Чтобы не таскать с собой в Америку папки с бумагами, Гриценко переснимал машинописные страницы на фирменную фотопленку, купленную в «Березке», сам или с оказией передавал проявленные негативы в Нью-Йорк. Но большая часть архива оставалась в Москве. Год назад Гриценко последний раз приехал в Америку с посылкой, затем несколько месяцев о нем ничего не было слышно. А там с оказией пришло письмо. Гриценко писал, что впал в немилость начальства, когда затеял развод с женой, а в загранкомандировки посылают только женатых мужчин. Но с супругой он жить дальше не хотел, даже если остаток жизни суждено куковать в Москве. Однако, — писал он, — развод много времени не отнимет. В заключении просил прислать немного денег, так как финансы в полном упадке. Позже Гриценко снова написал, что совсем скоро все поменяется, — заграничные поездки возобновятся. Дальше было то же, что и в прошлом письме: свою часть работы он выполнил, бумаги перевел на пленку. Он снова просил денег, — накладные расходы растут, он рискует шкурой… Три месяца назад Платт отправил в Москву своего родственника, которому купил туристический тур по России. Родственник вручил Гриценко из рук в руки полторы тысячи долларов и сказал, что архив заберет с собой. Однако на вторую встречу Гриценко не пришел, ничего не передал, на телефонные звонки не ответил. Родственник вернулся пустой. Вдогонку пришло письмо, Гриценко писал, что накануне встречи почувствовал за собой слежку, перепугался и срочно уехал из Москвы на дачу друга, сидел там почти месяц. Архив в сохранности, Платт сможет все получить, когда захочет. * * * Гриценко принес кофейник, помолчал и перешел к главному. — Как я уже говорил, эти бумажки прибавили мне седых волос. И теперь, когда мои хлопоты, наконец, подходят к концу, я бы хотел озвучить цену… — Цену чего? Кажется, Платт с вами полностью рассчитался. — Ошибаетесь. Ну, посудите сами. Наше сотрудничество продолжалось более шести лет. Я сделал все, о чем он просил. Искал экспертов, брал заключения. Я перевел архив на пленку, это большая работа. Я забочусь об этих бумажках, будто о родных детях. Головой рискую… — Но вы уже получали деньги. Каждая ваша услуга была оплачена. В прошлый раз Платт прислал вам премию. А риск, о которым вы говорите… Экспертные оценки не содержат государственных тайн. Это всего лишь мнение специалиста о ценности той или иной иконки или золотой безделушки с камушками. Вы ведь родину не продаете. — Шутите? Вы не чувствуете, чем тут пахнет? А пахнет, уважаемый товарищ, лагерным сроком и сухарями. Которые мне уже пора сушить. А я вместо этого пью коньяк и кофе варю. — Не понимаю, о чем вы… Платт торгует ювелирными изделиями и другой ерундой. Ему надо знать цену того, что он продает или покупает. Мы не делаем ничего противозаконного. — Госбезопасность состав преступления быстро найдет. Об этом не беспокойтесь. А вы, уважаемый, в курсе, сколько стоят побрякушки Платта? Когда вы увидите экспертные заключения, наверняка очень удивитесь. Любая брошка, кулон, колье — это целое состояние. Я таких денег за всю жизнь в руках не держал. Когда я первый раз увидел оценочную стоимость одной вещицы, — стало страшно. Невзрачный на первый взгляд браслетик в пересчете на материальные ценности — это кооперативная квартира, машина плюс дача. Плюс модные шубы сразу для трех любовниц. Вы были у него в магазине? — Не довелось… Просто незачем. — В основном там всякий ширпотреб, который продается в «Мейсис». Я хочу сказать, что на прилавке редкие вещи не лежат. Это товар на любителя, под заказ. А эти любители, клиенты Платта, судя по всему, потеряли счет своим миллионам. Платт кое-что мне показал. Изделия лучших ювелирных домов конца девятнадцатого — начала двадцатого века. Попадались с клеймами Фаберже. Есть европейские вещи, немецкие, голландские. Одна другой лучше. — Наверняка подделки… — Но эксперты другого мнения. Нет там никаких подделок. А теперь задумайтесь: как они попали к Платту? Откуда наш с вами современник из далекой Америки, мог заполучить эти раритеты? Из каких закромов? — Ну, это не наше дело. У антикваров свои секреты. — В игре Платта участвуют большие люди, которые вывозят эти ценности из Союза. Скорее всего, в дипломатическом багаже. Частному лицу или евреям-иммигрантам с такой работой не справиться. Я вам говорю: Платту помогают большие чиновники. Они дербанят миллионы, а нам достаются крошки с барского стола. А он еще и торгуется из-за копеек, словно нищий на