. Собственно, в конторе мало кто знает Разина в лицо, да и сама идея проработать на собрании человека, задействованного в секретных операциях за границей, кажется нелепой. Но оставить без внимания милицейскую бумагу тоже не нельзя, — перед законом все равны. Поэтому на словах, как бы по-дружески, ему укажут, что и как, сделают запись в личном деле, подшив туда милицейский протокол. Но и это еще не конец. В отделение милиции по месту жительства придет другая телега, его вызовут на собеседование, и на простых примерах объяснят, что такое хорошо, и что такое плохо. Придется заплатить штраф. На первый раз — это все. * * * Он остановил машину в ста метрах от магазина, ближе места не было. Вытащил коробку и сразу попал на прицел нескольким гражданам, которые выбрали серенький денек, чтобы скоротать время, гуляя вокруг комиссионки. Навстречу заспешил один из перекупщиков, ухватил за рукав, побежал рядом, спросил, в каком состоянии техника и можно ли на нее взглянуть. Этот вопрос, пока он вошел в магазин и добрался до приемки, ему задали еще раз двадцать. Очередь оказалась маленькой, всего три человека. Приемщик-товаровед «Панасоник» осматривал медленно, с любовью и знанием дела. Модель не самая новая, но ходовая, приличный звук, система шумоподавления и еще много чего. — Себе не возьму, но могу поставить пять сотен, — сказал приемщик, закончив осмотр. — Минус комиссионные. Сейчас много привозят из Европы. У нас все полки забиты. Пройдите в зал. И сами убедитесь. — Слушайте, в торговом зале чиненная аппаратура. Не поймешь, чья. А я приношу в коробке, с чеком. Давай так: мне на руки пятьсот пятьдесят без квитанций. И по рукам. После небольшого торга приемщик поднял цену на четвертной, но дальше уперся. Разин забрал коробку, хорошо зная, что будет дальше. Снова набросятся жучки, которых здесь целое стадо. Что ж, придется рискнуть. Не тащиться же с этой коробкой на Арбат. Магнитофон достался дядьке лет сорока пяти, этакой серой личности в потертом пальтеце и кепке. Встретишь такого и не догадаешься, какие деньги он прячет за пазухой. Проверяли магнитофон в машине перекупщика, поторговались, Разин получил шестьсот двадцать пять рублей и остался доволен. Глава 22 Рабочий день доцента кафедры экономики Московского государственного университета Романа Грекова затянулся. После лекции он провел внеплановый семинар на тему «экономика развитого социализма, от победы к победе», а когда учебные часы подошли к концу, начальница четвертого курса, очаровательная Зоя, попросила принять зачеты за прошлый семестр у отстающих студентов. Греков позвал двоечников в ту же аудиторию, где был семинар, раздал билеты и выделил на подготовку двадцать минут. Первой была Рая Иванова, одетая по моде красивая девица, тайно влюбленная в Грекова, впрочем, он знал об этом чувстве, но не поощрял его, романы со студентками многим хорошим людям сломали жизнь. Он слушал ответ Раи и бездумно кивал головой. Он думал, что студенты перегружены информацией, бесполезной, которой в жизни никогда не найдут применения, им надо изучить научный атеизм, диалектический материализм, за ним исторический материализм и, наконец, надо залезть на самую высокую вершину маразма, — овладеть научным коммунизмом. Поэтому экономику никто не знает, на нее почти не остается учебных часов. Рая отвечала по-детски беспомощно, с трудом подбирая слова. Он махнул рукой, мол, хватит, открыл зачетку, расписался и подарил Рае свою фирменную улыбку. Девушка, не своя от счастья, улетела. Он с тоской и отвращением взглянул на двух оставшихся парней, похожих на неандертальцев, но тут вошла начальница курса Зоя, сказала на ухо, что на кафедре ждет какой-то посетитель, видный мужчина, он сказал, что Роман Сергеевич нужен срочно, по важному делу. Греков, взволнованный и немного напуганный, сказал двоечникам, что у них сегодня счастливый день и расписался в зачетках. Тесным коридором, забитым студентами, он дошагал до кафедры, еще издали угадав в незнакомом мужчине человека, способного доставить всем окружающим и, в частности ему, Грекову, серьезные неприятности. Мужчина назвался Виктором Орловым, взял его под локоть, повел на лестницу, раскрыл красную книжечку и сказал, что надо будет проехать кое-куда и поговорить один на один, без протокола и свидетелей. Стараясь не показать испуга, Греков подумал, что сейчас ему надо выиграть время, чтобы кое-то предпринять, нужно всего лишь несколько часов, до завтрашнего утра. Мысленно он допускал, что милиция может им заинтересоваться. Случись какая-то