– Второй раз просить Ставку о переносе срока наступления – это значит признаться в собственной неспособности руководить войсками фронта! – уверенно вторил ему Запорожец. – Подобные действия не достойны коммуниста и командира. – А достойно коммунисту и командиру оставлять идущих в бой солдат без огневой поддержки?! Фронт они прорвут, а вот как будут брать Синявино и Мгу? – засыпал вопросами своих оппонентов Рокоссовский. – Чем они будут подавлять оборонительные пункты немцев? Стремительным броском на их пушки и пулеметы под громкое «ура»? Доклад генерала Казакова прямо говорит, что артиллерия фронта не сможет помочь им своим огнем в течение недели. – Танки помогут наступающим войскам взять опорные пункты врага под Синявино и Мгой. Ваш генерал Орлов усиленно занимался подготовкой их взаимодействия друг с другом, вот и посмотрим, чему и как он их научил! – с обидой выпалил комфронта. – Как бы хорошо они ни были бы подготовлены, без поддержки артиллерии взять сильно укрепленные позиции противника крайне трудно. – У меня складывается впечатление, что вы заранее пытаетесь подвести базу под неудачные и неумелые действия своего подчиненного. Вы что, не верите в силу и храбрость советских солдат и офицеров, товарищ Рокоссовский? – грозно спросил Запорожец. Вопрос был очень и очень щекотлив, но члену Военного совета фронта не хватало харизмы мучителя генералов Льва Захаровича Мехлиса. Ну никак не нагонял товарищ армейский комиссар своим видом и голосом страх и отчаяние на представителя Ставки. – Тут дело не в вере в храбрость наших солдат и офицеров, товарищ Запорожец. Главное – сделать все для быстрого разгрома врага и при этом попытаться сохранить жизни людей, как этого постоянно требует от нас в своих приказах товарищ Сталин. – Товарищ Сталин говорит по возможности, ставя на первое место разгром врага и освобождение нашей Родины от немецко-фашистских оккупантов! Это надо понимать, товарищ Рокоссовский. Именно в этом и заключается наш главный коммунистический долг… – Запорожец привычно завел любимую пластинку, но Рокоссовский не позволил ему перевести заседание Военного совета фронта в партийное собрание. – Свою главную задачу как коммуниста и командира я вижу в том, чтобы умело соединить первое со вторым. И для этого считаю необходимым перенести начало наступления фронта ещё на семь дней. – А Военный совет фронта единогласно против этого! – горячо воскликнул Мерецков, и Запорожец поддержал его, энергично тряся россыпью звезд армейского комиссара первого ранга на своих петлицах. – Подобные действия просто недопустимы! – армкомиссар требовательно посмотрел на начальника штаба, и Стельмах поспешил высказать аналогичное мнение. – Ну совершенно недопустимы, товарищ Рокоссовский. – Очень хорошо, – неожиданно для своих оппонентов произнес Рокоссовский. – Стороны высказали свои взгляды и не пришли к единому мнению, остается доложить об этом разногласии вышестоящему командованию. Красавец «литвин» говорил это без всякой рисовки, не пытаясь своим высоким положением оказать давление на несогласных с ним командиров. Он решительно подошел к столу с телефонами и взял трубку аппарата, обеспечивающего прямую связь со Ставкой. Когда Рокоссовский заговорил со Сталиным, комиссар и командующий фронтом злорадно переглянулись. Запорожец был уверен на все сто процентов, что сейчас на голову строптивого генерала обрушиться лавина праведного гнева и заслуженных упреков, однако ничего этого не произошло. Возможно, Сталин высоко ценил мнение своего представителя и полностью ему доверял в военных вопросах, возможно, он был занят куда более важными делами, чем начало наступления Волховского фронта, но зубодробительного разноса, на который рассчитывали Мерецков и Запорожец, с последующими выводами не последовало. То, что Верховный был недоволен его просьбой о новом переносе, Рокоссовский отчетливо ощущал с первой минуты разговора. Недовольство вождя сквозило в том, как он говорил со своим посланником. В том, как он растягивал слова, задавая Рокоссовскому тот или иной вопрос, как покряхтывал, слушая ответы генерала. Все