Я уставилась на растение. Бутон, из которого он вырвал лепестки, уже прорастал новыми. Через несколько минут они стали совсем выросшими и блестящими, как и остальные. Каджика бросил лепестки на могилу и вскочил на ноги. — Мы были похоронены в грёбанном пепле фейри. Ругательство поразило меня. Это звучало неправильно, когда исходило от двухсотлетнего охотника. — Это не совсем точно. Тебя похоронили в… — Для меня это одно и то же! Что, если сущность фейри просочилась в нас, пока мы спали? Что, если это ослабит нас? — Ты чувствуешь слабость? — Что, если это была уловка, чтобы превратить нас в фейри? — Вы были в гробах из рябинового дерева, Каджика. Фейри не могут прикасаться к рябиновому дереву, так что это не имеет смысла. Кроме того, очевидно, от тебя пахнет охотником. Я почти уверена, что в тебе нет ничего от фейри. Он пристально уставился на отброшенные лепестки, которые лежали нетронутыми и неповреждёнными. — Как мог Негонгва принять это? — прорычал он. Я попыталась дотронуться до его руки, но он отдернул её от меня. Я скосила глаза. — Это спасло тебе жизнь. Он покачал головой. — Я бы предпочёл умереть, Катори, — отвращение исказило его черты, превратив в неузнаваемое лицо. — Может быть, мне следует выкопать остальных прямо сейчас, чтобы избавить их от этого мира. — Это не такой уж плохой мир. — Для тебя. Для тебя… Он попятился. Быстро. Как будто его засосало вихрем. Всё ещё было странно видеть, как охотники двигаются, точно так же, как было странно видеть, как летают фейри, но каким-то образом я смирилась и с тем, и с другим. — Каджика, не надо, — твёрдо сказала я. Он стоял у одного из стволов рябины. — Не надо, что? Не выкапывать остальных? Нет, не делай глупостей. Я не произносила эти слова вслух. Кто я такая, чтобы указывать ему, что делать с его жизнью? Я злилась на Блейка за то, что он совершил самоубийство, но, в конце концов, это был его выбор. Не мой. Каджика перестал пятиться. — Может быть, этот мир просто тяжёл для меня, потому что в нём нет моей любимой. Я прикусила губу, сожалея о том, что моё угловатое лицо, мои обсидиановые глаза, мои волосы цвета воронова крыла, мой смех напоминали смех Ишту. Я хотела бы выглядеть по-другому, звучать по-другому, но я не могла контролировать то, какой я была. Единственный контроль, которым я обладала, был над тем, что я делала. — Найди Гвенельду и приведи её домой. А потом помоги мне вернуть мою книгу, — я дала ему цель. Цель сохраняла людям жизнь. — Пожалуйста. Солнце умирало на горизонте, бросая угольки на пурпурное небо, на тёмного охотника. Его фигура расплылась, а затем снова появилась прямо передо мной. В его глазах появилась новая искра, рот по-новому изогнулся. — Я найду Гвенельду. А потом я вернусь к тебе. Моё лицо вспыхнуло от его близости. — Ты хотел, чтобы я жгла рябиновое дерево, — прохрипела я. Он кивнул. Я заправила прядь выбившихся волос за ухо, опустив взгляд на землю между нашими ногами. — Ты принёс его? Его ботинки стояли рядом с моими, и его дыхание согревало мой лоб. Через несколько долгих минут его ноги сдвинулись с места и направились обратно к серому грузовику. Он схватил охапки светлых брёвен и понёс их внутрь. Перед уходом, как будто сомневаясь, что я сожгу их, он зажёг одно в камине, воткнув кончик стрелы в бревно. Через несколько секунд от высушенной коры повалил белый дым. — Где ты нашла колокольчики Новы? — крикнул мой отец с порога. — Папа? — воскликнула я, когда охотник поднялся со своего места у камина. — Ох. У тебя компания, — голос папы был напряженным. — Привет, Каджика. Охотник кивнул. — Мистер Прайс. — Я сожалею о твоей потере, — добавил папа, вешая пальто. — Кэт сказала тебе, что мы организуем поминальную службу по Холли в эти выходные? — Каджике нужно вернуться в Бостон, папа, так что он не сможет прийти. — Жаль. Мы будем держать тебя в своих мыслях. — Спасибо, мистер Прайс, — сказал Каджика. — Я должен быть в пути, — его глаза скользнули по мне. — Скоро увидимся. — Счастливого пути. Как только машина выехала с кладбища, папа сказал: — Он твой родственник. — Боже, папа, только не это обсуждение снова. Между мной и Каджикой ничего не происходит. Правда. К тому же охотник не был