неприятность, наверное, его вызовут в ближайшее отделение или даже на Петровку 38 повесткой. А эта повестка даст время, сутки, двое и даже больше. Он готовился к встрече с милиционерами, прикидывая вопросы и варианты ответов, но визита на кафедру офицере КГБ не ожидал. Он улыбнулся той улыбкой честного парня, которая нравится всем, и мужчинам, и особенно женщинам, посмотрел на часы и сказал: — Я с удовольствием. Но сегодня полный цейтнот. Дела на кафедре, а потом до позднего вечера индивидуальные занятия. Люди приедут издалека. Из области. Давайте отложим? Завтра я ваш в любое время. Хоть с утра, хоть вечером. — Давайте не будем спорить, — нахмурился Орлов. — Мы теряем время. Греков попросил минуточку, убежал на кафедру предупредить, что уходит. Он вошел в комнату, открыл портфель, решая, можно ли сделать один короткий звонок. Телефонный аппарат на столе у окна, там пересказывают друг другу сплетни две кошелки, они все услышат, а это все равно что гэбэшник услышит. Греков взял из стенного шкафа черный кожаный плащ, который не рисковал оставлять в гардеробе внизу, вещь дорогая, редкостная, таких в Москве по пальцам сосчитать. Он схватил записную книжку и сунул ее в мусорную корзину, под рваные бумажки, от книжки надо было давно избавиться, он и так все телефоны на память знает. Пока спускались вниз, Греков стал многословно объяснять, что сегодня он на машине, быстро довезет, куда надо. Но ехать пришлось не на его новенькой «ладе», а на казенной прокуренной «волге», и не на площадь Дзержинского, а почему-то в отделение милиции, расположенное в районе Лефортово, на старой кривой улице, местами вымощенной булыжником. Тротуары были узкими, по путям гремел трамвай. Грекову сказали ждать, оставили его в дежурной части отделения напротив клетки для задержанных граждан. За решеткой сидел неопределенных лет мужчина с кривым носом, синей, опухшей от побоев физиономией, и забинтованной головой. На несвежей повязке проступали бурые пятна, цветом похожие на ржавчину, один рукав пальто был вырван. Иногда человек хватался за голову, стонал и просил глоток воды. Справа за стеклом дремал молодой милиционер, играло радио и шипела коротковолновая рация. Минуты текли медленно, Греков смотрел на часы и думал, что гэбэшник спешил, машину гнал так, будто на пожар опаздывал, а теперь, ничего не объяснив, куда-то пропал. Спустя время милиционеры привели и заткнули в клетку еще двух задержанных, один, совершенно пьяный, лег на пол и захрапел. Второй оказался полным психом, руками показывал неприличные вещи, и грозил кулаком. Время от времени псих курил и кидал горящие окурки в Грекова, приходилось все время быть наготове и уворачиваться, иначе окурок, не дай бог, мог прожечь кожаный плащ. За окном темнело, раненый человек в разорванном пальто просил воды, милиционер дремал за стеклом. Томимый недобрыми предчувствиями, Греков весь извелся, устал так, будто мешки таскал. На ночь глядя появился Орлов, но не задал никаких вопросов, приказал садиться в машину и повез темными безлюдными улицами неизвестно куда. * * * Машина остановилась во дворе старинного каменного дома, вошли в подъезд, спустились в полуподвал. Дверь квартиры открыл какой-то мужчина. По коридору прошли в большую комнату. Греков уже устал волноваться, справился со страхом и сказал себе, что надо потерпеть и пройти через все это. Если бы его хотели задержать, то давно уже посадили в камеру, а потом продержали без допросов дня три-четыре, дожидаясь, когда он сломается и сам захочет что-нибудь рассказать. Значит, у гэбэшников нет ничего, только какие-то подозрения, непроверенные догадки, — и на этом остановка. Они давят на него, ожидая, когда он дрогнет. В комнате было жарко, плавал табачный дым, у стены стоял конторский шкаф, посередине письменный стол с лампой, рядом стул, в полумраке терялись другие предметы интерьера. В углу сидел здоровенный мужчина, похожий на уголовника, и листал засаленную книжонку, на скуле и шее красноватый глубокий шрам. Греков снял плащ, сложив вчетверо, пристроил на коленях и опустился на шаткий стул. Орлов открыл папку, вытянул чистый бланк протокола, попросил у Грекова паспорт. Затем объяснил, что КГБ интересуют некоторые подробности жизни и быта гражданки Татьяны Разиной, увы, покойной. Поэтому оперативники опрашивают ее родственников и знакомых, сегодня очередь дошла до уважаемого Романа Сергеевича. — В паспорте указано, что вы состоите в разводе, — сказал Орлов. — Сын уже взрослый. По какой причине развелись? — Ну, характеры разные. — Сын чем