это было, но оно так и не сложилось в категоричный отказ со стороны Сталина в переносе начала наступления. Выслушав доводы Рокоссовского, вождь взял небольшую паузу, которая показалась генералу невыносимо долгой. Сжав телефонную трубку рукой, с окаменевшим лицом он напряженно вслушивался в звенящую тишину, ожидая вердикта Верховного Главнокомандующего. Рокоссовский отчетливо слышал, как на том конце провода вождь вздохнул и безапелляционным тоном произнес: – Думаю, для исправления всех перечисленных вами проблем хватит и шести дней, товарищ Рокоссовский. – Да, товарищ Сталин, мы обязательно уложимся в этот срок, – глухим голосом произнес Константин Константинович, до конца не веря в свой успех. – Я на это очень надеюсь… – холодно отчеканил Сталин. Затем, выдержав паузу, чтобы собеседник до конца проникся недовольством вождя в его адрес, сдержанно спросил: – У вас ко мне все, товарищ Рокоссовский? – после чего попрощался и повесил трубку. Звонок Рокоссовского очень расстроил Сталина. И дело тут было совсем не в звонках и докладах Жданова о тяжелом положении Ленинграда. На всей фронтах, где Красная Армия сражалась с врагом, не было громкого и значимого успеха. Не было победы, которую можно было торжественно явить своему народу и без стеснения показать господам западным союзникам. С началом немецкого наступления на юге России они подобно ужам на сковородке извивались вокруг начала открытия второго фронта, упорно не желая не только называть конкретную дату, но даже приблизительный срок. Вопреки ожиданиям Сталина Западный фронт под командованием Жукова не оправдал возложенных на него надежд. Южный и Юго-Западный прекратили свое существование, и из всех важных направлений огромного советско-германского фронта оставался только Волховский фронт. Чутье политика подсказывало Сталину наличие у Рокоссовского большого полководческого таланта. Именно поэтому вождь и согласился на повторный перенос начала операции «Искра», несмотря на тот жесткий цейтнот, что был порожден чередой военных неудач на фронтах страны. Справедливо считая, что любому таланту надо помогать и грамотно его поощрять, он при этом строго взвешивал на весах граны этой помощи и поощрения, дабы не было их слишком много. И удовлетворяя просьбу Рокоссовского о переносе даты наступления, вождь без колебания придержал приготовленное в отношении генерала поощрение. Положив трубку на рычаги аппарата, он переложил из одной папки в другую подготовленный Ставкой приказ о присвоении Константину Рокоссовскому звания генерал-полковника. Верховному Главнокомандующему не было жалко для своих полководцев ни наград, ни званий, ни иных других почестей. В высокой политике, где он вращался, это по большому счету не имело серьезного значения. Просто товарищ Рокоссовский слишком высоко поднял ставки, и проявлять к нему благосклонность без получения с его стороны весомых результатов было совершенно неправильно. Следовало немного подождать, а терпением товарища Сталина бог не обидел. Глава VII. Наши штыки на высотах Синявино, наши штыки под Мгой Наступление Волховского фронта началось рано утром 21 августа, как и было обещано Ставке её представителем и командующим фронтом. Ровно в 6 часов загремели, загрохотали грозным рыком артиллерийские орудия, громко заухали и пронзительно засвистели минометы. Почти два часа они утюжили боевые порядки противника, а на последних минутах артподготовки к ним подключились реактивные гвардейские минометы. Выбитые с таким трудом генералом Рокоссовским для предстоящего наступления, они должны были уничтожить все то, что не смогли уничтожить обычные артсистемы, максимально расшатать оборону и открыть дорогу наступающей пехоте с танками. Именно по их вступлению в бой бывалые немецкие солдаты Восточного фронта точно определяли скорый конец артобстрела и начало атаки на их траншеи и окопы. Два генерала, два военачальника внимательно следили за продолжительностью артобстрела. Один в штабе, возле телефонного аппарата, не выпуская из руки вспотевшую трубку, другой на дивизионном наблюдательном пункте, держа в руках хронометр