моим родственником. ГЛАВА 11. КЛУБ Каджика звонил мне четыре раза в первый день. Впрочем, он почти ничего не говорил. Казалось, ему просто нужна была компания, поэтому я обеспечила ему болтовню. Я рассказала о Роуэне, и Касс, и о невероятном фильме, который я смотрела с моим отцом накануне вечером. Я рассказала ему о новом плейлисте, который я создала на Spotify, и проинструктировала его о том, как загрузить музыкальное приложение и войти в систему. Я заверила его, что никакие фейри меня не посещали. Я спросила его, как он собирается искать Гвенельду. Это было не так, как если бы он мог пойти в полицейское управление и подать заявление о пропаже человека. Он сказал, что уловил жужжание её опалового ожерелья. Опал мурчал охотникам. Довольно аккуратное устройство слежения. У фейри были сверкающие метки, у охотников — полудрагоценные камни. Я изучала опаловое ожерелье, которое Гвен подарила мне в ночь поминок моей матери. Освещённый лампой на моей тумбочке, молочный камень с неоновыми прожилками сверкал, как огненный шар. Я надела его, а затем выключила свет. Мне было интересно, чувствует ли Каджика жужжание моего кулона. Будет ли это искажать сигнал, который он получал от Гвен? Я спросила его, прежде чем повесить трубку, и он сказал, что не чувствует моего. Он был слишком далеко. На следующий день он позвонил мне дважды. Во второй раз его голос звучал взволнованно, затаив дыхание. Кто-то видел женщину, подходящую под описание Гвенельды, в «Бургер Кинг» у автострады в Канзасе. Плюс, вибрации, исходящие от её ожерелья, становились всё отчётливее. Канзас? Какого чёрта она делала в Канзасе? Осматривает достопримечательности, чтобы забыть боль? На следующий день он не позвонил. С наступлением темноты я позвонила ему. Ответа не последовало. Может быть, он спал. Я написала ему сообщение. В ту ночь я плохо спала. Мне снилось, что я пытаюсь вставить ключ в замок, но ключ был в два раза больше замка. Это было невероятно неприятно. Я подумала о том, чтобы поискать значение своего сна в любимом словаре снов, который мама хранила на полке над кроватью, но тут зазвонил мой телефон. Я подумала, что это Каджика, и мой сон вылетел у меня из головы. Стирая сон из глаз, я посмотрела на свой экран. «Еда будет готова около 10:30». Сообщение было от Касс. Я звонила ему на мобильный, но он не отвечал. Я попробовала ещё раз перед поминками, мне ответили только гудки. Может быть, он потерял свой телефон. Или, может быть, он нашёл Гвенельду и не успел позвонить мне. В конце концов, им нужно было многое наверстать. Верно? И всё же я не могла избавиться от страха, охватившего меня с течением часов. Во время поминальной службы Каджика и Гвенельда поглощали все мои мысли. Что, если бы фейри добрались до них? Несмотря на то, что в тот вечер мне не очень хотелось веселиться, я пообещала Касс, поэтому надела свои любимые чёрные кожаные леггинсы и чёрную майку. После того, как я накрасила глаза тушью и подводкой, я отправила Каджике сообщение с просьбой перезвонить мне. Он этого не сделал. Он определённо потерял свой телефон. Кто переходит от звонков кому-то четыре раза в день к полной завязке? Беспокоиться о нём было бессмысленно, но я ничего не могла с собой поделать. Я подключила Spotify к стереосистеме своей машины и собиралась воспроизвести свой любимый плейлист, когда заметила, что в моё избранное добавлено новое. Этого там не было в то утро, когда я поехала к Би за едой. Единственным человеком, у которого была моя регистрационная информация, был Каджика. У него было достаточно времени, чтобы послушать музыку, создать плейлист, но не позвонить мне? Раздражение подавило моё беспокойство. Вдавив педаль газа, я выехала с кладбища и поехала к дому Касс. Я посигналила, чтобы обозначить своё присутствие. Она вышла в розовой пачке, белой футболке с рисунком и в кроссовках Стэн Смитс. — Ты выглядишь как кусок жевательной резинки. — Что ж, спасибо, — сказала она, устраиваясь рядом со мной. Я улыбнулась. Только Касс могла воспринять это как комплимент. — А ты похожа на Мрачного Жнеца, — сказала она. Я ответила ей ухмылкой. Я догадывалась, что только дочь гробовщика могла бы улыбнуться при этом. — Куда едем?