Кроме боев на восточном краю «бутылочного горла», в штаб Линдемана поступили сообщения от командиров соединений дивизии СС «Полицай», держащих оборону у его западного основания. Они доносили об активизации войск Ленинградского фронта в районе села Ивановское в виде разведки боем. Всё это наводило командующего на мысль, что русские будут привычно наступать вдоль железной дороги Мга – Ивановское с целью прорыва блокады Ленинграда и окружения немецких войск в районе Шлиссельбурга. Одним словом, к вечеру в штабе Линдемана царило благостное настроение, чего нельзя было сказать об атмосфере в штабе Волховского фронта. Там опять возник серьезный конфликт между Мерецковым и Рокоссовским по поводу дальнейшего наступления соединений фронта. Точкой разногласия между двумя военачальниками стала Гонтовая Липка, а точнее сказать, войска, которые должны были её брать. Согласно первоначальному плану операции, наступление на этот участок немецкой обороны было поручено 3-й гвардейской дивизии, переданной в состав 2-й ударной армии по решению Ставки. Однако из-за позднего прибытия её соединений на Волховский фронт, по настоянию Рокоссовского, наступление на этом направлении было отложено на одни сутки. Эта отсрочка позволила стрелкам гвардейцам занять отведенные им позиции на восточном берегу Черной речки согласно диспозиции, утвержденной комфронта, однако у представителя Ставки на них были свои планы. – Я считаю, что 3-ю гвардейскую дивизию надо вводить в прорыв на участке 128-й дивизии. Пока её соединения зачищают оборону рабочего поселка номер восемь и развивают наступление в направлении пятого рабочего поселка и Гонтовой Липки, комдив Мартынчук должен наступать в направлении рабочего поселка номер семь, создав тем самым угрозу окружения и для Гонтовой Липке и для рощи Круглой, – разумно предлагал Рокоссовский, но Кирилл Афанасьевич не хотел об этом слышать. Комфронта твердо стоял за нанесение дивизией лобового удара по обороне противника. – У комдива Мартынчука хватит сил не только взять Гонтовую Липку, но и полностью разгромить оборону противника на данном участке фронта. После падения Гонтовой Липки и рощи Круглой у немцев образуется такая дыра, что быстро её заткнуть они просто не смогут, и отказываться от такой возможность никак нельзя! – решительно заявил Мерецков, и Стельмах с Запорожцем дружно поддержали мнение своего командующего. – Я бы полностью согласился с вашим предложением, если бы комдив Мартынчук хотя бы немного знал обстановку участка фронта, где ему предстоит наступать. По сути же дела его дивизия прибыла на голую кочку. Его соединения наверняка плохо ориентируются на местности и вряд ли смогут быстро взломать оборону противника. – Вы ставите под сомнение силу и способности гвардейской дивизии, специально присланной нам Ставкой для прорыва вражеской обороны?! – гневно отреагировал Запорожец. – Я хочу, чтобы те немногочисленные силы, что прислала нам Ставка, были использованы с максимальной пользой, товарищ армейский комиссар. Серьезного превосходства над противником в живой силе и технике у нас нет, так как все основные резервы направлены под Ржев и Ростов, – начал загибать пальцы Рокоссовский. – На серьезную помощь со стороны ленинградцев нам рассчитывать также не приходится. Максимум, чем они могут нас поддержать – это своей авиацией и артиллерией. Чудо-оружия, что способно за считаные дни или часы уничтожить немецкую оборону, в распоряжении Ставки нет и не предвидется. Поэтому нам остается следовать славной тактике Александра Васильевича Суворова и научиться бить врага не числом, а умением. Это трудно, но это нам по силам и обязательно поможет нам освободить Ленинград от тисков фашистской блокады. Столь неправильное поведение представителя Ставки сильно озадачило и даже в некоторой степени напугало командующего войсками фронта и его помощников. Обычно посланцы Москвы надзирали за правильностью исполнения приказов Ставки, информировали её о положении дел на фронте отдельно от комфронта, но никогда не лезли в