Ренн села рядом с Тораком и прижалась к нему плечом, он взял ее за руку. Пальцы у нее были холодными. Снег скрипел совсем рядом с убежищем. Скрип стих. В убежище волнами проникал вонючий запах болота. Ближайшая к Ренн с Тораком стена из оленьей кожи заскрипела и прогнулась, как будто на нее давили снаружи. Ренн выдернула руку у Торака и подкралась к стене, прижала к ней ладони и, шепча заклинание, надавила. В ответ – хриплый выдох, резкий и сильный, как порыв ветра. Ренн отшатнулась. Кто-то ударил по стене, и от удара тряхнуло все убежище. Потом ударили по противоположной стене. Люди охали и стенали, громко заплакали дети. Удары обрушивались на убежище со всех сторон… а потом вдруг все прекратилось. Снова шаги, но на этот раз они удалялись. И снова этот потусторонний свистящий рев, Сдирающие Кожу уходили в темноту, и рев постепенно смолк. Глава 11 Торак кивком подозвал Ренн: «Посмотри на это». Ренн, морщась от звука собственных шагов, подошла ближе. За ночь снег подмерз, и наст скрипел под надетыми на башмаки плетеными шлепанцами, как будто Лес намеренно усиливал все звуки. А теперь это – сосновая шишка в развилке метки куста можжевельника. На первый взгляд казалось, будто ее забыла белка или дятел, но на самом деле ее оставили намеренно – острие шишки указывало направо, и с нее срезали три чешуйки. Торак уверенно сделал три шага по следу лося, за которым они шли, и увидел справа в подлеске ловушку. На уровне груди был натянут шнур из отбеленных сухожилий. Молодое деревце согнуто назад, на верхушке закреплено копье. Если бы он не заметил указывающую на ловушку шишку, копье пронзило бы ему грудь. – Эта уже пятая, – заметила Ренн. – И ни одна не предназначена для добычи, – зло сказал Торак. Он наклонился, чтобы сломать ловушку, но Ренн его остановила: – Если сделаешь это, они поймут, что мы здесь были. Торак скрипнул зубами. Почему он сам об этом не подумал? Ренн прикоснулась к его плечу: – Ты как? – Хорошо, – соврал Торак. Боль под ребрами усилилась, она тянула его к священной роще. После попытки Сдирающих Кожу ворваться в убежище Благородных Оленей прошло два дня. Больше они не возвращались, но угроза витала в воздухе. На следующее утро Торак отправился искать их следы, но, кроме пятен в местах, где ночевали собаки, ничего не нашел. Если бы у него хватило мужества, если бы он набрался храбрости и вышел из убежища, возможно, собаки остались бы живы… Даррейн еще глубже погрузилась в себя и молча сидела под деревом-крышей. Но защитные заклинания Ренн произвели впечатление на Гувача и его друзей, и они за спиной вождя снарядили Торака и Ренн для предстоящего путешествия. Больше всего времени отняла маскировка под Избранных: штаны и башмаки перевязали крест-накрест полосками выбеленной сыромятной кожи; сплели повязки для нижней части лица, скрывающие пар от дыхания; и под конец измазали их смесью из пепла, мела и жира и нарисовали углем черные полосы на лице и одежде. Когда с маскировкой закончили, Гувач сморщил нос: – С расстояния они еще могут принять вас за своих. Но вблизи у вас нет шансов. На прощание он передал им небольшой мешок с сушеными грибами и предостерег: – Держитесь подальше от Деревьев Смерти, особенно если у покойника съедена голова. Сдирающие Кожу охотятся за глазами, языками и мозгами. Мы не знаем почему. Волк скрылся в Лесу, и они не видели его с рассвета, когда ушли от Благородных Оленей. Его воротило от маскировки Торака и Ренн, Волк не понимал, почему они хотят стать похожими на тех, кого он называл «Белые Бесхвостые». Тораку тоже было тошно от всего этого – мел стягивал кожу, как будто она превратилась в древесную кору, а покрытые пеплом лицо и волосы Ренн делали ее похожей на призрака из теней и снега. Когда Гувач предложил нарисовать у нее на лбу след медвежьей лапы, как у Избранных, она, в отличие от Торака, наотрез отказалась. – Прошлым летом я опозорила свое племя, когда нанесла поверх нашей метки чужую. Больше я такого не сделаю. И почему это должна быть лапа медведя? Гувач не ответил, было видно, что даже от упоминания об этих