Она зашла в гостиную и накинула на спинку кресла свое пальто. Следом вошел папа. Он перевесит ее пальто потом. – Ты еще не ложилась. – Как прошла встреча? – Эм, нормально. Чем занимаешься? – Мама плюхнулась рядом со мной. Папа поцеловал меня в макушку и ушел на кухню заваривать чай. – Кажется, я все выяснила. – Я протянула маме письма. – Они подписаны именем Эдвард и указывают на место под названием «Золотые двери». Так называется дом на Нантакете. Нынешнего владельца тоже зовут Эдвард, и в пятьдесят втором году ему было двадцать два, а бабушке – восемнадцать. Она могла провести с ним лето на Нантакете. – На Нантакете? – Мама пролистала письма. – Но она ни разу не упоминала, что бывала на Нантакете. Я лукаво посмотрела на маму. – Разве ты не должна знать о человеке, который мог бы написать «моя дорогая Рут»? Она слегка толкнула меня плечом. – А с каких пор дочери допытываются у матерей насчет их личной жизни? – Грубо. Я ведь знаю о твоем школьном бойфренде и парне, с которым ты путешествовала по Эквадору после колледжа. – Я показала пальцем на экран ноутбука, где был открыт сайт компании. – Я хотела написать и попытаться выйти на него. Мама вгляделась в экран. – Они имеют какое-то отношение к «Барбанел»? – Ты знаешь о них? – Это одна из крупных бухгалтерских фирм. – Да, интернет так мне и показал. Но чем конкретно занимаются бухгалтерские фирмы? Мама засмеялась. – Они проводят консультации по вопросам финансов, занимаются аудитом и налогами. – Выходит, они не просто связаны с той фирмой, они ее основали. Это их компания. Эдвард, о котором я говорю, – Эдвард Барбанел. Мамины брови резко взлетели на лоб. – Весьма неплохо. Объясняет дом на Нантакете. – Думаешь, ничего, если я попробую с ним связаться? Мама замешкалась. – Зачем? – Что значит «зачем»? Он знал бабушку в юности. Он может знать все что угодно – например, какую-то информацию о ее семье. – Эбби… Бабушка была очень маленькой, когда покинула Германию. Она практически ничего не знала о своей семье. Откуда об этом знать чужому человеку? – Потому что они были влюблены! И, может, она рассказывала о них, когда была юной. Может, в письмах, которые ему отправляла, она писала о своей семье или родном городе. – Не хочу, чтобы ты понапрасну надеялась узнать что-нибудь о семейной истории. – Ну ладно, хорошо. Но даже если я ничего не узнаю, тебе не кажется странным, что она ездила на Нантакет и никогда об этом не рассказывала? Не странно ли, что она влюбилась в какого-то богатея, а мы никогда о нем не слышали? И почему какой-то обеспеченный парень украл ожерелье? Я знала основную версию жизни своей бабушки. В четыре года она покинула Германию, сначала отправилась во Францию, потом на пароходе в Штаты. Ее приняла еврейская семья из северной части Нью-Йорка, где она прожила до восемнадцати лет, а потом переехала в город. Она вышла за моего дедушку, тоже немецкого еврея, вернулась на север, родила троих детей и удалилась в Уэст-Палм-Бич. Овдовела. У нее началась деменция. Она переехала в дом престарелых. Перестала узнавать свою семью. Умерла. Единственный раз я видела маму плачущей, когда нам позвонили с новостями о смерти бабушки. – Разве это важно? – сказала мама. – Если бы бабушка хотела, чтобы мы знали об этом человеке или Нантакете, она сама бы нам рассказала. – Чушь. Ты просто злишься, что она тебе не рассказала, поэтому притворяешься, что тебе все равно. Опешив, мама посмотрела на меня и поцеловала в висок. – Спасибо за диагноз, доктор Шенберг. – Ты же знаешь, что я права. Так что, не возражаешь, если я попробую с ним поговорить? – Попробуй. На следующие несколько дней я с головой погрузилась в жизнь Эдварда Барбанела. Он превратил «Барбанел» из местной успешной бухгалтерской фирмы, которая в пятидесятых годах уже насчитывала историю в сотню лет, в крупную многонациональную организацию. Хотя она по-прежнему принадлежала частному лицу. Судя по объявлению о свадьбе в «Нью-Йорк таймс», Эдвард женился в том же году, когда отправил последние письма бабушке, написав: «Не делай глупостей. Я люблю тебя». В день своего восьмидесятилетия он передал управление компанией сыну. Оказалось, очень-очень сложно связаться с председателем правления непомерно богатой компании. Письма по электронной почте, звонки, личные сообщения – ответа я так и не получила. Однако было бы желание. – Я поговорила с мисс Чаудхари из библиотеки, – сообщила я родителям за завтраком через две недели после того, как нам доставили коробку. – Ее невестка знакома с человеком, у которого есть друг семьи, дочери которого принадлежит книжный магазин на Нантакете. Она сказала, что попробует найти мне там работу на лето. Мама чуть не выплюнула кофе. – Чего? – Какой длинный список, – заметил папа. – Ты всех запомнила или кое-кого придумала? – Раз уж мне не удается связаться с Эдвардом Барбанелом, поеду к нему сама. – На все лето ты на Нантакет не поедешь. Папа вздохнул: – Никто никогда меня не слушает. – Почему бы и нет? Мне нужна работа на лето. – Не на Нантакете! – мама повысила голос на несколько децибелов. – Тебе не кажется, что это немного слишком? А как же библиотека? Тебе ведь нравится там работать! – Подумай, какое отличное эссе для колледжа получится. Ты же знаешь, какая высокая конкуренция за стипендию. Для частного колледжа мне была нужна полная стипендия. И хотя у меня были приличные оценки, хорошее эссе даст преимущество над другими. Тем более, если я продемонстрирую, насколько сильна моя преданность изучению истории, ведь все лето я разбиралась в истоках своей семьи. Надеюсь, подобная самоотверженность впечатлит приемную комиссию, потому что, откровенно говоря, мне это необходимо. Стипендии для будущих историков не раздают направо-налево. – Солнышко… Ладно, возможно, я вообще не получу стипендию, но слышать об этом не желаю. – Нико, Хейли и Брук все равно уедут на лето. Какой смысл торчать дома? Мамино лицо прояснилось, словно до нее вдруг дошло. – Дело в Мэтте? Эбби, я понимаю, что ты расстроена… – Господи, мам, не все вращается вокруг этого тупого мальчишки! Однако, надо признать, я действительно не хотела сталкиваться с Мэттом, особенно после того, как он, порвав со мной, снисходительно предложил «вести себя как обычно». Папа благоразумно взял чашку и удалился из комнаты. – Уверена? Ты прочитала письма через две недели после расставания с Мэттом. Ты на них зациклилась. От себя не убежишь, Эбби. Внутри все сжалось, тисками сдавив живот до боли. – Не хочу это обсуждать. – Эбби, милая… – На мамином лице отразилась нежность, и она потянулась ко мне. Я отшатнулась от нее. – Мне семнадцать. Я могу себе финансово это позволить и все равно в следующем году уеду в колледж. Я ничего опасного не делаю. – Я не понимаю, почему это так тебя волнует! – А я не понимаю, почему это не волнует тебя! Это же огромный пробел в жизни бабушки. – Почему бы нам не найти компромисс и не уехать на выходные? – Мам, я не хочу проводить лето здесь!