вопросы тактики и стратегии. Мерецков справедливо полагал, что это удел ответственности Военного совета фронта и только его, однако генерал Рокоссовский стремительно рушил привычный стереотип посланца Москвы, чем в определенной мере поражал руководство фронта. – Также я категорически против нанесения по обороне противника лобового удара, когда наметилась возможность его окружения. В прошлом году мы много раз прибегали к подобному приему и, как правило, несли большие и неоправданные потери. Сегодня сорок второй год, Кирилл Афанасьевич. Нам нужно извлекать уроки из своих горьких ошибок и неудач и, опираясь на опыт, бить врага, как призывает нас товарищ Сталин, а не надеяться только на мужество и героизм наших солдат, а также русское авось… – Рокоссовский умело ввернул цитату из речи вождя, и Мерецков спасовал. Случись этот разговор до начала войны, и он бы попросту размазал по стенке посмевшего пререкаться с ним нижестоящего оппонента. Но сейчас перед Рокоссовским стоял совершенно иной генерал, жестко приученный жизнью не только властно стучать кулаком по столу и по лицам несогласных с ним людей, но и тщательно прикрывать свою спину. – Как представитель Ставки, вы можете вносить любые предложения в действия войск фронта, Константин Константинович. Если вы настаиваете на изменении боевой задачи для 3-й гвардейской дивизии, я соглашусь с этим, но прошу занести в протокол, что члены Военного совета фронта не поддерживают это предложение, – вильнул комфронта, чем вызвал легкую улыбку на лице Рокоссовского. – Делайте так, как считаете нужным, – коротко бросил он и покинул Совет. В этот момент Рокоссовского больше волновало дело, а не бумажное крючкотворство. А дела на фронте шли не совсем так, как ему того хотелось. Вместо обещанного массивного удара с воздуха по роще Круглой фронтовое командование ВВС отправило на задание только одну эскадрилью бомбардировщиков под прикрытием истребителей. В её состав в основном входили старые машины типа СБ и модернизированные самолеты Су-2. Чтобы летчики лучше ориентировались в сплошном зеленом массиве, артиллеристы, по предложению комполка майора Петрова, обозначили месторасположение противника белыми ракетами. Дружно взметнувшиеся в сторону врага, они помогли краснозвездным машинам в их атаке по позициям врага, однако урон от него оказался ниже, чем ожидалось. Летчики смогли уничтожить лишь две минометные батареи противника и вывели из строя около одного взвода пехоты противника. Когда два батальона дивизии Мартынчука попытались взять штурмом вражеские позиции, они были отбиты благодаря плотному пулеметному огню и минным полям, прикрывавшим подходы к ним. Впрочем, неудавшийся штурм рощи Круглой был единственной неудачей в этот день для советских подразделений, наступавших в районе рабочего поселка № 8. Введенные в прорыв основные соединения 3-й гвардейской дивизии при поддержке батальона танков сумели глубоко вклиниться в расположение тылов противника и выйти на подступы к рабочему поселку № 7. Танковый батальон капитана Новосельцева, используя замешательство противника, смог прорвать вражескую оборону, состоящую из дотов, огневых гнезд и нескольких рядов проволочных заграждений. Однако дальнейшие наступательные действия танкистов не поддержала уставшая пехота, и они благоразумно отошли, предпочтя безумству храбрых – целостность своих танков. Когда же взаимодействие между танкистами и пехотинцами было достигнуто, благоприятный момент для атаки был упущен. По местам сосредоточения советских подразделений открыли огонь гаубичные батареи Синявинских высот, и атака захлебнулась, едва начавшись. Также хорошо продвинулся вперед и 365-й полк майора Петрова. Сломав, сопротивление опорных пунктов врага при поддержке роты легких танков старшего лейтенанта Заслонова, батальоны полка вышли к рабочему поселку № 5, где встретили ожесточенное сопротивление противника. Благодаря разветвленной системе ходов сообщения, десятку дзотов, ориентированных на восток, и минных полей, немцы смогли остановить