ЭЛИНОР. Я видела Ричарда. ГЕНРИ. Великолепный мальчик. (Ставит кубок на стол.) ЭЛИНОР. Он говорит, что вы ссорились. ГЕНРИ. А мы все время ссоримся. ЭЛИНОР. Он считает, что ты хочешь лишить его престола. ГЕНРИ. Я думаю, что сменю гнев на милость. А как ты думаешь? ЭЛИНОР. А меня это не очень трогает. Говоря по правде, Генри, я вообще не знаю, есть ли на свете такие вещи, которые бы волновали меня. Мне иногда кажется, что я жажду чего-то по привычке, и все мои желания — лишь поэтические страсти, не что иное как воспоминания. (Ставит кубок на стол). ГЕНРИ. Я мог бы часами слушать твои россказни. Итак, твои вожделения подзаржавели. Великолепно, великолепно. ЭЛИНОР. Я так устала, Генри. ГЕНРИ. Попробуй поспать немного. Засни, и пусть тебе приснится сон, что ты поедаешь меня, зажаренного с гренками, — такое, знаешь, филе Анри а ля мод. ЭЛИНОР. Генри, прекрати. ГЕНРИ. Элинор, я еще и не начинал. ЭЛИНОР. Чего же ты хочешь? Чтобы день был твой? Он твой и есть. Все твое, и я в том числе. ГЕНРИ. Ты моя? Моя кто, что? ЭЛИНОР. Да что тебе угодно! Ты хочешь впредь видеть мое имя на бумаге. Пожалуйста! Я подпишу любой документ. Тебе нужна Аквитания для Джона? Пусть берет. Пусть она принадлежит ему, тебе, кому угодно. Бери ее. ГЕНРИ. В обмен на что? ЭЛИНОР. Да ни на что. Чтобы хоть немного успокоиться. Чтобы положить конец всему этому. Ради всего святого, посади меня на корабль и отправь обратно в Англию, запри меня в темнице и потеряй ключ. Оставь меня в покое. ГЕНРИ одобрительно кивает головой и начинает хлопать в ладоши. Я клянусь в этом. Я даю слово. ГЕНРИ продолжает аплодировать. Покачивая головой, надломленная, она медленно опускается в кресло. О, хорошо, хорошо. Хорошо. ГЕНРИ. Может быть, тебе дать подушку? Подставку для ног? Не хочешь укрыться теплой шалью? Она тупо смотрит сквозь него. Твои клятвы кощунственны. Твои слова ругательные. Твое имя на бумаге — это испорченная бумаге. Бог свидетель, ты достойна всяческого поношения, и я это сделаю, слышишь? ЭЛИНОР никак не реагирует. Элинор! Она тянется к нему, хватает его руки и целует их. Не смей этого делать! ЭЛИНОР (роняет его руку и едва слышным голосом, будто издалека). Как и любому другому мыслящему человеку, мне хотелось бы думать о том, что на свете есть — не важно, чей или какой, есть какой-то бог. Не из страха — смерть не страшна, это жизнь нас непрестанно жалит. Но, если где-то есть какой-то бог, я должна существовать в его воображении, ну, как Антигона в воображении Софокла. Во мне не должно быть никаких противоречий, никаких сдвигов, все должно быть на месте, ничего не перепутано или испорчено. И тогда, Генри тогда есть смысл в моем существовании. Я была бы королевой в Аркадии, а не животным в хаотичном мире. А теперь скажи мне, с того места, откуда мы отправились в путь, мы когда- нибудь доберемся до Рождества? ГЕНРИ. Шаг за шагом (Берет кубок и направляется к постели). ЭЛИНОР. Что же будет со мной? ГЕНРИ (опрокидываясь на постель). Премиленькое любопытство у такой дохлой кошки. Если тебя интересуют мои планы, спрашивай, я отвечу. ЭЛИНОР. Завоевывай Китай, ограбь Ватикан, постригись в монахи — мне наплевать. Дай я перепишу мои земли на Джона и пойду спать. ГЕНРИ. Нет, ты слишком великодушна. Я не могу принять такую жертву. ЭЛИНОР. Ну, ну, хватит. Я подпишу бумагу — хоть кровью, хоть слюною, хоть яркими синими чернилами. Давай покончим с этим. ГЕНРИ. Давай не торопиться. Нет, я не хочу, чтобы ты что-нибудь подписывала. ЭЛИНОР. Не хочешь? ГЕНРИ. Бог мой, как мне нравится дразнить тебя! ЭЛИНОР. Ты не хочешь, чтобы я отдала мои земли Джону? ГЕНРИ (кивает, улыбается). Попало в яблочко. ЭЛИНОР. Ты не хочешь Ричарда, но ты не хочешь и Джона. ГЕНРИ (садится). Ты угадала, схватила суть. ЭЛИНОР. Ну, хорошо, говори. Ставь меня на место. Что ты хочешь? ГЕНРИ (спокойно). Новую жену. ЭЛИНОР. О. (Садится рядом с ним.) ГЕНРИ. Ты эстетка и склонна к поэзии. Ты поклоняешься красоте и простоте. Этому же поклоняюсь и я. Долой все уродливое и сложное, пусть сгинут жабы и бубонная чума и. наши взаимоотношения. Скажи мне, что может быть более красивым и простым, чем новая жена? ЭЛИНОР. Итак, со мной разводятся, да? И как думаешь, папа римский согласится на это? ГЕНРИ (подымается и наливает еще вина). Папа обязан мне, я помог ему получить пурпурную мантию. Думаю, он согласится. ЭЛИНОР. Элинор уйдет, Элис придет. Почему? ГЕНРИ. Почему? С тех пор, когда Цезарь, увидев Брута с окровавленным кинжалом в руках, спросил: «И ты тоже?» — с тех пор не было более глупого вопроса. ЭЛИНОР. Но я все же повторяю, почему? ГЕНРИ. Новая жена, женушка, родит мне сыновей. ЭЛИНОР. Мне казалось, что сыновей у тебя более чем достаточно. Чего-чего, а этого у тебя хватает. ГЕНРИ. Мне нужен Сын. (Пьет и ставит кубок.) ЭЛИНОР. Для чего? Да мы могли бы заселить целый город деревенскими девками, которые рожали сыновей от тебя. Сколько их было? Помоги мне сосчитать этих ублюдков. ГЕНРИ. Все мои сыновья ублюдки. ЭЛИНОР. Ты действительно сделаешь так, как задумал? ГЕНРИ. С удовольствием, любовь моя. ЭЛИНОР. Но твои сыновья — это часть тебя самого. ГЕНРИ. Как бородавки или зоб — я удалю их.