паперти. — Хорошо, я поговорю с ним. Наши сотрудники завтра приглашены в немецкое торгпредство по случаю будущей выставки. Из торгпредства можно будет позвонить в Штаты, буквально на пять минут. Пока к разговору госбезопасность не подключилась. Думаю, Платт обязательно выделит вам еще одну премию. — Я не договорил. Передайте Платту, что за архив я хочу скромную сумму: двадцать тысяч долларов наличными. Лучше всего купюры по двадцать долларов. Наличные в обмен на архив. Скажите ему, что у меня ни одна бумажка не пропала. — Я все передам, — кивнул Разин. — И запомните главное: если архив не нужен Платту, он понадобится товарищам из КГБ. Они уж точно заинтересуются. Денег от них я не получу. И спасибо не скажут. Но и в лагерь не посадят. Как говориться, повинную голову меч не сечет. В любом случае, бизнесу Платта придет конец. — Что ж, я все передам, — повторил Разин. — Давайте встретимся через три дня на ВДНХ, за павильоном Космос в полдень. Там пустынное место. Я хочу увидеть хотя бы несколько экспертных заключений. Хочу убедиться, что архив не пропал, что он жив. В полдень, годится? — Годится, — кивнул Гриценко. — Кстати, вы иконами не интересуетесь? У меня есть редкостные вещи на продажу. — В следующий раз. Я сам на мели. Разин попрощался и ушел. Гриценко, проводив его, вернулся, налил еще немного коньяка. Дверь в соседнюю комнату приоткрылась, вышел плотный мужчина лет сорока пяти в тренировочных штанах и футболке. Мужчина встал у окна и долго смотрел вслед Разину, пересекавшему сквер. — Какой-то фраер. Дешевка. Видно, Платт кинул ему штуку. И за штуку он упирается. У этого олуха от счастья последние мозги превратились в кашу. А ты должен был сказать всего несколько слов: архив останется у меня, пока Платт не выложит двадцать штук. * * * У главного входа ВДНХ Гриценко сел в микроавтобус, который тащил за собой три открытых вагончика, заплатил кассирше пятнадцать копеек и быстро доехал до павильона Космос. И вправду, место здесь пустынное, которое хорошо просматривалось со всех сторон. Гриценко, поставив рядом на скамейку портфель, развернул газету «Московская правда» и приготовился ждать. Но Разин уже приземлялся рядом и поздоровался. — Чтобы не копаться тут подолгу, забирайте портфель, — сказал Гриценко. — При случае отдадите. Разин открыл замок, заглянул внутрь. На дне перекатывались кассеты «Кодак» с торчащими из них целлулоидными язычками пленки. Всего пять кассет по тридцать два кадра каждая. Среднее заключение эксперта занимает две-три машинописные страницы. Гриценко фотографирует со штатива при хорошем освещении, на всякий случай делает по два снимка одной и той же страницы. — Значит, это мне на пробу? — спросил Разин. Гриценко не мог справиться с зажигалкой и прикурить сигарету. — Ему на пробу, — уточнил он. — Качество безупречное. И еще по поводу просьбы Платта. Он просил съездить в Серпухов и забрать экспертные заключения по старинным иконам. Их делала некая Нина Ивановна Карпова, она одно время работала в Пушкинском музее, а затем в Гохране. Карпова вышла на пенсию, переехала к сыну и внуку в Серпухов, последнее время болела. Я пару раз ездил туда, а путь неблизкий. С опозданием узнал, что женщина скончалась. Хотелось съездить за остальными бумагами, но это опасно… — С каких пор опасно? — С недавних. Вы требуете невозможного. Поймите, что меня в Москве на куски разорвали жена и любимая женщина. А потом у меня же, уже разорванного на мелкие части, начались на работе неприятности. Разин кивал головой и смотрел куда-то в даль, на голые ветки деревьев и голубое небо, гадая про себя, почему Гриценко ведет себя так странно. Прошлый раз сказал, что на работе у него все в порядке, скоро начнет по заграницам кататься. Разин побывал на Смоленской площади, в той высотке, которую делят друг с другом Министерство иностранных дел и Министерство внешней торговли, и через знакомого узнал, что Гриценко был уволен около года назад за темные делишки. После увольнения пытался устроиться в Трактороэкспорт, где у него работает родственник, но сорвалось, появилась вакансия в Автоэкспорте, но шансы не велики. Он по-прежнему состоит в законном браке, но живет отдельно от жены. Существование осложняют карточные долги и некая молодая особа, которая тянет с него деньги. — Есть добрые новости, — сказал Разин. — Мой отъезд за границу откладывается. Таким образом, время у нас есть. Но, самое главное, — Платт приезжает. Уже совсем скоро. Было видно, что глаза Гриценко