Первая пугала меня больше, чем любой из мальчишек. Когда она поднимала лицо, можно было увидеть, что в глазах её уже живёт та смерть, которую она призвана привести в этот мир. Рейчел наслаждалась тем, чему её обучали. Наслаждалась мыслями о том, как будет убивать. Обычно она не говорила об этом вслух – но я видела это чувство в её глазах. Не могу сказать, чтобы оно было так уж чуждо и мне. Как-то я разговорилась с ней – я хотела знать. А она, очевидно, была рада расспросам, потому что кроме меня с ней не говорил никто. – Тебе нравится убивать, – первая сказала я. Думала, она станет со мной спорить, но Рейчел ответила: – Да. По спине у меня пробежал холодок. – Почему? – спросил я тогда. Она странно повела головой, на секунду становясь похожей на змею. – Они отправили меня сюда. Я пока ещё не понимала тогда. – Разве ты не хочешь изучать магию? – с удивлением спросила я. – Меня никто не спрашивал, чего я хочу, а чего – нет. Мне нечего было ответить ей. Меня тоже никто не спросил. Но я никогда не считала наказанием то, что оказалась здесь. Что я имела бы там, на общей земле? Жила бы сейчас в нищете и стирала чужое бельё, чтобы помогать матери зарабатывать на хлеб. И всё же зерно сомнения оказалось посеяно в моей душе. И, стоя у своего окна, я теперь часто думала о том, почему нас отправляют сюда, не спрашивая, хотим мы этого или нет? С Локлин общение ладилось ещё трудней. Она почти не ощущала токов магии и предпочитала орудовать мечом. Попала сюда, потому что однажды на занятиях воспламенила свой клинок и проткнула наставника насквозь. Мне всегда казалось, что она не слишком умна – неуклюжа как в искусстве общения, так и в колдовстве. Всё, что она делала, было грубым, и мне никак не удавалось понять, почему её определили заниматься столь тонким мастерством. На мой вопрос она ответила просто и легко: – Я не люблю и не умею делать чего-то иного, кроме как убивать. Мне стало грустно. Абсолютно отчётливо я поняла, что даже эти двое отлично знают, чего хотят и зачем оказались здесь. Я не знала. Мне нравилось управлять стихиями, но я боялась, что когда-нибудь моя магия призовёт настоящую смерть. И не хотела торопить этот момент. К своему удивлению, я обнаружила, что мне куда интереснее наблюдать за мальчиками – и, по возможности, общаться с ними. Все, с кем я училась, были хорошо воспитаны, и многие происходили из знатных семей. Раньше мне казалось, что богатенькие мальчишки до невозможности высокомерны и глупы. Ну… не могу сказать, что я была так уж неправа. Многие из них, обладая достоинством, манерами и красотой, имели такой заносчивый нрав, что больше хотелось врезать им чем-нибудь по башке, чем продолжать разговор. Но в то же время мне нравилось, что они не грубят, не ругаются и следят за собой. Были, конечно, и дети бедняков. Разделение между ними и аристократами проходило чёрной чертой. И те, и другие общались исключительно между собой. И те, и другие имели свой, особый язык. И те, и другие с одинаковым презрением относились ко мне… потому что я была ни то и ни сё. Родители мои не принадлежали к знати, и я не пыталась этого скрывать – ещё не хватало, чтобы кто-нибудь из богатеньких отпрысков, польстившись на то, что других кандидатур в округе нет, решил вступить со мной в династический брак. Но и бедняки видели, что хоть руки у меня и не такие белые, как у Рейчел, но я явно не привыкла отстаивать свою правоту кулаками и руганью на весь этаж. Ну и, конечно же, куда больше останавливало и тех, и других то, что я была девочкой. Никто толком не верил, что из меня получится хороший Проводник. У Рейчел её пристрастия были написаны на лбу. К Локлин попросту опасались подходить. А меня упорно считали книжным червём – в том смысле, что все были уверены: я не пойду дальше книг. Я бы, пожалуй, не стала доказывать никому и ничего, но мне было жутко одиноко здесь теперь, когда меня отделили от подруг – как в первые недели, когда меня только привезли в Башню Слоновой Кости. В конце концов у меня всё-таки обнаружился один друг. Его звали Густав, и он, так же, как я, не вылезал из книг. Он никогда не рассказывал о том, кем был до того, как ему пришлось стать колдуном, но на богатых мальчишек не походил. По большей части мы с ним засиживались в библиотеке до утра, вместе разбирали заклятия и готовили магические эликсиры. Через год после того, как мы стали друзьями – мне тогда исполнилось шестнадцать – я обнаружила, что он поджидает меня под дверью по