– Правда? – Правда. Мы посмотрели друг на друга. У меня перехватило дыхание. – Так что, – медленно произнес Ной. – Раз уж стало известно, что мы не… – Ной? Ной Барбанел? Посмотрите-ка, кого я нашла! – К нам подошла женщина, буквально светившаяся от радости. На секунду Ной прикрыл глаза, а потом повернулся с вежливой улыбкой к подошедшей даме. – Здравствуйте, мисс Грин. Нет, ну честное слово, существует какой-то тайный сговор, как разрушить наш романтический настрой? Оставшийся путь на пароме мы провели, болтая с мисс Грин, подругой семьи Барбанел. В Хайаннисе мы сели на поезд до Южного вокзала Бостона, а после красная линия метро быстро доставила нас к Гарвардской площади, к этой крепости из красного кирпича и плюща. Мы забронировали апартаменты за публичной библиотекой Кембриджа, в пятнадцати минутах ходьбы от станции метро на Гарвардской площади. Мы поднялись из подземки на людную улицу с кучей книжных магазинчиков и ресторанов, битком забитых туристами и студентами, путешествующими пачками. Покинув площадь, мы прошли по кирпичным тротуарам мимо величественных викторианских особняков и небольших парков и вышли на более тихие улочки… Перед домами пышно цвели сады: некоторые были аккуратно подстрижены, другие являли собой беспорядочное буйство красок и зеленой растительности. – Вроде он. – Я посмотрела на узкий таунхаус светло-желтого цвета с белой окантовкой. Мы добрались до апартаментов. Апартаментов только для меня и Ноя. Сначала мама пришла в ужас от моих планов провести ночь в компании парня. Я подумывала не говорить ей о поездке в Бостон – очень серьезно подумывала, – но проще справиться с ее ступором, чем хранить от нее секреты. После беглого повествования о безопасном сексе я вскричала: «Мама, мы даже не целовались!», мы успокоились, и она торжественно попросила меня не пить, не пробовать наркотики и не давать себя в обиду, чему я чрезвычайно обрадовалась. Еще я рассказала о поездке Нико, Хейли и Джейн, и их советы оказались прямо противоположными советам моей матери. А Джейн и вовсе сказала, что прикончит меня, если мы с Ноем хотя бы не поцелуемся. Мы ввели код и открыли входную дверь с матовым стеклом, тоже окрашенную в желтый цвет. Узкая лестница вела к апартаментам на третьем этаже, наполненным светом и зеленью. От гостиной по обе стороны располагались две спальни, а рядом крошечная кухня и ванная. – У тебя есть предпочтения? – спросил Ной. Предпочтения. Были ли у меня предпочтения, в какой комнате мне спать в квартире, которую я разделю с парнем? Нет, не было, потому что голова была забита совсем другими проблемами. Например, тем самым парнем в этой квартире. – Эта сойдет. – Я потащила сумку в одну из комнат, где было полно книг и висела картина с панорамой Бостона, на которой были изображены небоскребы Пруденшал и Хэнкок, и логотипом Citgo. – Нам не пора выдвигаться? – Пойдем. Мы пошли по дорожкам из красного кирпича, пока дома не сменились магазинами, а сады – людьми. Из пекарни посреди площади доносился запах свежеиспеченного хлеба, и мы повернули к ней, успев точно к назначенной встрече. – Нам сюда. – Я кивнула в сторону кафе, у которого стояла женщина с найденной нами фотографии. Доктор Женевьев Вайс была одета в футболку и джинсы и выглядела так, словно ей нужно хорошенько выспаться, несмотря на то, что прижимала к груди термос с отчаянием младенца, вцепившегося в свое одеяльце. Мы подошли к ней, и я удивилась, поняв, что нервничаю. Я прочистила горло. – Доктор Вайс? Она посмотрела на меня и улыбнулась. – Эбби? – Здравствуйте. – Я стеснительно помахала, но тут же поняла, что она взрослый человек, и протянула ей руку. Она ответила крепким рукопожатием и мне, и Ною. – Давайте сделаем заказ. Мы взяли тарелку пирожных, я – горячий шоколад, а Ной – холодный кофе. Доктор Вайс добавила к заказу эспрессо, явно опасаясь, что ее чашка быстро опустеет. Повезло, что доктор Вайс уже заняла столик, потому что в кафе было полно людей. В основном они выглядели старше меня – студенты, что было понятно, поскольку напротив располагался колледж. Был четверг, но даже в три часа здесь расположились взрослые с ноутбуками. Доктор Вайс засунула свой компьютер в рюкзак, а потом сгребла в кучку стопку бумаг. – Как добрались? – Отлично. Спасибо, что согласились с нами встретиться. – Я слегка подтолкнула Ноя локтем, не в силах выкинуть из головы картинку, как он будет бродить по этим улицам и заниматься в этом кафе. – Вообще-то Ной будет в следующем году здесь учиться. – Правда? Что ты изучаешь? – Эм. – Он глянул на меня и стеснительно забормотал, что было ему несвойственно: – Экономику, но подумываю записаться на несколько занятий по биоразнообразию. Я удивленно посмотрела на него и улыбнулась. Пока они разговаривали о колледже, я наслаждалась шоколадным круассаном, закрыв глаза, когда маслянистое тесто и толстый кусок темного шоколада стали таять на языке. М-м-м, вкуснятина. Когда они закончили обмен любезностями, я наклонилась вперед. – А вы? Как получилось, что вы стали изучать Киндертранспорт? – Моя бабушка была участником британского Киндертранспорта, – ответила она. – Я планировала написать по этой теме диссертацию, но, когда стала глубже ее изучать, заинтересовалась, не принимала ли участие в подобном и Америка. – Но ведь не принимала, да? – Я поглядела на Ноя. – Раввин Адамс поделилась с нами общими сведениями о Киндертранспорте, и, похоже, в Америке было не так все хорошо организовано. – Верно. – Она глотнула кофе из термоса. – В Британии и в Европе с помощью Киндертранспорта вывезли из оккупированных нацистами стран примерно десять тысяч еврейских детей, но в Штатах подобный проект забраковали. Детей нужно было разместить по домам, кормить, обучать, а правительство не хотело все это оплачивать. В Англии частным организациям пришлось согласиться на спонсорство, иначе им грозило бы финансовое обременение. – Подождите, так если британский Киндертранспорт был организован не ради спасения детей, то ради чего? – в замешательстве уточнила я. – По сути, ради ускоренной выдачи виз и пропуска в страну на легальных основаниях большого количества детей. Ходатайство на иммиграцию было делом дорогим и хлопотным. Необходимо собрать много документов, документы стоили денег, срок действия заканчивался, нужно было получать их заново. Приходилось искать поручителя, чтобы не стать для государства финансовой обузой, нужно было купить билеты и пройти собеседование в Госдепартаменте США. – Она пожала плечами. – Англия ускорила этот процесс, чтобы дети Киндертранспорта смогли въехать в страну, но Америка этого не сделала. Поэтому у людей попросту не было денег, чтобы приехать в Америку. – Но они же как-то сюда приехали? – спросила я. – Ведь что-то вроде американского Киндертранспорта было и в Америке? – Верно. Частные лица вложили свои деньги. В тридцать четвертом году «Немецкая еврейская помощь детям» перевезла больше двухсот пятидесяти детей. Затем они привезли детей, спасавшихся от бомбежек, много детей из Центральной Европы при помощи французского Общества спасения детей, а также детей из Испании и Португалии. – И всех их разместили в семьях? – Как бабушку. – В основном. Хотя законы Америки, в отличие от европейских, указывали, что приемные дети должны жить в семьях с той же религией. Сначала еврейских семей не хватало, и люди стали нервничать и предавать это огласке из-за антисемитизма. Ортодоксальные семьи пытались выступать добровольцами, но «Детское бюро» им часто отказывало, потому