Потрясенная до глубины души, я не смогла ответить и покачала головой. Что делать, когда у тебя на руках восемьдесят тысяч долларов? Я даже не знала, куда девать лишних восемьсот. Положить на свой сберегательный счет? – Ладно, – продолжила мама, – мы можем его продать и вложить деньги в твое обучение. Очередной очень прагматичный ответ мамы. – Наверное. – Ты хочешь их потратить? – с улыбкой спросила она. – Думаю, лучше потратить деньги на обучение или положить на твой пенсионный счет, но вполне резонно потратить сумму по твоему усмотрению на что-нибудь интересное. Образование – это рационально. Интересное – очень рационально. Даже если мама разрешит мне оставить тысячу долларов, я могу поехать за границу, купить миллион книг. Может, даже несколько новых платьев. Что еще? Чего хотят люди? Загородный дом, дом на берегу, «Золотые двери». Но мне ничего не нужно. Бабушке нужны были «Золотые двери», потому что бабушка нуждалась в доме. – Можем продать ожерелье и потратить деньги на благотворительность. В фонд помощи беженцам. Мама куснула мороженое. – Очень хорошая идея, Эбби. Это была не просто идея. В голове будто щелкнуло. Так и нужно сделать. – Давай так и поступим. – Может, сначала немного обдумаешь… Иногда мне действительно нужно было обдумать свое решение, пересидеть с ним, проспаться. Но не в этот раз. – Нам нужны деньги? Я думала, все нормально, если я поступлю в государственный колледж. – Я нахмурилась. – Вам с папой нужны деньги? – Нет. Нет, о нас не волнуйся. Но, милая, с этими деньгами ты можешь поступить в частный колледж. Можешь поступить, куда хочешь, даже без стипендии. – На один год. – Существуют кредиты и финансовая поддержка. Я лизнула мороженое. – Мы вообще не рассчитывали на эти деньги. Так что не велика потеря. Мама положила ложечку. – Хорошо. Я не ожидала, что она так быстро сдастся. – Ты не станешь со мной спорить? Это же твое ожерелье. – Его нашла ты. И это прекрасная идея. – Может, устроим аукцион, – предложила я, с каждой минутой загораясь этой идеей все больше. – Выставим его на BuzzFeed и HuffPo. Мама робко улыбнулась. – Я очень тобой горжусь, – выпалила она. – Помни об этом. Вернувшись домой, я застала Джейн на кровати. Подруга лежала и держала телефон на головой. – Угадай, что. – Я подкинула ей ожерелье. Джейн поймала его. Мы воспроизведем сцену из «Титаника»? Ведь мы можем. – Оно стоит восемьдесят тысяч долларов. – Что? – Она скинула ожерелье на покрывало. – Ты прикалываешься? – Неа. Дурдом, правда? – Господи. – Я хочу продать его, чтобы собрать деньги на помощь беженцам. – Да ты спятила! – воскликнула Джейн. – Продать? Восемьдесят тысяч долларов? И это что, бриллианты? – Желтый, не знаю, что это такое. – Не продавай! – закричала подруга. – Оставь себе! Надень его на Мет Гала. – Джейн, меня никогда не пригласят на Мет Гала. Ты пересмотрела «Восемь подруг Оушена». – Что за уничижительные мысли. Тебя не пригласят, потому что тебе нечего надеть. Погоди, ты можешь продать его Мет Гала, а в оплату получишь приглашение. Господи, да я гений. Да. Два приглашения. Тебя сопровождать буду я, Ноя к черту. – С Ноем покончено. – Верно. Извини, я забыла. – Джейн с опаской взяла ожерелье и поднесла близко к лицу. – Сияет. Ощущения, что с Ноем покончено, не было. Я отчаянно хотела, чтобы Ной мне написал. Это было не просто желание, скорее необходимость, словно я потеряю сознание, если от него не будет вестей. Я каждый день снова и снова смотрела на свой телефон – вдруг пропустила виброзвонок о входящем сообщении. Я открыла нашу последнюю переписку на случай, если пришло новое сообщение, а я не заметила. Даже перезагрузила телефон. Но я сказала ему, что между нами все кончено, и он, видимо, мне поверил. В мой последний вечер на Нантакете мы с друзьями пошли на пляж в последний раз. Воздух был тяжелым от влажности, даже зябким. Мы надели толстовки и сели вплотную друг к другу. Скоро все разъедутся по домам, вернутся к своей привычной жизни и учебе. Пранав и Сидни уже уехали, Эван отчаливает завтра утром, а Лекси и Стелла – через три дня. Мы с Джейн сидели бок о бок на полотенце и смотрели, как оранжевые языки пламени танцуют в ночи. – Возвращайся следующим летом, – предложила она. – Можно же избегать встречи с Ноем. Ты нужна мне в качестве соседки. – А еще ты точно можешь использовать меня как сваху. Джейн скорчила мину и бросила взгляд в сторону Эвана. – Сердцу не прикажешь, да? Даже если это полная чушь. Я погладила ее по спине, и мы снова стали смотреть на пламя. – Иди, поговори с ним. Чего тебе терять? Даже если ничего не выйдет, у тебя будет целый год, чтобы оклематься. – Твоя правда. – Она встала. – Вряд ли получится. «Получится», – подумала я, увидев, как оживился Эван, когда к нему подошла Джейн. Я вздохнула, поднялась с полотенца и направилась к воде. Я не осознавала, насколько разными могут быть расставания. С Мэттом я дико злилась. Была в ярости, обижена и твердо вознамерилась забыть его и жить дальше. Я больше не хотела его видеть. Не хотела даже близко с ним стоять. На Ноя я тоже еще злюсь, но в основном мне просто обидно. Чаще всего я страстно желаю, чтобы он вернулся из Кембриджа, постучал в мою дверь и сказал: «Извини. Давай со всем разберемся». Мама спрашивала, почему это так важно – ожерелье, намерения, прошлое перед будущим. Почему это важно? «Ты слишком гордая», – сказал Ной. Это так? «Ты сделаешь себя несчастной». Но я сомневалась, что только гордость мешает мне написать человеку, с которым было по-настоящему хорошо. Что еще там говорил Ной? «Ты боишься, Эбигейл Шенберг. Боишься раскрыться». Я положила руки себе на живот, вздрогнув от ночного ветра. Легко говорить «Будь смелой, рискуй, прояви немного хуцпы». Поступить так, рисковать разбитым сердцем, отдавать себя и свое эмоциональное благополучие в чужие руки гораздо сложнее. Волны снова и снова бились о берег. На воде от луны серебрилась яркая дорожка, по которой можно было бы идти вечность. Я смотрела на белую рябь на черной поверхности, пока из-за ветра с океана не стало так холодно, что невозможно было унять дрожь. Тогда я отвернулась и направилась к своим друзьям. На следующее утро, перед отъездом, мы с мамой нашли мистера Барнса, оценщика, в хорошо обставленной комнате на втором этаже его отеля. Стены и занавески были серовато-белыми, а мебель и пол – темно-коричневыми. На стенах в изящных рамах висели картины с изображением кораблей.