занимается? — Студент, в МГИМО учится. На дипломата. — Ого. Вы ведь тоже в МГИМО преподаете? — Ну, это громко сказано. У меня там всего пару лекций в неделю. Я, в основном, в МГУ. — Вы были знакомы с Разиной? — Да, да, конечно. Ну, в определенном смысле. Мы не были друзьями, но перезванивались, общались. Да, общались иногда, изредка. Ужас какой. Не верится, что ее больше нет. — Где, когда, при каких обстоятельствах познакомились? — Ну, на вечеринке, — Греков бросил взгляд на наручные часы, допрос начался в восемь сорок. — В ресторане «Арбат» на Калининском проспекте. Подруга покойной Татьяны Федоровны отмечала день рождения. — Давайте ближе к делу. — Так вот, Игнатова собрала хорошую компанию, было весело. Оркестр, танцы до ночи. Там мы и познакомились, чуть больше года назад. А кажется, что давно. — Вас кто-то представил или вы проявили личную инициативу? — Нет, никакой инициативы, — Греков отметил, что волнение почти прошло, он отвечает уверенно, хотя гэбэшники сделали все, чтобы его напугать. — Какая уж инициатива… Мы сидели рядом, за одним столом. Случайно все вышло. Кажется, я попросил соль передать, а она немного рассыпала. Я сказал, что примета плохая. И завертелся разговор. Можно вопрос? Вы уголовное дело завели? — Роман Сергеевич, давайте так. Чтобы сэкономить время, спрашивать буду я один. Не возражаете? Кстати, кожаный плащ у вас красивый. Сейчас такой не достанешь. Ни за какие деньги. — Сейчас нет, — Греков покачал головой и мысленно выругал себя, что пришел на работу в шикарном плаще, хотя уже тепло, надо было надеть болоньевую куртку. — Сейчас с этим трудно… Ну, с товарами для народа. Конечно, трудности временные. Тут понимать надо. Все-таки у нас не капитализм. Слава богу. — А где вы его достали? Простой вопрос поставил Грекова в тупик: — У Разиной купил. У нас с ее мужем один размер. Я спросил ее, нет ли чего на продажу. А она говорит, что у мужа тут кожаный плащ пылится. Ну, болтается на вешалке. Он купил где-то за границей, а не носит. Муж у нее нормальный мужчина. Ну, без предрассудков. — Без предрассудков? — переспросил Орлов. — Значит, вы знакомы с Разиным, если делаете такие выводы? Что он без предрассудков. Стало ясно, что Греков, хоть и контролировал каждое слово, все-таки сболтнул лишнего, теперь надо дать задний ход, но как… Он поправил плащ, лежавший на коленях. Почему-то в эту минуту стало совсем тихо, слышно, как шуршат страницы, это человек в углу листал книжку. Греков обернулся, в углу никого, человек неслышно переставил стул, и теперь сидел прямо за спиной, в шаге от него. — Не знаком, к сожалению, — сказал Греков изменившимся голосом. — Случая не было познакомиться. Таня, то есть Татьяна Федоровна рассказывала, ну, что муж ее человек компанейский, свойский. А плащ вроде как ненужный оказался. Я сразу деньги отдал. У меня тогда были деньги, за уроки получил. Частным образом. Греков сглотнул слюну и поправил галстук. Лицо Орлова сделалось напряженным, неподвижным, казалось, он сейчас подойдет и даст кулаком по лицу или сделает такое, о чем лучше не думать. Может быть, не он, а этот уголовник со шрамом накинет сзади удавку и… Иначе, чего он стул передвинул. Греков испугался тишины и своих мыслей, откашлялся и сказал: — Я не думал, что это против закона, — вещи покупать. — У вас есть расписка, что деньги за вещь заплачены? — Была где-то дома, — бездумно соврал Греков. — Но вряд ли сохранилась. — В таком случае кожаный плащ придется оставить здесь. — Здесь? — переспросил Греков, не веря собственным ушам. — Но я же… Плащ отберут, — от этой мысли душа похолодела. Греков подумал, что многие подробности его товарно-денежных отношений с Разиной уже известны гэбэшникам, не случайно же они к плащу прицепились. Рассказать могла эта сучка Игнатова. Не надо обыска дожидаться, лучше завтра же перевести дорогие вещи и аппаратуру в квартиру матери, хотя нет, там тоже обыск могут сделать, и найдут. Надо к тестю Ивану Семеновичу. И вещи, и аппаратуру, и деньги. Сзади запыхтел здоровяк со шрамом, подошел, со словом «разрешите» вырвал кожаный плащ из рук Грекова и куда-то унес. Наверняка завтра же его продадут, одну часть денег поделят и в сберкассу положат, остальные пропьют. Орлов постучал ручкой по столу и сказал: — Попробуйте все-таки найти расписку. И много вы у Разиной вещей приобрели? — Ну, что-то купил, по мелочи. Рубашки какие-то, обувь. Ничего такого. — Вспомните все и составьте список. Это ваше домашнее задание. Итак, где вы общались с Разиной? На ее квартире или у вас? — Все не упомнишь. Когда, где…