продвижение советских соединений. Когда же майор Петров попытался обойти вражеские позиции с севера и перерезать идущую на Шлиссельбург железную дорогу, его подразделения были контратакованы батальоном пехоты противника со стороны Липок. Все эти действия немцев были также поддержаны сильным артиллерийским огнем гаубичных батарей с высот Синявино. Неизвестно, чем бы закончилось это сражение, если бы пехотинцы не получили помощь со стороны танкистов. Быстро сориентировавшись в завязавшемся бою, танкисты развернули башни своих машин в сторону атакующего врага и открыли шквальный огонь из своих пушек и пулеметов. Встретив столь яростное сопротивление, немцы отошли, и через некоторое время по советским войскам вновь ударила вражеская артиллерия. Нет ничего горестнее и обиднее, чем лежать, пытаясь найти укрытие от разрывов вражеских мин и снарядов в постоянно хлюпающей под ногами земле, не имея ни малейшей надежды получить помощь от своей артиллерии. Немецкие батареи с педантичной точностью прочесали в течение сорока минут все указанные в заявке квадраты. Казалось, что там ничто живое было не в силах уцелеть, но когда батальон майора Крамергофа повторил атаку, дорогу ему преградили поднявшиеся из земли советские солдаты. И вновь совместный огонь танков и пехотинцев заставил врага отступить, неся серьезные потери. И вновь, пытаясь отыграться за неудачи своих товарищей, ударили орудия германских батарей, но на этот раз их огонь был недолгим. Главной причиной столь короткого действия немецкой артиллерии была советская авиация. Попав под удар вражеских батарей, майор Петров затребовал по радио поддержку с воздуха и, к собственному удивлению, быстро её получил. При других обстоятельствах его переданная по радио заявка неизвестно как долго гуляла бы по штабам, ожидая согласования и утверждения, но присутствие на КП дивизии генерала Рокоссовского дало ей «зеленый свет». В течение получаса было принято положительное решение, и на помощь атакованному полку вылетели истребители. Звено И-16 и Пе-3 с их пулеметно-пушечным вооружением вряд ли представляло серьезную угрозу для тяжелых батарей противника, имевших хорошую маскировку и зенитное прикрытие, однако сам факт появления в воздухе советских самолетов вызвал у немецких артиллеристов большую тревогу, и они поспешили прекратить обстрел соединений Петрова. Не отстали от своих соседей и дивизии Баринова и Кошевого. Получив подкрепление из второго эшелона, Баринов смог полностью прорвать оборону врага и продвинуться вперед на семь километров, обойдя с юга Гонтовую Липку и приблизившись к рабочему поселку № 7 со стороны Путиловского тракта. Успехи дивизии Кошевого были более весомые и значимые. Смяв фланг обороны 223-й дивизии вермахта, подразделения дивизии вырвались на оперативный простор и подошли к южным окраинам Синявино. Там они наткнулись на хорошо укрепленные немецкие позиции, прорвать которые с ходу не удалось. Благодаря хорошему обзору с Синявинских высот, немецкие гаубичные батареи смогли быстро создать перед цепями атакующей советской пехоты непреодолимый огневой заслон и заставить её отступить. Одновременно с этим соединения дивизии продвигались на запад, по направлению реки Мойки и озера Синявинское. В связи с тем что главные силы дивизии были нацелены на Синявино, продвижение советских частей в этом направлении было не столь быстрым и успешным, но для второго дня наступления это можно было считать серьезным тактическим успехом. Что касается Мгинского направления, то большого продвижения вперед здесь так и не было достигнуто. Все, чего смогли добиться 265-я и 11-я стрелковые дивизия в результате ожесточенных боев, это захват части поселка Тортолово и моста через реку Черную в районе Мишкино. Главной причиной этого топтания было по-прежнему пресловутое отсутствие взаимодействия танков и пехоты. Пехотинцы плохо поддерживали действия танкистов своим огнем, неся в свою очередь потери от пулеметов противника. В результате этого раскардаша силы танковых батальонов неудержимо таяли