утрам перед занятиями, чтобы помочь донести до аудитории забитый фолиантами мешок. Я не возражала. Никогда не любила носить тяжести, да и просто заниматься физическим трудом. Всё чаще я ловила на себе его взгляд – немного загадочный и будто бы выжидающий. Но что он значит, понять ещё не могла. Мне исполнилось восемнадцать, когда я впервые отправилась в город – то была ночь Ястреба, и двенадцать лучших учениц Академии должны были танцевать чаровные пляски перед императором. Великий Чародей Кавелл отбирал нас. По одной от каждой школы искусств. Не знаю, почему выбрали меня. Я никогда не отличалась особенной красотой лица – наверняка императорский двор видел немало девушек куда лучше меня. Но представлять факультет Проводников годились только Рейчел и я. Для мальчиков были свои праздники. А выбранные девочки как-никак должны были радовать глаз – то есть Локлин можно было сразу отметать. Рейчел… полагаю, она казалась им слишком опасной. Но Рейчел не считала так, и всё время, пока меня готовили к торжеству, смотрела на меня из-за угла. Я хотела бы подойти к ней и спросить, что её не устраивает, потому что чувствовала по её глазам – она не забудет просто так, что я у неё отобрала. Однако наставницы не спешили меня отпускать. Мои руки долго и тщательно умащивали маслами, расписывали хной. По волосам провели расчёской, должно быть, тысячу раз. Я успела задремать, а приподняв веки, увидела, что ещё один человек наблюдает за мной – это был Густав. Странное выражение в его глазах проступило отчётливей, но я всё ещё не понимала, чего он ждёт. – Ты будешь самой красивой из Двенадцати в этом году, – сказал он, когда наставницы наконец выпустили меня из своих цепких рук. Я посмотрела в зеркало. Мне нечасто доводилось видеть своё лицо, потому что в комнатах учеников не было зеркал. Наверное, поэтому я не могла оценить, правду он говорит или нет. Рыжие волосы мои, переплетённые золотыми нитями, оказались собраны в невесомую сеточку за спиной, шея, натёртая жемчужными мазями, казалась матовой и сама походила на слоновую кость. Платье, состоявшее из множества невесомых покрывал, поддерживало стан и едва прикрывало грудь. Хотела бы я знать, зачем нас представляют императору именно так? Зачем нужны танцы и красота, когда наша польза совсем в другом. Тогда я ещё не знала ответа на этот вопрос. Пока я медлила, раздумывая, что сказать, наставник Астер показался у меня за спиной. Фигура его отразилась в зеркале, когда он встал сзади меня. Руки легли мне на плечи, разгоняя по венам огонь. Мягкие пряди белоснежных волос стлались по его плечам, нижнюю часть лица скрывала такая же ухоженная седая борода. Но глаза не выглядели старыми – в них светились проницательность и ум. – Что бы ни случилось, – сказал Астер, глядя сквозь зеркало мне в глаза, – помни, кто тебя воспитал. Я кивнула. – Академия – твой дом. Только она – никогда не предаст. Я не стала спорить, хотя и не знала, зачем нужны эти слова. Глава 3 Возведенная на скоплении небольших островов, омываемых лазурными волнами, тонувшая в лабиринте причудливо переплетавшихся улиц, каналов и проливов, лишённая защиты стен и отдавшаяся на волю ветров, Кахилла не походила ни на один другой город страны. Описать ее было очень нелегко. Мистерия, из которой вырос сам город и появилось его название, феномен, которым стали её влияние и мощь, Кахилла – древнейший город Аустрайха. Красота её прославила город на весь Архипелаг, вдохновляла поэтов на оды, а соседей – на зависть. В кольце портов, заполненных кораблями, мачты которых виднелись почти из любого квартала, Кахилла раскачивалась на волнах. С большого расстояния казалось, что она вырастает из вод морских. Однако чем ближе подходила процессия, тем явственнее я замечала, что все-таки город стоит на земле, и из насыщенного водными парами воздуха появлялись завораживающие дворцы, великолепные башни и непредсказуемые изгибы её проливов. Улицы Кахиллы сияли огнями: небольшие колбочки висели вдоль линии домов, и прозрачные жидкости внутри сверкали разноцветными язычками пламени. Из каждого закоулка слышались пение и звон литавр. Тут и там мелькали силуэты мужчин и женщин, разодетых в яркие платья. Многие лица закрывали маски, украшенные перьями. Девичьи косы, перевитые самоцветами, стлались по ветру. Процессия из двенадцати паланкинов, лежавших на плечах темнокожих великанов, медленно двигалась мимо этого безумия. Танцующие прямо на улицах пары расступались перед нами.