– И все-таки спросить не грех. Ты вроде говорила, что на Нантакете полно антикварных магазинов? Мы можем отнести его оценщику. Я согласилась, и мы поделили между собой купленное заранее мороженое и горячий шоколад. Потом залезли в постель и накрылись одеялами. Мы смотрели «Звездные врата», и я неуверенно рассказала ей еще немного о Ное, а мама поведала мне о своем первом парне, с которым встречалась в девятнадцать лет. Было уже очень поздно, когда я рискнула озвучить мысль. – Мам, – сказала я, – а если это все же бриллиант? Мама посмотрела на меня. А потом, к моему удивлению, принялась хохотать. От улыбки на ее лице появился детский восторг, а глаза закрылись в знакомом прищуре, говорящем об искреннем веселье. – Черт его знает. Я засмеялась и тоже с улыбкой закрыла глаза. Но улыбка медленно померкла, как только в мыслях появилась еще одна идея. А если мама права, как это обычно и бывает? Что, если я предпочла будущему прошлое? Уже слишком поздно менять свое решение? У Нантакета давние отношения с антиквариатом: на острове были антикварные магазины и проходила ежегодная антикварная выставка, и в этом году мероприятие организовали в стиле «Барахолки». Выставка проходила на лужайке перед «Клубом мальчиков и девочек», в остроконечных белых палатках, где установили длинные столы и собралась куча людей. Мы с мамой стояли в очереди к оценщику сорок пять минут. Пока ждали, мама напевала себе под нос и показывала на забавных персонажей, держа меня под руку. Как только мыслями я снова возвращалась к Ною, мама отвлекала меня болтовней, и мы смеялись, пока не начинали болеть бока. Меня переполняла глубокая, необузданная любовь. Конечно, мама иногда сводила меня с ума. Но она была лучшей мамой во всем мире. Когда мы наконец уселись напротив оценщика, он поздоровался с утомленной вежливостью и четким британским акцентом. Он был таким типичным англичанином и за это мне и понравился. – Что у нас тут? – вежливо спросил он, как только я вытащила из сумочки ожерелье. Я снова положила его в футляр для очков и теперь чувствовала себя дурой, словно мне стоило получше поработать над его презентацией. А еще я чувствовала странное смущение, как ребенок, отнимающий время у взрослых какими-то пустяками. – Это ожерелье моей бабушки. Наверное, оно ничего не стоит. Я не знаю. Подумала, будет весело узнать. Я расправила ожерелье и осторожно положила его на стол. – О! – в голосе ювелира прозвучало удивление. С мгновение он даже не пошевелился. А потом осторожно взял ожерелье, скрупулезно пропуская между пальцев, кулон лежал на его ладонях. Мужчина взял ювелирную лупу. Я знала, что ожерелье, скорее всего, просто было дорогу сердцу, но вместе с тем надеялась, что оно имеет ценность. Мы с мамой целое утро потратили на просмотр нарезок «Барахолки», где они оценивали старые украшения в суммы от трех до пяти тысяч долларов. Я понимала, что мы посмотрели лишь нарезку, но все же. Ожерелье могло чего-то стоить! Эдвард Барбанел ведь именно на это и намекал. Когда оценщик посмотрел на нас, на его лице было безучастное выражение профессионала. – Вам удалось проследить судьбу изделия? Я с недоумением глянула на него. – Что это значит? – Откуда оно? Вы можете установить цепочку владельцев? Когда покупаете изделие, обычно дают сертификат. – Оно принадлежало моей матери, – ответила мама. – А она как его получила? – Не уверена. – Хм. Мы с мамой переглянулись. Она наклонилась вперед. – Почему это важно? Он положил ожерелье, перевернул его и показал клеймо на одной из металлических застежек. – Видите эту метку? Мы кивнули. – Это метка ювелира. Она сообщает нам о том, кто создал это ожерелье. Его сделала семья Голдман, но мы не знаем истории приобретения, поэтому ожерелье теряет в своей стоимости. Тем более что в какой-то момент его могли продать незаконно. Голдманы были немецко-еврейской семьей, и их имущество захватили нацисты. По спине побежали легкие мурашки: по позвоночнику к шее и обратно. Пляска недоверия и предвкушения. Я посмотрела на маму, которая сидела, как и я, с вытаращенными глазами. Она осторожно положила руки на колени. – Семья Голдман, – повторила она. – Вы уверены? – Безусловно. – Это наша семья. Оценщик застыл, как охотник, который боится спугнуть жертву. Он заговорил тихим спокойным голосом, словно едва сдерживал эмоции. – Прощу прощения? – Это семья моей матери, – сообщила мама. – Мы не знали, что они были ювелирами, просто моя мать была совсем юной, когда ее привезли сюда из Германии. – Откуда она? Мама глянула на меня. – Она из небольшого городка под названием Любек, – ответила я. – Ее родители Герман и Сара Голдман. Оба родились в Любеке. Он поджал губы, смотря то на меня, то на маму. – Вы уверены? Мама возмутилась: – Конечно, уверены. – У нас есть сертификаты о рождении, свидетельства о смерти, – вмешалась я, потому что провела очень большую работу по поиску этих документов. Оценщик несколько раз кивнул, а потом прокашлялся. – Честно говоря, не ожидал сегодня такой ситуации. Мне нужно все тщательно проверить, а потом, если вам будет интересно, я поделюсь с вами еще несколькими фактами. Мы с мамой переглянулись. – Конечно, – ответила она и написала на клочке бумаги свой номер и адрес электронной почты. – Спасибо, – сказал он. У оценщика был вид, как у моего брата, когда родители отрывали его от игры – вежливый, но желающий поскорее вернуться в свой мир. От нас явно хотели избавиться. Мы встали, и я положила ожерелье обратно в сумку. Меня мучило любопытство. – А что насчет ожерелья? Какая у него приблизительная стоимость? Он поднял на нас глаза. – Ожерелье Голдманов из Любека с желтым бриллиантом? – Оценщик насмешливо улыбнулся. – Я бы хотел взглянуть еще разок, но предварительно оценил бы его в восемьдесят тысяч долларов. Мы с мамой направились в кафе-мороженое. – Здесь очень вкусная Тройная шоколадная горка, – сказала я. – Хорошо. Мы заказали по мороженому с этим вкусом, взяли рожки и сели за один из деревянных столов. Уставились друг на друга. А потом принялись смеяться – сначала просто посмеивались, а потом стали громко, беззаботно, почти надрывно хохотать. – Я пыталась найти их в Гугле, – призналась я, когда мы угомонились. – Родителей бабушки. Но ничего не нашла. Странно, ведь они вроде как известны. – Может, они были известны только среди антикваров, – задумалась мама. – И, возможно, это как с теми архивами – фактические записи о них не были оцифрованы. Я положила ожерелье между нами на деревянную поверхность стола. Камни (бриллианты, настоящие бриллианты!) переливались на солнце. – Что нам делать? – А как ты хочешь поступить?