от огня вражеской артиллерии, а продвижение пехоты вперед было мизерным. Примерно по той же схеме происходило наступление соединений 286-й дивизии в районе Воронова. В результате лобового удара советские солдаты заняли селение, но вот продвинуться дальше не смогли. Сказались большие потери, понесенные батальонами при прорыве передней линии вражеской обороны. Неудачи советских войск под Вороново и топтание у Тортолово продолжали создавать в штабе Линдемана ложную иллюзию, что главным направлением удара Волховского фронта остается Мга. На все сообщения командира 227-й дивизии Лидерса о наступлении противника Линдеман отвечал, что это отвлекающие удары и генерал может справиться с ними своими силами. Только после известия, что под удар советских войск может попасть штаб 366-го полка, чьи батальоны защищали Гонтовую Липку и рощу Круглую, Линдеман отдал приказ об отправке на помощь 227-й дивизии трех батальонов пехоты, из которых до адресата добрался только один. Остальные два батальона были задействованы в обороне Синявино, а также для удержания отметки 30.8 в районе Синявинского озера, где сходились проселочные дороги. Узнав об этом, Линдеман заявил, что больших сил он пока выделить не может. На гневный упрек Лидерса, что часть солдат присланного батальона не имеют винтовок и патронов к ним, командарм разрешил ему перенаправить свои претензии в штаб ОКХ к генералу Гальдеру. К концу второго дня наступления в штабе Мерецкого при подведении итогов действий фронтовых соединений вновь разгорелся жаркий спор между командующим войсками фронта и представителем Ставки. Каждый из спорщиков по-своему оценивал результаты начала операции и по-разному видел дальнейшее развитие наступления. Давая оценку действиям сил фронта, Кирилл Афанасьевич считал, что время введения в сражение войск второго эшелона ещё не наступило. Это, по мнению Мерецкова, следовало делать только после взятия Синявино и рабочего поселка № 7 и ни днем раньше. В противовес ему Рокоссовский считал, что 4-й гвардейский корпус нужно вводить в дело немедленно и промедление сыграет свою пагубную роль в дальнейшем развитии всего наступления фронта. – Ожидая взятия Синявино и рабочего поселка номер семь силами первого эшелона, мы играем на руку противнику, позволяя втягивать себя в затяжные бои. При такой выжидательной тактике немцы успеют перебросить к месту нашего наступления свежие силы и сведут к нулю все достигнутые нашими войсками успехи… – не соглашался с комфронта Рокоссовский. Не было понимания между двумя военачальниками и относительно дальнейшей роли артиллерии в наступательной операции. Мерецков полагал, что «бог войны» полностью сделал свое дело, помогая пехоте и танкам прорвать оборонительные порядки немцев. Дальше, в понимании генерала армии, подвижные соединения танков и пехоты должны были продолжить наступление при поддержке авиации. В противовес ему Константин Константинович считал подобную позицию вредной и очень опасной. – Сейчас, только при полной и всесторонней поддержке артиллерии, можно будет выбить врага из Синявино и отрезать Шлиссельбургскую группировку от основных сил противника. Как бы нам ни хотелось, но нужно признать очевидные факты. Танкисты и пехотинцы не смогут быстро и эффективно подавить все опорные точки немецкой обороны и одержать над ними победу. – Для оказания всесторонней помощи со стороны артиллеристов нет снарядов. Большая часть их ушла на прорыв немецкой обороны, и на сегодняшний день на складах остались жалкие слезы, – роптал Мерецков, забывая, что именно из-за нехватки снарядов Рокоссовский дважды добивался переноса начала наступления. – В ваших словах только доля правды. Снарядов действительно мало, но если действовать избирательно и с умом, то этими «жалкими слезами» можно нанести врагу серьезный урон. Нельзя оставлять танки и пехоту без поддержки артиллерии только из-за того, что на складах мало снарядов. Ждать, когда их станет достаточно, непозволительная роскошь для любого наступления. Каждая из сторон приводила в свою