По поручению Остера лейтенант Гюнтер Келлер, имевший возможность совершать частые поездки в Западную группировку войск в качестве военного корреспондента, знакомил с материалами о массовых зверствах нацистов в Польше полевых командиров вермахта, отношение которых к СС колебалось между презрением и ненавистью. Многие вступали в ряды оппозиции сразу после того, как знакомились с этими страшными фактами. Повод для всплеска ненависти солдат и офицеров вермахта к эсэсовскому «Черному ордену» дал сам рейхсфюрер Гиммлер, подписавший 28 октября 1939 года циркуляр СС о росте населения. В циркуляре говорилось, что женщинам Германии предлагаются отборные представители СС для обеспечения деторождения, особенно это касается тех женщин, которые ввиду войны лишены внимания со стороны своих мужей и любимых, находящихся в действующей армии. Наибольшее возмущение военных вызвала статья, опубликованная в официальном печатном органе СС «Черный корпус» 4 января 1940 года, в которой говорилось, что те немки, которые будут уклоняться от выполнения долга по обеспечению прироста населения, должны приравниваться к дезертирам, покинувшим поле боя. Этой публикацией Гиммлер настолько перегнул палку, что генерал-лейтенант Теодор Гропп не выдержал и на собрании офицеров своей дивизии в тот же день заявил: «Господа, нам сказали перед Новым годом, что в этом году вопрос между нами и Англией будет победно разрешен. Однако из того, что я сейчас вам прочитал, вытекает, как мне кажется, необходимость победного разрешения вопроса между Богом и дьяволом». По мнению же высшего командования сухопутных войск, «информационный вал» о бесчинствах СС представлял собой умышленное преувеличение и сгущение красок, и участвующие в заговоре генералы с подозрением относились к документам, изготовленным «на кухне» Остера. Начальник генштаба сухопутных войск Франц Гальдер, назначенный вместо ушедшего в отставку Людвига Бека, весьма скептически отнесся к подготовленному Остером «докладу Х», в котором были изложены требования оппозиции относительно отстранения Гитлера от власти и, если возможно, отмены национал-социалистического режима. К докладу был приложен меморандум, в самом начале которого давались ответы на вопросы, связанные с воинской присягой на верность Гитлеру, а также возможными обвинениями в «ударе ножом в спину». В них был сделан упор на верность военным традициям, в соответствии с которыми следовало немедленно восстановить независимость армии и уберечь ее от посягательств со стороны СС, а также положить конец тому, чтобы армия ассоциировалась с преступлениями, совершенными СС. Чувство ответственности перед теми, кто вместе с ним участвовал в заговоре, не позволило Гальдеру просто отложить этот документ в сторону, не обсудив его с главнокомандующим сухопутными войсками Вальтером фон Браухичем, который не раз заявлял, что предстоящее наступление на западе является безумием и может привести лишь к катастрофе. Тем же вечером Гальдер отнес «доклад Х» фон Браухичу, но не стал представлять его устно, а попросил главнокомандующего подробно с ним ознакомиться. На следующее утро фон Браухич вернул ему документ со словами: «Напрасно ты мне его показал. Ведь это чистой воды прямая национальная измена. Мы не можем все это рассматривать ни при каких условиях. Ведь мы на войне. В мирное время еще можно рассматривать вопрос о том, чтобы кто-то установил контакт с иностранной державой. Во время войны это невозможно. Тем более что сейчас идет война не между государствами, а между различными мировоззрениями. Поэтому смещение Гитлера было бы совершенно бессмысленным». После чего главнокомандующий потребовал от Гальдера, чтобы тот арестовал автора доклада, а сам документ отправил «куда следует». — Если тебе надо кого-то арестовать, арестуй меня! — с вызовом ответил Гальдер, и Браухич больше ни словом не обмолвился об аресте. Потрясая «докладом Х», он лишь воскликнул: «Что я должен делать с этим ничего не стоящим документом, на котором нет ни даты, ни подписи?» Оппозиция с разочарованием восприняла ответ Браухича. В Сопротивлении началось отступление «по всем фронтам». Все документы, связанные с планами свержения Гитлера, были сожжены; танковые дивизии, которые специально держали на берегу Эльбы со стороны Берлина для участия в перевороте, были отправлены на Западный фронт. Бездеятельность генералов, не собиравшихся ничего предпринимать, бесила Остера. Понимая, что оппозиция внутри страны не может остановить Гитлера, в том числе и потому, что армия не готова оказать ей в этом поддержку, Остер и его единомышленники по-прежнему целеустремленно делали все, что могли. Оценивая психологические особенности нацистского диктатора, Остер полагал, что даже чисто внешняя демонстрация готовности союзников оказать максимально серьезное сопротивление могла оказаться достаточной для того, чтобы заставить фюрера отказаться от своих планов. С самого начала, когда стало известно о планах высадки в Скандинавии, Остер и его коллеги из оппозиционной «группы действия» в абвере надеялись на то, что демонстративное прибытие британского флота в эти районы наглядно покажет Гитлеру, что путь в Данию и Норвегию ему закрыт. Для того чтобы Англия направила свои боевые корабли в восточную часть Северного моря, нужно было, конечно, своевременно оповестить англичан, и Остер сделал все от него зависящее, чтобы нужная информация была срочно передана. Когда он сообщил своему голландскому другу Сасу, что