Он усмехнулся. – Со мной ты ссорилась. – С тобой можно. – Я сделала глубокий вдох. – Он не захотел обсуждать ожерелье. – Он вообще ничего не хотел обсуждать. – И что теперь? – Мои надежды рухнули. Последние несколько недель я была убеждена, что просто поговорю с Эдвардом Барбанелом и все разузнаю. Я не рассчитывала, что мне откажут. Ну и дура же я! – Что-нибудь придумаем. Эй, все хорошо. Это препятствие, а не конец. У меня вырвался сдавленный смешок. – Почему ты такой милый? Ты же не хотел, чтобы я рылась в прошлом. Ной замялся, смотря на наши руки, а потом с новой решимостью взглянул на меня. – Эбигейл, тебе стоит знать… – Ной. Вздрогнув, мы оба резко развернулись, непроизвольно опустив руки. На крыльце стоял отец Ноя. Он натянуто улыбнулся, но взгляд его был холодным. – На одно слово, пожалуйста. Ной на секунду прикрыл глаза, а потом кивнул мне. Выражение его лица было равнодушным, бесстрастным, как у его отца и дедушки. – Потом увидимся, ладно? – Ладно. – Я посмотрела на папу Ноя. – Эм, приятно познакомиться, мистер Барбанел. Улыбка Гарри Барбанела ясно дала понять, что знакомство было отнюдь не приятным. Я еще никогда не испытывала на собственной шкуре неприязненного отношения со стороны родителей своих друзей и вполне обошлась бы без подобного опыта. – Доброй ночи, Эбигейл. – Доброй ночи. Пока, Ной. И, бросив напоследок взгляд на Барбанелов, когда они исчезли в «Золотых дверях», я побежала по подъездной дорожке, чувствуя, будто только что бросила Ноя на съедение волкам. Глава 14 14 марта, 1954 года В последнее время люди спрашивают меня о моей матери с таким же безразличием, что и остальные незнакомцы. «Чем занимается твоя мать? Откуда родом твои родители?» И каждый раз я разрываюсь, продумывая ответ. Изложить им те ничтожные подробности, которые я помню, притворившись, что они растянуты во времени, словно действительной хроники событий не существовало? Я почти всегда говорю людям неправду. Люди, которые догадываются об истине, прекрасно понимают, что лучше не спрашивать. Часто мне хочется описать твою мать, но я не дура: я осознаю, что она не моя мать. Но ее я хотя бы помню. Но порой я до сих пор на нее злюсь. Почему она не сделала больше? По закону в комнате не должно находиться больше двух детей, но в доме в Нью-Йорке и в «Золотых дверях» у нас были десятки комнат. Неужели она не могла принять дюжину детей? Ты в курсе, что мы по-прежнему не общаемся? Я полагала, она оттает. Иногда я скучаю по ней так сильно, что мне больно. Ты в порядке? Ответ пришел почти сразу же: В порядке. От унижения у меня все скрутило внутри. Что ж. Так тебе и надо, зря только рассчитывала, что он наверняка захочет обсудить случившееся. Ладно. Разве что… Я задумалась, как часто хотелось, чтобы кто-то меня подтолкнул, когда я утверждала, что у меня все хорошо, как я отделывалась общими фразами. Например, когда мы ссорились с мамой, я поднималась к себе и говорила ей не идти за мной, хотя сама плакала и ждала, когда она заглянет ко мне в комнату. Даже тогда я хотела, чтобы она зашла ко мне поскорее. Конечно, Ной не я. И все же. Может ли человек действительно быть в порядке? К черту все. Зачем разбивать свою гордость о непробиваемую стену чужой спеси один раз, когда можно сделать это дважды? Ты разговаривал со своим папой? Да. Как прошло? Могло быть и лучше. Ему не понравилось, что я роюсь в грязном белье. Ты тут не виноват. Это все твои бабушка с дедушкой. Я привел тебя на ужин, зная, что может произойти. Вообще-то я сама настояла. И все же это я тебя позвал. Я мог все предотвратить. Именно поэтому мне и не хотелось, чтобы ты копалась в этом деле. Я выпрямилась и долго смотрела на его последнее сообщение с пылающими щеками. Какого черта? Несколько часов назад он говорил, что я не сделала ничего плохого, но теперь оказалась виноватой? Я попыталась напечатать ответ, но выходило глупо и неправильно. Поняла. Я отложила телефон и прошла по тесному дворику, чтобы зарыться лицом в лаванду. Лаванда же обладает успокаивающим свойством? Может, мне стоит тут поспать? Телефон снова завибрировал, и я схватила его. Я не это имел в виду. Конечно, не это. Бывало, я говорила маме слишком резкие слова, так что знаю, как они могут ранить, а Ной специально меня обидел. Хотела бы я уметь передавать текстом холодное безразличие. Но вместо того я просто ему не ответила. Зазвонил мой телефон, придя в движение на подлокотнике кресла.