Я осторожно выглядывала из-за занавесок в неудержимом желании хоть краешком глаза увидеть жизнь, которую до сих пор наблюдала только во сне. С одной стороны тянулся, казавшийся бесконечным, дворец Древнейших – здесь собирались выслушать и подтвердить решения императора главы девяти древнейших родов. К боку его примыкал Храм Солнца, олицетворявший могущество и сиятельность Островной Империи. А напротив них я увидела площадь Лунного Ветра, окруженную портиками, что строили самые знаменитые архитекторы Аустрайха. Затем гайдуки вынесли носилки на широкую улицу, и мы двинулись по направлению к мосту Львов. Процессия носильщиков двигалась по прямоугольным плитам из красного мрамора, миновала площадку, служившую городским базаром. Сюда ежедневно с лодок сгружали все, что вырастало на полях соседних островов, что было выловлено в их лесах или поймано в море. Наконец мы достигли моста, переброшенного через Коралловый пролив. Этот мост был построен с одной-единственной аркой шириной в сорок ярдов и такой высокой, что под ней спокойно проплывали каравеллы и баржи, даже когда прилив достигал наивысшей точки. Способный пропустить четыре пары носилок, устроившихся в ряд, мост служил одной из стен трем десяткам магазинчиков с жилищами для хозяев с зелеными черепичными крышами. Я не знала, что в мире так много людей. Что может быть так много смеха и песен. Всё, чем я жила до той ночи – пустые и тихие коридоры Башни Слоновой Кости и гроза за окном, которая мне казалась верхом великолепия. Наконец процессия остановилась у въезда на площадь. Паланкины опускались на мостовую один за другим. Девочки выбирались из них и выходили вперёд. Там, на площади, где сверкали костры, каждая танцевала единственный танец, чтобы снова скрыться под тканью покрывал. Танец у каждой был свой. С удивлением я заметила, что вижу алые юбки Даи, первой выступившей из носилок. Шло время, звенели бубны. Танец, которого я не видела, подошёл к концу, и следующая девушка отправилась на площадь её сменить. Три или четыре танца прошли так, когда я обнаружила, что и Иона тоже здесь. Тело её укутывали покрывала цвета морской волны, золотой обруч украшал чело. Мне стало завидно – никогда я не смогла бы выглядеть так ухожено и благочестиво, так по-королевски, как она. Стройная ножка, украшенная браслетом, скользнула по мостовой, и Иона отправилась танцевать. Я танцевала седьмой. «Танец» мой состоял из множества стоек и бросков, отточенных веками, чтобы убивать. В моих руках не было ни посоха, ни клинка – Проводнику не нужно оружие, кроме него самого. Когда я замерла, рухнув ниц на мостовую, и прижалась щекой к камням, наступила тишина. Мучительно выжидающая, от которой по венам разливался страх. Я подняла голову, уже не надеясь разглядеть одобрение на лице Императора – но вместо этого увидела другое, спрятанное под агатовой маской до середины. В прорезях маски виднелись аметистовые отблески глаз. Чёрные волосы падали на плечи. Расшитый серебром камзол не скрывал тонких ключиц. Что-то пробудилось внутри. То, что не имело имени до сих пор. И будто во сне прозвучал в моей голове голос с другой стороны: «Подойди к нему». Две наставницы приблизились ко мне и, взяв за руки, помогли подняться, отвели в сторону и закрыли собой. А я всё глядела на силуэт, затянутый в синий, как ночное небо, шёлк. В голове продолжало звенеть: «Подойди». Я стояла и смотрела на него из-за спин наставниц, прикрытых разноцветными покрывалами. Он же глядел мимо меня. Казалось, ему безразлично всё – потуги танцовщиц, огни костров. Рука незнакомца лежала на подлокотнике трона, изукрашенного позолоченным деревом. Император – мальчик лет четырнадцати, сидел в этом огромном кресле, разодетый в алые и золотые одежды, с короной на челе, которая казалась тяжелей его головы. Он сверкал, как все огни Кахиллы – такой же бесполезный и безвольный, как они. Но для меня человек в маске затмевал и его. Я видела, как слабо колышутся на ветру складки его плаща. «Подойди, – продолжало биться в голове. – Если уйдёшь сегодня – он никогда уже не увидит тебя». Я не могла понять – мой это голос звенит в ушах или чей-то ещё. Возможно, они вторили друг другу в унисон. Но мне было страшно, и я медлила, пока, наконец, выступление не подошло к