и время от времени наклоняясь к стереотрубе. У каждого из них был разный подход и разное ви́дение проведения операции, но оба они горели ненавистью к немецко-фашистским захватчикам и были полны решимости их разгромить, в меру своих сил и способностей. Возможное наступление со стороны противника во второй половине августа месяца немецкое командование не исключало, но не там и не такими силами, которыми оно было начато в действительности. Исходя из шаблонного мышления и опыта прежних операций, Линдеман ожидал удара противника вдоль железнодорожной дороги на Мгу, с нанесением отвлекающих ударов на других участках фронта. Поэтому, когда в штаб армии стали поступать сообщения о начавшейся активности противника в районе Тортолово и Вороново, а также Гайтолово и рабочего поселка № 8, это не вызвало у Линдемана серьезного опасения. – Русские явно хотят отвлечь наше внимание от Петербурга. После разгрома армии генерала Власова у них нет сил для полноценного наступления с целью прорыва блокады. Все нынешние действия генерала Мерецкого – это не что иное, как отчаянная попытка добиться хотя бы минимальных успехов на этом участке фронта, – заявил Линдеман в разговоре с Кюхлером, докладывая фельдмаршалу о начале боевых действий в районе «бутылочного горла», и тот был схожего с ним мнения. – Принуждая Мерецкого наступать, Сталин пытается играть ва-банк откровенно слабыми картами, – согласился Кюхлер с генералом. – Видимо, война против нас мало чему научила русских, если они в третий раз наступают на одни и те же грабли. Однако не стоит забывать, что доведенный до отчаяния противник может сделать самый неожиданный, непредсказуемый шаг, а русские как раз славятся именно этим. Последние слова Кюхлер специально сказал на тот непредвиденный случай, если у Линдемана что-то пойдет не так. – Можете не сомневаться, господин фельдмаршал, я полностью держу руку на пульсе событий. И пока какой-либо опасности для положения наших войск в «бутылочном горле» не вижу, – заверил фельдмаршала командующий, отлично понимавший все скрытые пассажи в словах своего собеседника. – Успехов, – коротко промолвил Кюхлер и отключился, предоставив Линдеману право самому решать возникшие у него проблемы, о которых к вечернему докладу появились свои тревожные звоночки, однако в штабе 18-й армии их предпочли не заметить. Немцев нисколько не насторожила та легкость и быстрота, с которой подразделения противника заняли поселок № 8. При поддержке танков два полка 128-й стрелковой дивизии прорвали передовые опорные пункты противника и, окружив с двух сторон поселок № 8, ворвались в него. Находившийся в нем вражеский гарнизон был захвачен врасплох. Завязался бой, в котором вместе с пехотой приняли активное участие и танкисты на английских «Матильдах» и «Валентайнах». Благодаря их огню было уничтожено несколько дотов и дзотов противника, потеря которых заставила немцев отступить. Хронометр генерала Рокоссовского показывал час по полудню, когда на НП дивизии пришла радостная весть, что рабочий поселок № 8 взят и полностью очищен от противника. Радости комдива не было предела, но Рокоссовский быстро осадил его. – Не следует думать, что победа у вас в кармане, полковник. Немцы обязательно будут контратаковать и попытаются вернуть себе позиции. Передайте комполка Ерофееву, чтобы был готов к отражению атаки противника. Немцы, скорее всего, ударят по его батальонам со стороны рощи Круглой, на участке которой мы не стали проводить наступление. Будь я на месте командира дивизии, то обязательно бы так сделал. – Комполка Ефремов выбыл из строя по причине ранения. Его заменил майор Петров, но у него нет командного опыта. Может, в такой важный момент стоит дать шанс подполковнику Семичастному, товарищ Рокоссовский? – с надеждой в голосе спросил Рокоссовского комдив, но тот был непреклонен. – Не уверен в том, что это правильное решение, товарищ полковник. А что касается Петрова, то этот бой покажет, есть у него задатки командира полка или нет. Та простота и легкость, с которой общался Рокоссовский с комдивом, создала у полковника ложную иллюзию, и