просветлели, он улыбнулся. — Давно пора приехать… Я уж заждался. А когда? — Возможно, через месяц. Он просил договориться с вами о встрече где-нибудь в безопасном месте, не в Москве. Вы ведь собирались в Серпухов, забрать бумаги у сына покойной Нины Ивановны… Там подходящее место. — Вы передали ему мою просьбу насчет денег? — Он обещал подумать, — кивнул Разин. Глава 14 Орлов еще раз встретился с Розой Шор, заведующей парфюмерной секцией универмага «весна», спустя пять дней после первого неудачного разговора. Повестку в милицию ей принесли на дом, дали расписаться в получении, Розе пришлось отпроситься с работы и ехать на машине на другой конец города, провести в отделении милиции почти целый день, первую половину дня она сидела в дежурной части, ждала Орлова, наблюдая за задержанными гражданами, томящимися в клетке. Один из них, почти старик, пригрозил вставить Шор, но совсем не то, о чем она думает, совсем не то, о чем мечтает в своей холодной кровати. Он вставит ей перо в мягкое место. И повернет ножик, словно ключ замке. Другой, парнишка лет двадцати, пообещал, что будет облизывать ее всю, от кончиков пальцев до кончика носа. Пока Роза Иосифовна не кончит. А потом она примет мучительную и сладкую смерть. Орлов и еще какой-то мужчина появились к обеду, вместе спустились в подвал. Он задал несколько вопросов, легко поймал женщину на вранье и пригрозил оставить ее в отделении до завтра, если соврет еще раз. — Для начала расскажите, что за человек Татьяна Разина? То есть, каким человеком она была? Не стесняйтесь, рассказывайте. Время у нас есть. — Она была чудесным человеком, — сказала Роза. — И подругой прекрасной. И советским гражданином… Да, в полном смысле этого слова. Советским. Роза растопырила пальцы и стала их загибать, будто подсчитывала достоинства покойной подруги. Жизнь Татьяны была простой и ясной. Она из хорошей семьи, отец инженер-строитель, коммунист, мать работает в сельскохозяйственной академии. Танечка тоже была членом партии, работала в научном издательстве. Была, знаете ли, на хорошем счету, морально устойчива, вела общественную работу и все такое прочее. Роза загнула еще один палец и добавила, что Таня сотрудничала с толстым журналом, на который трудно подписаться. Там уже дважды публиковали ее крупные художественные переводы: романы известного американского автора, разумеется, прогрессивного, своего, левых убеждений. Выход романов в ее переводе стал первостатейным событием в литературной жизни Москвы. Издатели говорили, что этот автор далеко пойдет, он почти коммунист, но только без партийного билета. Намечалась публикация третьего романа, договор давно был подписан и получен аванс. Но этот автор, будь он неладен, опубликовал у себя в Америке какую-то статью, где не очень лестно отозвался о Советском Союзе. И о советской власти. Роман отложили в долгий ящик. Видимо, ждали, когда автор изменит политические убеждения, снова станет прогрессивным и напишет о Союзе другую статью. Ну, хвалебную, восторженную. — Что вы знаете об Алексее Разине. По-вашему, что он за человек? Вы ведь с ним общались? Только правду. Обещаю: ваши слова дальше этого кабинета не уйдут. — Вы знаете, мне неловко говорить об Алексее за глаза. Неосторожным словом я могу навредить ему. — Вам, уважаемая Роза Иосифовна, сейчас нужно о себе думать, не о Разине. Вы, кажется, собрались уезжать из Союза. Вот об этом и думайте. Ну, чтобы отъезд прошел гладко. Без осложнений. А Разин и без ваших забот обойдется. Понимаете? Роза очень хорошо понимала, о чем толкует этот симпатичный молодой мужчина. В его силах сделать так, что дальше Москвы она никуда не уедет, даже если каждый день будет околачивать пороги ОВИРА и просить разрешения на выезд, — никто не поможет. — Да, да, — она горестно вздохнула. — Конечно… Она пустила слезинку и сообщила, что уже давно пришла к выводу, что муж покойной подружки связан с госбезопасностью. Однако для всех знакомых и друзей Алексей был ответственным работником общества Дружбы народов, а теперь вроде как сотрудник Внешторга, поговаривали, что там он далеко не последний человек, но среди своих старых знакомых не задирает носа. И вообще он умеет жить, ну, в смысле — без наличных он никогда не сидит, а за границей, наверное, на всем экономит. И это хорошо, это важно, что мужчина попусту деньгами не сорит. — А почему вы решили, что он умеет жить, что у него много денег? Откуда такая информация? — А я Алексею не наврежу своей болтовней?