концу. Пересчитав нас по головам, наставницы стали уводить нас прочь. Голову каждой покрывали шалью, скрывая лицо, и усаживали в приблизившийся паланкин. Я всё смотрела туда, на возвышение, где рядом с троном стоял незнакомый мне человек. Он поправил плащ и, шепнув на ухо императору пару слов, стал спускаться вниз. Передо мной оставалось ещё две ученицы. Я поняла, что если не сделаю ничего – он уйдёт, и я в самом деле больше не увижу его никогда. Я рванулась из рук наставниц и будто случайно рухнула на землю прямо перед ним. Незнакомец отшатнулся, но всё-таки опустил взгляд на моё лицо. Мгновение, показавшееся вечностью, он смотрел на меня. Наставницы, заголосившие было с упреками в мой адрес, умолкли. Стихли даже песни и смех в толпе. Он присел на корточки и поймал мой локоть – не прикрытый сейчас ничем. Там, где его пальцы касались кожи, по телу пробежал огонь. Бережно, но твёрдо, не отрывая взгляда от моих глаз, он поднял меня с земли и поставил на ноги. Рука легонько прошлась по шали, оказавшейся теперь на плечах. – Осторожней, – тихо сказал он. – Опасно падать вот так. Я сглотнула. – Может быть, я не боюсь? Он смотрел на меня ещё мгновение, затем отвернулся и двинулся прочь. Я думала, наставницы меня убьют. Но ничего не произошло. Напротив, обменявшись тихими фразами, которые я расслышать не смогла, они бережно взяли меня за руки и усадили в паланкин. Я ничего не понимала. Сознание по-прежнему заполняло ощущение его рук, лежавших на моей коже, и по венам всё так же бежал огонь. С тех пор я обнаружила какое-то особенно бережное отношение наставниц ко мне – как будто я была хрупкой вазой из редкого фарфора. Хрупкой и очень дорогой. Больше никто не настаивал на том, чтобы я знала уроки назубок. А через какое-то время мне открыли доступ в южное крыло – так что теперь я смогла бывать на солнце. Изменился даже рацион – мне стали давать больше овощей, меньше мучного и круп. И, конечно же, такие перемены не ускользнули от взглядов других учеников. Локлин то и дело искоса позыркивала на меня – её собственный рацион был по-прежнему настолько скуден, что оставалось удивляться, как ей удаётся управляться с мечом. Мальчики ничего не поняли. Только Густав, как и следовало ожидать, заметил некоторые перемены и спросил, наблюдая, как я уплетаю овощное рагу, которое досталось только мне и учителям: – Что ты сделала, Гвендолин, чтобы так умаслить их? Я улыбнулась загадочно, но долго держать случившееся в секрете не смогла. Тем же вечером, когда мы остались в библиотеке вдвоём, я торопливо рассказала Густаву обо всём, что произошло. Я ожидала, что он порадуется за меня – хотя сама толком не понимала, за что такая любовь. Вместо этого я напоролась на ледяную, ничем не походившую на обычное поведение Густава злость. – Так ты решила, да, Гвен? – он даже вскочил с места и уронил на пол старинный фолиант. Я наклонилась и, аккуратно подняв упавшую книгу, положила обратно на стол. – Не понимаю, что тебя не устраивает, – сухо произнесла я. Вернее было бы сказать, что я не хотела понимать. Потому что мне хотелось верить, что Густав дружит со мной просто так. – Ничего, – буркнул он. Торопливо собрал вещи и ушёл. Я осталась одна. В тишине и полумраке, среди запахов подсохших чернил и дублёной кожи корешков. «Он ещё придёт просить прощения», – думала я. Но Густав так и не пришёл тем вечером – и утром не встретил меня. Когда же через несколько дней я услышала стук в дверь моей кельи и с надеждой бросилась открывать, то вместо него увидела на пороге Рейчел. – Добрый день, – растерянно сказала я. – Хотела посмотреть тебе в глаза, – без приветствия сообщила Рейчел и вскинула подбородок. – Они такие же, как и неделю назад, – сухо ответила я, чувствуя, как поднимается в горле злость. – Стало быть, решила, что Ночной Ворон вытащит тебя? Решила, что ты лучше меня, да? Я возвела глаза к потолку и испустила стон. Затем резко захлопнула дверь. Первой моей реакцией была злость. Я не понимала, чего они все от меня хотят. Потом в памяти всплыли последние слова: «Ночной Ворон вытащит тебя». У меня и в мыслях не было отсюда сбегать. Академия полностью устраивала меня, но…. – Ночной Ворон… – прошептала я, – так называют тебя? Дымчато-серые глаза в прорезях маски снова стояли передо мной.