существах ему стало не по себе. Сосны перешептывались на ветру и временами сбрасывали снег на капюшон Торака. – Ты сам на себя не похож, – тихо сказала Ренн. – Ты тоже, – отозвался Торак и, стянув рукавицу, прикоснулся к невидимой из-за маскировки родинке в уголке ее рта. Ренн криво улыбнулась и на мгновение стала собой прежней. Тишину в Лесу нарушал только свист от взмахов крыльев воронов и шорох падающего с веток снега. Благодаря Гувачу они легко нашли Извилистую реку, но из опасений, что их заметят, на лед не выходили, поэтому идти было тяжело. Да еще приходилось заметать следы ветками можжевельника и внимательно смотреть по сторонам, чтобы не угодить в западню. Сестра Гувача привязала к пяткам их плетеных шлепанцев лапы куропаток, ведь все знают, что белые куропатки быстро бегают по снегу, но это не помогало. Следующая ловушка была устроена на виду, лежала у ствола ели. Она была простой и безжалостной: обернутый в черную блестящую ленту и перевязанный сухожилием кусок мяса размером с детский кулак. – Никогда ничего подобного не видела, – призналась Ренн. – Я тоже, но слышал о таком. Полоска вырезана из упругой черной пластины, это китовый ус, который у них вместо зубов. Ее затачивают с обоих концов и отмачивают, чтобы стала гибкой. Потом заворачивают в нее приманку и перевязывают сухожилиями. Добыча заглатывает приманку, сухожилие растворяется в желудке, и… – Торак перерезал ножом сухожилие, и пластина резко распрямилась, а он указал на заостренные концы, – …оба прокалывают желудок. Ренн ахнула: – Если какой-нибудь зверь это проглотит, он будет умирать не день, а может, и не два. Торак кивнул, ему рассказали об этой ловушке Песцы на Дальнем Севере, но сейчас таким жестоким способом никто не охотился, им пользовались в плохие времена Великого Холода. – Кто потащит китовый ус в Глубокий Лес? – задумчиво спросил Торак. Ренн с опаской прикоснулась к ловушке, скривилась и вытерла рукавицу о снег. – Пахнет медом! Неужели оставили для медведя? – Нам не так давно встречались медвежьи следы. – Но на медведей никто не охотится. Это против закона племен. – Закон запрещает охотиться на лесных охотников. И все-таки любой охотник мог это проглотить – рысь, росомаха… Волк. Торак яростно изрубил ножом китовый ус и закопал обломки в снегу. Снег перестал сверкать на солнце, тени стали лиловыми. Племена называли эту пору временем демонов, когда те, полные злобы и отчаяния, выползают из тьмы. – Надо устроить стоянку, – сказала Ренн. Торак огляделся по сторонам. – Можно вырыть лисьи норы вон между теми липами, – с сомнением в голосе предложил Торак. – Даже без костра нашего тепла хватит на всю ночь. – А если они нас найдут, мы окажемся в ловушке. Люди племен Глубокого Леса, как олени, редко смотрят вверх. Торак с Ренн нашли старый дуб, который казался дружелюбнее других. Вдоль ствола свисал плющ, так что забраться было легко. Они устроили в развилке холодное убежище, но сначала попросили прощения за беспокойство, поделившись с дубом крупицей драгоценного пепла маммута. Следы внизу они замели, но Торак все равно опасался, что на снегу могли остаться крошки мела. Обычный охотник вряд ли заметит мел на снегу, тем более ночью, но люди из Глубокого Леса всегда все подмечают. Снова пошел снег. Неподалеку пронзительно закричала сова, ее друг так же пронзительно ответил через весь Лес. Торак не видел Волка с самого утра и никак не мог отделаться от мыслей об оставленных на виду ловушках с китовым усом. Дыхание Ренн согрело щеку. – С Волком все будет хорошо, – прошептала она. – Он знает, как обходить капканы и ловушки. Но Торак должен был убедиться, что с братом по стае все в порядке. Он приложил ладони ко рту и собрался позвать брата, но тут по долине эхом разнесся волчий вой. Потом еще и еще. Торак опустил руки. Выл не его Волк. На слух это была большая стая вышедших на охоту волков. Торак живо представил, как они воют, сощурив глаза и направив морды в одну сторону, чтобы эхо было сильнее и все подумали, что их больше, чем на самом деле. «Нас много! Держитесь от нас подальше!»