тот попытался доказать представителю Ставки ошибочность его мнения относительно майора Петрова. Однако взгляд, брошенный на него Константином Константиновичем, заставил комдива покорно увянуть. Весь оставшийся день полковник только и ждал известий о разгроме полка Петрова, но этого не случилось. Выставленные комполка наблюдатели вовремя засекли приготовления противника для контратаки. Около трех рот немецких солдат при поддержке четырех легких танков собирались атаковать левый фланг полка, но грамотные действия майора Петрова сорвали наступление фашистов. Вызванный им артиллерийский огонь по месту скопления вражеских солдат обратил их в бегство, а идти без поддержки пехоты в атаку немецкие танкисты не рискнули. Когда Петров доложил на КП о разгроме противника, Рокоссовский лично поздравил его с успехом, но одновременно с этим высказал неудовольствие по поводу дальнейшего медленного продвижения. – То, что сорвали контратаку немцев, хвалю, но это не повод для долгого топтания на одном месте. Почему ни один ваш батальон не продвинулся вперед по направлению рабочих поселков номер пять и номер семь? Надо максимально использовать наметившийся у вас успех, пока противник не успел создать новые рубежи обороны перед вами. Немцы не тот противник, от которого можно ожидать малейшей поблажки. С завтрашнего рассвета вам следует при поддержке танков возобновить наступление и выйти к названным мною рубежам. Вам все ясно? – Так точно, товарищ Константинов, – подтвердил Петров. Все цифровые кодовые обозначения в соединениях фронта были разобраны, и чтобы не вносить в работу связистов путаницу, Рокоссовский решил взять этот кодовый псевдоним, – но у нас есть определенные проблемы с выполнением вашего приказа. – Какие конкретные проблемы? – недовольно спросил Рокоссовский. – Нашему продвижению к рабочему поселку номер семь мешает сильный артиллерийский огонь из рощи Круглой. После отступления немцев мы пытались их преследовать, но наткнулись на сильный заградительный минометный огонь. Кроме этого, возникли проблемы с использованием английских танков в лесистой местности. Они не могут подобно нашим танкам с ходу таранить и валить деревья и с трудом двигаются по бездорожью. – Справиться с огнем из рощи Круглой мы вам поможем в самое ближайшее время, – следуя требованиям секретности при ведении разговоров по телефону, Рокоссовский не мог сказать, что данный опорный пункт будет подвергнут бомбардировке и удару свежими силами, – а вот что касается танков, то больше чем взвод Т-34 дать вам, к сожалению, не смогу. Постарайтесь при выполнении боевой задачи обойтись своими силами. – Есть обойтись своими силами, – откликнулся Петров, и на этом их разговор завершился. Рокоссовский с чистым сердцем оставил КП 365-й дивизии и направился в расположение 19-й и 24-й гвардейских дивизий, где также наметился определенный успех. Обе дивизии успешно преодолели речку Черную и, не встречая серьезного сопротивления со стороны противника, заняли первую линию траншей немецкой обороны. Дальнейшее продвижение стрелковых соединений комдива Баринова было остановлено сильным пулеметно-минометным огнем из глубины обороны. Пехотинцы немедленно залегли, и только появление танковой роты позволило продолжить атаку. Благодаря поддержке танков, которые своим метким огнем подавили огневые точки противника, советские солдаты смогли приблизиться ко второй линии вражеских траншей и после непродолжительной схватки занять их. Обрадованный успехом комбат Пушкин попытался продвинуться в глубину обороны врага, но встретил плотный артиллерийский огонь второй линии обороны противника и был вынужден отойти. Вскоре его батальон подвергся контратаке со стороны немцев, которая была успешно отражена метким огнем из автоматов и скорострельных винтовок. Также свою лепту в разгроме врага пулеметно-орудийным огнем внесли и танкисты. В общей сложности соединения дивизии Баринова смогли продвинуться вперед на полтора километра и встали, так как быстрому продвижению танков мешал густой лес. Тот же лес мешал и соединениям комдива Кошевого, наступавшего южнее 