– Верно. Я минутку послушала цикад. – Эй, мам? – Да? – Почему ты никогда не говоришь о бабушке? – Я говорю. – Нет, но как… о том, какой она была матерью. Мама замолчала надолго. – Не знаю. Думаю, это было несколько… тяжело. Не весело. – Как считаешь, почему так произошло? – Думаю, ей было не до американских норм воспитания. Я ее не виню. И у нее ведь не было примера. Кроме матери Эдварда. – Как думаешь, почему бабушка не пыталась больше узнать о своих родителях? Да, она знала, что они погибли в Освенциме, но почему она никогда их не упоминала или не пыталась узнать, остались ли у нее в живых какие-нибудь родственники? – Наверное, ей было тяжело об этом думать. Слишком печальная тема. – Ты когда-нибудь разговаривала с ней об этом? – Да. – в голосе мамы послышалась беспомощность. – Но не получилось. – Жаль. – Мне тоже. – А дедушка? Он рассказывал? – Иногда. Он не говорил о войне, если его не спрашивали, но иногда упоминал какую-нибудь косвенно связанную с ней историю, но это почти всегда было неожиданно. – Мама почти рассмеялась. – Однажды я сказала папе, что ненавижу брюкву, и он ответил, что тоже ее ненавидит, потому что в последние два года войны немцы забрали всю картошку, и у них осталась только брюква. – Погоди, они забрали картошку и оставили брюкву? Зачем? Брюква ведь намного полезнее картошки. Она фыркнула. – Наверное, у них вкус был лучше. – Хм, у немцев отвратительные вкусовые предпочтения. Мама засмеялась. – Я соскучилась по тебе. Я стиснула в руке телефон, преисполненная внезапным приливом любви к ней, к папе и к тому, как всегда они меня поддерживали и никогда, вообще ни разу не показывали своего разочарования или отчуждения. – Я тоже соскучилась. Ты прекрасная мама. – Правда? – удивленно переспросила мама. – Спасибо. – Люблю тебя. – Я тоже тебя люблю. «Кого бы ты выбрала? – нравилось спрашивать маме. – Маму Нико или меня? Маму Хейли или меня?» И хотя я бы каждый раз выбирала маму, независимо от моих истинных чувств, я говорила «тебя» не только из почтения к родителям. Я отвечала «тебя», потому что это было искренне. Потому что я всегда выберу ее. Из всех людей в этом мире я выберу свою маму. Глава 16 25 июля Уважаемая доктор Вайс! Меня зовут Эбигейл Шенберг, и адрес Вашей почты мне дала раввин Лиа Абрамс. Я ищу информацию о своей покойной бабушке, которая приехала в Америку в 1939 году. Ее звали Рут Голдман, и она родилась в Германии в 1934 году. Нам известно, что ее родители погибли в Освенциме (вот запись из базы данных Мемориального музея Холокоста), но место рождения и проживания не указаны. Раввин Адамс предположила, что моя бабушка могла участвовать в американском Киндертранспорте, и подумала, что Вы могли бы подать идеи относительно расследования, которое я провожу, надеясь узнать ее историю. Меня особенно интересует, откуда она родом и были ли у нее еще родственники. Если у Вас найдется время, чтобы дать мне подсказки, я была бы очень признательна! С огромной благодарностью, Эбигейл Шенберг. На следующий день мы с Джейн и еще несколькими ребятами отправились осматривать Хедвен-Хаус. В 1846 году этот дом в стиле греческого возрождения построил китобойный купец. Мы пошли туда, потому что Джейн продемонстрировала ярый интерес, когда Пранав начал рассказывать про этот дом, и вот теперь мы торчим здесь. Мы – это я, Джейн, Стелла, Лекси и остальные (Сидни, нынешняя девушка Пранава, не пошла). Мы бродили по комнатам, рассматривали картины, керамические изделия и миниатюры кораблей. Иногда меня прямо затягивало – я обожала миниатюры кораблей! И было классно узнать о полностью черной китобойной команде во время расцвета этого промысла на Нантакете. Как на грех, в голове крутились и другие мысли. Например, о бабушке. И об ожерелье. И что, черт возьми, мне поделать с этим отвратительным, ужасным, бесполезным увлечением Ноем Барбанелом. Я понимала различие между банальной симпатией и погружением в любовь. Последнее меня не интересовало. Моя влюбленность в Мэтта была легкой и постепенной: он пригласил меня на свидание, потом мы поцеловались, и я подумала: этот парень мне нравится. Я никогда не любила его безрассудно, никогда не была им одержима. И все же расставание чуть меня не сгубило. Представляете, как ужасно расставаться с тем, от кого ты без ума, если ваши чувства к этому человеку заслоняют весь окружающий мир? Опасно позволять другим влиять на ваши чувства. Они могут так вас закружить, что порой, раскрутившись слишком сильно, оказываешься там, куда не стоило соваться. В следующем году Ной уезжает в колледж, не говоря уже о запутанной истории между нашими бабушкой и дедушкой. Его не просто связывают условия – он связан ими крепче, чем клубок ниток спутан котенком. Я не дура. Я не стану влюбляться в него, потому что у нас все равно ничего не выйдет, и в конечном итоге я расшибусь вдребезги на каменистом грунте неудачной метафоры. – Этому пора положить конец, – сказала Джейн, с вожделением глядя на задницу Пранава. – Согласна! – горячо согласилась я. – А как же Мейсон? Напиши ему. Сходите на свидание. Она скорчила мину. – У нас переписка просто ни о чем. – Может, в жизни он интереснее. – Тогда почему не поговорил со мной на концерте? – Может быть, он просто стеснительный! Дай ему еще один шанс. Напросись на мороженое. Тогда хотя бы, если свидание провалится, ты получишь мороженое. – Намного проще советовать рисковать, чем сделать это самой. К нам подошел Пранав. – Девчонки, о чем шепчетесь? – О личной жизни Эбби, – не моргнув глазом соврала Джейн. Предательница. – Неправда! – Да? – спросил Пранав. – И в чем дело? – В понедельник она идет на свидание с Тайлером Нельсоном. Я грозно посмотрела на свою соседку, и в эту минуту к нам побрела оставшаяся компания, которая услышала высказывание Джейн. Эван наклонил голову. – Я думал, тебе нравится Ной Барбанел.