пользу новые и новые аргументы но, в конце концов, стороны пришли к компромиссу, предложенному Рокоссовским. Посланец Ставки брал под свой личный контроль избирательное применение артиллерии, а Мерецков получал фору в один день перед введением в наступление войска второго эшелона. Как ни убеждал командующего фронтом Рокоссовский, что дивизии Баринова и Кошевого без дополнительных сил не смогут взять Синявино и выйти к реке Мойка, Мерецков был непоколебим. При этом уверенность у него была столь велика, что он смог склонить на свою сторону Сталина, обсуждая с ним положения дел на фронте и планы дальнейшего наступления. Видя подобное положение дел, Рокоссовский не стал упорствовать и полностью сосредоточился на действии дивизий, ведущих наступление южнее Липок. Главная задача следующего дня виделась ему во взятии рабочего поселка № 7 силами дивизии Мартынчука. С этой целью Рокоссовский приказал перебросить комдиву, под свою личную ответственность, дивизион гвардейских минометов. Учитывая неспокойную обстановку и непрерывные контратаки немцев со стороны Липок и рабочего поселка № 5, это был довольно рискованный шаг. Потеря даже одной реактивной установки неизбежно порождала череду всевозможных разбирательств с обязательным наказанием виновного. Благоразумный Мерецков никогда бы не совершил подобный шаг, однако красавец «литвин» хорошо знал и представлял то, ради чего он так рисковал. Для прикрытия столь ценного объекта Рокоссовский выделил дивизиону специальную роту охраны из автоматчиков и поднял в воздух эскадрилью истребителей для защиты гвардейцев от ударов вражеских бомбардировщиков. Смелый и опасный рейд «катюш» завершился полным успехом. Выпущенные реактивные снаряды по позициям врага ещё взрывались и грохотали, а танки и пехотинцы, следуя строго выверенному Рокоссовским хронометражу, устремились в атаку. Подавляющее большинство дзотов и огневых точек противника были разрушены или повреждены огнем реактивных минометов, а те, что уцелели, были уничтожены из танковых орудий и пулеметов. Гораздо труднее приходилось штурмовым группам, на плечи которых легла зачистка домов поселка от засевших в них немецких солдат. Используя подземные ходы сообщения, они легко перемещались из подвалов одного дома в другой, нанося внезапные удары в спину советским солдатам, со стороны, казалось, полностью зачищенных участков вражеской обороны. Только быстрая и слаженная работа танкистов и приданных им штурмовых отрядов с «сорокопятками» позволила солдатам полностью сломить сопротивление врага и продолжить свое наступление. Ближе к обеду рабочий поселок № 7 был взят под полный контроль советских войск, в результате чего три батальона 366-го полка, обороняющие рощу Круглую и Гонтовую Липку, оказались отрезанными от Синявино. Правда, полной блокады советские подразделения создать не смогли. Как ни пытались соединения дивизии Баринова замкнуть кольцо окружения с юга, перерезать путиловскую узкоколейку они не смогли. Обороняющие к ней подступы немцы стояли намертво, но и попытки противника перебросить в Гонтовую Липку свежее подкрепление жестко пресекались огнем советских подразделений. Их огонь был столь плотен, что к окруженным батальонам подполковника Венглера не смогла пробиться даже бронетехника в составе трех танков и одного бронетранспортера. Меткие выстрелы из противотанкового ружья повредили мотор идущего первым бронетранспортера, отчего он встал, намертво перекрыв остальным машинам небольшой просвет дороги. Опасаясь, что его танки постигнет такая же судьба, командир отряда лейтенант Книсс решил повернуть назад. Дав для очистки совести несколько залпов по засевшим вдоль дороги советским солдатам, танки трусливо отступили. Как было указано в рапорте лейтенанта, по причине «полной непригодности дороги к продвижению танков в сложных условиях». Пока дивизия Мартынчука штурмовала поселок № 7, 128-я дивизия мужественно отражала контратаки немцев со стороны Липок. Напор врага был столь сильным, что главный опорный пункт русской обороны «Егерская сопка» находившаяся между рабочим поселком № 8 и рабочим поселком № 5, несколько раз переходил из рук в руки. Не просто было и защитникам рабочего поселка № 8. Внезапным ударом немцы смогли захватить часть домов поселка, и только своевременный ввод по приказу Рокоссовского танковой роты и батальона пехоты помог советским солдатам удержать этот важный рубеж. После упорной и отчаянной схватки немцы были полностью выбиты из поселка, и все их дальнейшие атаки ничего им не принесли. Положение было напряженное, но при всем при этом комдив 128-й дивизии наседал на Петрова, яростно требуя, чтобы он атаковал рабочий поселок № 5. – Почему не выполняете приказ командующего и не начинаете штурма немецких позиций?! Почему тянешь с атакой, Петров?! – грозно вопрошал в телефонную трубку комдив, но майор оставался глух к его гневу. – Большие потери в батальонах и неподавленные огневые точки вражеской обороны не позволяют полку вести наступательные действия. Приказ командующего будет исполнен только после того, как артиллерией будут подавлены пулеметные гнезда врага. Гнать людей на убой ради формального исполнения приказа считаю невозможным, – отчеканил Петров, чем сильно озадачил командира. Сначала он не понял всего, что сказал собеседник, а затем его охватил праведный начальственный гнев. – Ты что, Петров, белены объелся?!! – взревела телефонная трубка. – Артиллерии нет и не будет, понятно?! Весь боезапас расстрелян, и когда он пополнится, неизвестно! Комдив остановился, чтобы перевести дыхание и вдохнуть воздуха, но Петров не стал ждать продолжение разноса. – Я дважды подавал вам заявку на спецсредства для постановки дымовой завесы, товарищ комдив. Когда они будут доставлены? – корректно уточнил майор, ещё больше распыляя негодованием командирскую душу. – Ты мне зубы не заговаривай, умник чертов! Если через час полк не начнет наступление, то к вечеру пойдешь под трибунал! Лично расстреляю перед строем! Ты меня понял?! – комдив попытался вложить в свои слова всю ту гамму чувств, которые переполняли его в этот момент, но это оказалось напрасным. Петров не испугался трибунала и ответил вопросом на вопрос, подобно сынам гордого южного народа. – А что, за неоправданные потери людей меня под трибунал не отдадут? От подобного неуважения со стороны подчиненного у комдива сдали нервы, и он высказал все, что он думает как о самом Петрове, так и его родителях, с неподражаемым использованием русского фольклора. В ответ майор заявил, что готов исполнить приказ комдива только после получения от него письменного приказа. – Что?! – изумился комдив. – Тебе что, моих слов недостаточно? – Ведя подобные разговоры открытым текстом, вы нарушаете режим секретности, установленный приказом командования фронта. Прошу прислать письменный приказ, для того, чтобы я мог его обжаловать перед вышестоящим начальством после его исполнения. Как в этот момент комдив жалел, что вместо майора на должности комполка не было послушного командному голосу подполковника Семичастного. Окажись Петров сейчас рядом с ним, комдив лично бы отдал его в руки особистов, но зловредный майор был на передовой, а комдив продолжал пребывать на старом КП. – Сволочь! – в сердцах крикнул он своему невидимому собеседнику и бросил трубку телефона. Находившийся рядом телефонист принял на себя все силу командирского гнева, который комдив был просто обязан на кого-то излить. Унизив и растоптав стоявшего перед ним навытяжку солдата, комдив почувствовал, что ему стало легче, но вместе с этим в его душу вполз и страх. Он прекрасно понимал, почему ненавистный майор так ведет себя в отношении него. «Подхалим и лизоблюд! Подлизался к Рокоссовскому, вот и держит хвост пистолетом, гад!» – подумал про себя комдив, и мысль о представителе Ставки ещё больше его напугала. Все командиры дивизий и корпусов хорошо усвоили, что московский «варяг» не собирается сидеть в теплом штабе, а постоянно курсирует из одной части к другой. И очень может быть, что в самое ближайшее время он появится на КП дивизии.