что мест в их доме не хватало. – Думаю, лучше жить в переполненном доме, чем остаться совсем без дома, – заметила я. – Сплошная бюрократия. К счастью, пошла молва, многие семьи прослышали о программе и распахнули двери своих домов. – Она кивнула Ною. – И посмотрите, что может сделать один человек, одна семья. Семья его дедушки дали кров твоей бабушке. И вот теперь ты здесь. Теперь я здесь. Гарвардская библиотека Уайденера занимала большую часть Гарвардского двора. Чтобы подняться к коринфским колоннам при входе в красное кирпичное здание, пришлось пройти несколько дюжин ступенек. Доктор Вайс провела нас в библиотеку. – Здесь более трех с половиной миллионов книг, – сообщила она. – И пять миль стеллажей. Я явно не единственная, кто одержим книгами и библиотеками. Она помогла нам настроить прослушивающие устройства и нашла две аудиозаписи людей, которые плыли с бабушкой на одном корабле. – Сообщите, если что-нибудь узнаете, – попросила она. – Надеюсь, ваши поиски увенчаются успехом. Она ушла, и мы с Ноем надели наушники и переглянулись. Ной кивнул. – Начнем. – И мы нажали кнопку проигрывания. В какой-то момент, во время прослушивания, Ной взял меня за руку. Я посмотрела на него и увидела, что он смотрит в потолок и рассеяно водит большим пальцем по моей ладошке. Полагаю, в этом-то весь Ной. Мне нет необходимости все ему объяснять. Не нужно было говорить ему, что в эту минуту мне хотелось бы, чтобы он взял меня за руку. Не нужно объяснять свои чувства, потому что он испытывал те же эмоции. Через два часа своего жизнеописания Майкл Сальтцман начал рассказывать про путешествие из Парижа в Нью-Йорк. Я оживилась, но он тут же закончил излагать, ничего не упомянув про бабушку. Вместо этого я услышала, как его разлучили со старшим братом и отправили к дальней родне в Калифорнию, в семье которых никто не говорил по-немецки, а он не говорил по-английски. Однако ему понравились пальмы. Через двадцать минут Ной резко поднял голову. – По-моему, я кое-что нашел. – Правда? – Я поставила запись Майкла на паузу. – Что? – Вот. – Он отмотал запись, и мы оба вставили по наушнику. – Готова? Я кивнула, и в ухе раздался теплый скрипучий голос с резким немецким акцентом. «В парижской церкви ко мне примкнула девочка по имени Рут. Ей было четыре года, и она жила в соседнем городе. Она была тихоней и очень внимательно за мной наблюдала. Думаю, она безумно скучала по своим родителям и, наверное, ожидала, что остальные тоже ее бросят. Тогда я впервые поняла, что обязана быть сильной ради других. Я обязана о ней позаботиться, потому что у нее никого не осталось, а я была старше и могла сойти за взрослую. Мы вместе оказались на пароходе «Бабетт», который за неделю доставил нас из Парижа в Нью-Йорк. У некоторых взрослых началась ужасная морская болезнь, но мы были здоровы. Это было чудесное время. Я никогда не плавала на корабле. Это почти напоминало отпуск. «Немецкая еврейская помощь детям» определила меня, Рут и нескольких детей в Хольцман-Хаус в Нью-Йорке в ожидании семей, готовых нас принять. Мы провели вместе несколько недель, но я не помню, что случилось с девочкой. Наверное, ее забрала семья, но зато помню, что она тенью ходила за мной, а потом вдруг пропала. Помню, я подумала: «Ты не научишься расставаться с людьми, пока не окажется слишком поздно». В общем и целом, в Хольцман-Хаус оказалось не так плохо, хотя он был забит людьми. Мне было пятнадцать, семьи не горели желанием меня забирать, а я хотела найти работу и жить самостоятельно…» Мы послушали еще несколько минут, но женщина больше не упомянула бабушку. Я поставила на паузу и посмотрела на Ноя вытаращенными глазами. Меня потряхивало от волнения. – А ведь я сомневалась, что мы что-нибудь найдем.