– Слабо верится. – Ральф Лорен учился в ешиве[7]. – Не было такого. – Его родители хотели, чтобы он стал раввином. Его настоящее имя – Лифшиц. Я засмеялась. – Ты только что это придумал. – Погугли. – Обязательно. – Я снова бросила взгляд на его друзей, на их загорелую кожу и светлые волосы. – Значит, ты утверждаешь, что являешься консерватором, потому что ты еврей, а не потому что пытаешься влиться в элиту Нантакета? Ной насмешливо улыбнулся. – Да, я хотел сказать, что на Нантакете проще быть консерватором. – Проще? Почему? – Ты и сама знаешь. Удобнее. Я внимательно посмотрела на него, наклонив голову. Мы находились в своем маленьком мирке, над нашими головами сияла луна, и от купания в озере я будто заново родилась, а кожа стала шелковистой. – То есть ты специально одеваешься консервативно, чтобы вписаться в тусовку? Ной тоже посмотрел на своих друзей, а потом на меня. – Да, немного. Не в плохом смысле – это меня не напрягает. Но, конечно, за последние пару лет я заметил, что здесь все иначе, чем дома, и легче не выделяться. Да, звучит тупо. – Звучит реально. – Я задумалась. – Как выделяться? – О, ну знаешь, – слабо улыбаясь, продолжил Ной. – В Нью-Йорке мне вообще не приходится думать о том, как должен вести себя еврей. Никто и глазом не моргнет, если ты помянешь Соломона Шехтера или Симхат Тора, или еврейский общинный центр. Если не хочу, я не должен представлять иудаизм или даже вообще быть иудеем из-за того, что так поступают остальные, и я могу быть неверующим и участвовать в критических обсуждениях. Порой здесь мне приходится чаще об этом задумываться, чтобы своими поступками не добавлять нежелательных стереотипов. – Ной посмотрел на меня. – Ты меня понимаешь? В моем городе еврейская община была такой небольшой, что мои впечатления отличались от ощущений Ноя. Я никогда не чувствовала себя окруженной еврейскими общинами или определенными условиями, но притом у меня ни разу не возникло чувства, что я обязана представлять иудаизм. Мы следовали своей вере в кругу семьи. Но, возможно, это облегчало задачу, ведь я никогда не чувствовала, что вообще должна что-то представлять. – Немного. Это подавляет. – Наверное. Не знаю. В детстве я не задумывался над этим. Я просто был счастлив сюда вернуться, сбежать из города и плавать или кататься на лодке. Но теперь… – Ной пожал плечами. – Мою семью очень волнует наш облик. Я не хочу их нервировать. Оу. – Вот почему ты так беспокоишься, что у твоего деда и моей бабушки мог быть роман? Он открыл было рот, чтобы ответить, как вдруг нас перебила подскочившая к нам девушка. – Ной! – Она направила на него всю мощь своей улыбки. – Чем занят? Мы с Ноем удивленно повернулись к ней. – Эм, просто болтаем, – ответил он. – О чем? Мы переглянулись, и я испытала знакомое сплочение, эмоцию, с которой нельзя делиться с посторонними. – Да ни о чем, – сказал Ной, и мы оба улыбнулись девушке. – Это Эбигейл. – Привет. – Она почти не обратила на меня внимания, не сводя глаз с Ноя. – Нам нужно, чтобы ты кое-что установил. – О. – Он посмотрел на меня. – Конечно. Я обхватила себя за талию, вдруг почувствовав невероятную пустоту. – Тогда до встречи. После того как Ной ушел вслед за этой девушкой, ко мне подскочили подруги. – Что тут произошло? – спросила Джейн. – Откровенно говоря, понятия не имею. – Я смотрела, как Ноя окружила его компания. – Просто немного поболтали о консервативности и самоидентификации. – Это очень странно, – бросила Стелла и пошевелила бровями. – Ты оставишь себе его рубашку? Я легонько толкнула ее в плечо. – Это ты странная. Рубашку я оставила себе. Глава 9 20 июня, 1955 Иногда я скучаю по тебе, как солнце скучает по луне, запертое на своей орбите и неспособное к ней приблизиться. Это телесная боль. Я чувствую напряжение в спине и лопатках, чувствую, как сковывает мышцы шеи. Я успокаиваюсь лишь рядом с тобой, только когда прикасаюсь к тебе. Но вдали от тебя мне на плечи словно взвалили целый мир. Я не могу дышать, как дышу на острове, рядом с тобой – так же легко и глубоко. Порой я обхватываю себя руками и притворяюсь, что это ты меня обнимаешь, будто это твои руки на моей спине. Через несколько дней я проснулась раньше обычного. Когда я вышла на улицу, солнце уже крепко припекало, а от зноя остров был подернут дымкой. Я раскошелилась на попутку, иначе не смогла бы добраться до особняка Барбанелов, не будучи похожей на пропитавшуюся потом развалину. Когда я вышла из машины, птицы радостно щебетали, а волны океана двигались в такт собственной песне. В конце круговой дорожки из дробленого ракушечника вырисовывались очертания «Золотых дверей» – серого, элегантного и тихого дома. Он не раскрывал слабостей, не выдавал секретов. «Золотые двери» с гордостью и без единой жалобы исчезли бы в море, если бы берег сдался в извечной битве против посягательства океана. Оттого я почувствовала себя бродягой, мелким незваным гостем. Я поднялась по пологим ступенькам веранды и позвонила в дверь. Наверное, стоило перестать приписывать чувства неодушевленным предметам, особенно ярую неприязнь. Ну, хотя бы Печальный Слон меня любит, несмотря на свои личные переживания. – Привет. – На пороге показался Ной, одетый в спортивные штаны и футболку; оба предмета одежды с логотипом школьной спортивной команды по гребле. О. Спорт объяснял его идеальные руки. Не то чтобы я обращала внимание на упомянутую деталь. – Привет. – Хочешь зайти? Я кивнула, словно это не я кучу раз орала на этого парня. Совсем другое дело, подумала я, оказаться на территории его дома теперь, когда решила вести себя как паинька. – Так в чем план, Эбигейл Шенберг? – спросил он, когда мы вошли в просторный холл особняка. Я никогда не бывала в такой прихожей и остановилась, чтобы осмотреть высокие потолки и широкую лестницу. – С чего хочешь начать экскурсию? Мне никак не удавалось унять тревогу, которую вызывал у меня этот дом. – Может, выйдем на улицу? Мы прошли через гостиную, в которой несколько недель назад я подавала шампанское, и, открыв стеклянные двери, оказались на лужайке. Без белых шатров и звуковых систем она ничуть не утратила своей пышности. Возможно, даже стала лучше с холмистым зеленым газоном, буйно цветущим садом и видом на океан. – Можно посмотреть розарий? И беседку? – Увидев пронизывающий взгляд Ноя, я добавила: – Я читала о них в письмах. – Серьезно? – Знаешь, ты и сам можешь их прочитать. – Зачем, если ты уже рассказала мне самое интересное? У меня вырвался смешок. – Не все самое интересное. – Что ты хочешь сказать? Я поджала губы и покачала головой, чувствуя, как горят мои щеки. Ной приподнял брови. – Что? – Ничего.