19-й гвардейской дивизии, но они смогли продвинуться на запад дальше своих соседей. Этому успеху способствовало два факта. Во-первых, дивизия Кошевого наступала на стыке обороны двух немецких дивизий – 227-й и 223-й, на участке, который немцы считали непроходимым для танков. Во-вторых, в результате артобстрела был уничтожен штаб полка, державшего оборону на этом направлении. Лишившиеся командования и связи немецкие солдаты не смогли оказать должного сопротивления атакующим их танкам и пехоте. Во второй половине дня оборона врага была прорвана по всей её глубине, и разбитые немецкие соединения были вынуждены отойти по направлению Синявино. К радости командования Волховского фронта из-за плохой информированности немцы посчитали успехи двух советских дивизий незначительными и все свое внимание сосредоточили на районе Тортолово и Машкино. Наступление действующих там советских дивизий было очень неудачным. Соединения 265-й дивизии после артиллерийского удара смогли прорвать переднюю линию обороны противника, но в дальнейшем не продвинулись ни на шаг, несмотря на поддержку тяжелых танков. Когда взвод танков КВ прорвал оборону немецкого гарнизона Тортолово, пехотинцы не поддержали атаку танкистов. В гордом одиночестве четыре бронированные громады дошли до западной оконечности поселка и были вынуждены остановиться. Огнем своих орудий они стали уничтожать доты и огневые точки врага, расшатывая его оборону, но их действия вновь не получили никакой поддержки со стороны пехоты. Заняв передовые траншеи немцев, пехотинцы и не помышляли о продвижении вперед, не пытаясь охватить оборону противника с флангов. Активные действия танкистов были прерваны орудийным огнем противника, в результате которого два «Клима» были выведены из строя. Немецкие снаряды не смогли пробить броню советских танков, но серьезно повредили траки их гусениц. Экипажи машин попытались исправить повреждения, но шквальный пулеметный огонь врага, который велся со всех сторон, не позволил им это сделать. После недолгих переговоров с остальными экипажами было принято решение покинуть подбитые танки. Раненые были переправлены в уцелевшие машины, а остальные танкисты остались в своих танках в ожидании прихода подмоги, благо толщина брони и вооружение позволяли им отражать атаки неприятеля. При попытке прорыва в расположение своих войск один из танков был подбит. Брошенная ему под гусеницу граната также повредила траки, и он встал в десятках метров от переднего края немецкой обороны. Командир уцелевшего танка при помощи кулака, пистолета и громкого голоса сумел убедить командира батальона пехоты предпринять атаку для спасения экипажа поврежденного танка. Своим пушечным огнем КВ сумел подавить ближайшие огневые точки противника, а следовавшие за ним пехотинцы подобрались к поврежденной машине. Грамотно организовав огневое прикрытие, они позволили танкистам починить гусеницу, и обе машины благополучно вернулись в расположение батальона. Судьба оставшихся в тылу врага танкистов была не столь удачна. Ночью они попытались пробиться через оборону противника, но попав под огонь немецких пулеметчиков, все погибли. Такая же картина произошла и при штурме поселка Машкино соединениями 286-й стрелковой дивизии. Заняв передние траншеи противника, пехотинцы не поддержали атаку приданных им танков. Танкисты свободно прошли всю вражескую оборону вдоль и поперек и, обнаружив отсутствие за собой пехоты, вынуждены были повернуть назад. По счастью для себя, они не стали вступать в позиционную борьбу с немцами и на скорости сумели благополучно проскочить их гудящую смертоносным огнем оборону. Именно эти неудачные действия, а также присутствие тяжелых танков, укрепили Линдемана во мнении, что противник наносит свой главный удар именно в направлении Мги, а все остальные удары имеют отвлекающий характер. Оценивая ситуацию, сложившуюся к концу дня, командующий 18-й армией посчитал, что держащие оборону дивизии смогут собственными силами сдержать наступательные действия русских. Поэтому он не стал задействовать резервы, которых у него было не особенно много.