вторжение в Скандинавию состоится в середине следующей недели (8–10 апреля 1940 года), у него еще не было информации о точной дате общего наступления на западе. Остер, однако, опасался, что это наступление совпадет по времени с вторжением в Скандинавию. В конце разговора он попросил Саса передать информацию датчанам и норвежцам, а также английской разведке. Голландская же разведка просто проигнорировала просьбу передать предоставленную Сасом информацию их английским коллегам. Более того, никто не сообщил Сасу, что по его информации ничего не было сделано, и в результате он и передавший ему сведения Остер не предприняли новую попытку уведомить англичан о планах Гитлера. По иронии судьбы предостережения о грозящей опасности Скандинавии достигли лишь Дании и только усилили ощущение беспомощности, которое там преобладало, и, наоборот, не достигли Англии и Норвегии, где они могли действительно быть спасительными. Дания же, несмотря на предупреждение, просто не имела сил и средств, чтобы оказать сопротивление гитлеровскому вторжению. И напрасно Остер, а также другие члены военной оппозиции непрерывно обсуждали, склонившись над большой картой Северного моря, в каком именно месте английский флот мог бы успешно вступить в дело. Правыми оказались бывший начальник штаба сухопутных войск Людвиг Бек и начальник абвера адмирал Канарис, которые сразу сказали, что британцы не будут рисковать своим флотом ради спасения Скандинавии. * * * После успешного захвата Дании и Норвегии агрессивные планы Гитлера в отношении нейтральных стран высший генералитет теперь воспринимал как должное. Ведь победа, как часто поучал фюрер своих генералов, списывает все. Их совесть либо притихла, либо совсем уснула, и отныне они готовы были выполнить любой приказ Гитлера, ставшего после триумфальной победы в Скандинавии героем дня. То, что считали невероятным, случилось, и никто не мог отрицать, что эта победа в значительной степени принадлежала лично фюреру. Теперь только успешная попытка покушения на Гитлера могла остановить грядущее наступление на Западе, но у Остера не было никого, кто мог бы реально это сделать. Из всех возможных способов убийства фюрера самым надежным было использование взрывного устройства. Но как приблизиться к Гитлеру, которого денно и нощно охраняла целая свора эсэсовцев? Будучи убежденным сторонником физического устранения фюрера, Остер понимал, что при такой тотальной охране любая попытка отравить, застрелить или взорвать Гитлера обречена на провал. Однажды в ходе обсуждения этой проблемы сотрудник МИДа Вернер Хааг вспомнил, что во время официальных похорон, а также при возложении венков к памятникам Гитлер сам клал венок, который, естественно, к месту возложения нес кто-то другой и в надлежащий момент передавал фюреру. Если бы Хааг сумел добиться, чтобы ему поручили нести венок, он бы попытался вставить туда взрывное устройство, скрыв его под цветами. Исходя из того, что венок могли досмотреть до начала церемонии, Остер отклонил этот вариант. У Гитлера было какое-то звериное предощущение опасности, благодаря которому он будто заговоренный оставался целым и невредимым при всех предыдущих попытках покушения на него. Чтобы ликвидировать такого зверя, нужно было придумать что-то посерьезней венка со взрывчаткой. Сам же фюрер был уверен в том, что находится под защитой Божественного провидения, которое оберегает его лучше любых телохранителей. На всех парадах он в полный рост стоял в открытом кабриолете и всегда норовил идти в первом ряду шествий, проводившихся в очередную годовщину «Пивного путча». Он обожал пожимать сотни рук, тянущихся к нему из толпы, и мог часами выступать перед многотысячной аудиторией. В первые годы своего правления Гитлер часто гулял по тропинкам общественного леса под присмотром двух телохранителей в штатском, которые шли на некотором удалении от него, — фюрер не терпел навязчивого сопровождения. Подобные прогулки совершались в особой тайне и по разным маршрутам, что помогало предотвратить возможность покушения. Встречавшиеся ему по дороге другие гуляющие останавливались на обочине и с благоговением приветствовали своего фюрера. Некоторые набирались храбрости и заговаривали с Гитлером, обычно это были девушки и женщины, и в ответ они непременно слышали несколько приветственных слов. Однажды во время длительной пешей прогулки, которую Гитлер совершал в компании своего постоянного спутника Альберта Шпеера, водителя и двух адъютантов, ему пришлось продираться через толпы местных жителей, многие из которых не сразу узнавали фюрера, облаченного в простую одежду баварского крестьянина. Закончилась эта прогулка тем, что возле ресторана, в котором Гитлер собирался поесть пирожных, их стала настигать чрезвычайно возбужденная толпа, запоздало осознавшая, кто же им встретился. Почти бегом, во главе с Гитлером, его немногочисленная свита поспешила к ресторану. Добравшись до него, они едва успели закрыть за собой двери перед носом не в меру восторженных поклонников фюрера. Пока вождь всех немцев пил кофе и поглощал свои пирожные, площадь перед рестораном заполнилась людьми. Дождавшись полицейского подкрепления, Гитлер перешел из ресторана в пригнанный специально для него автомобиль с открытым верхом, переднее пассажирское сиденье которого было сложено. Упираясь ладонью о ветровое стекло, он встал рядом с водителем, дабы всем было его видно. Два полицейских шагали впереди машины, и кабриолет со стоявшим в нем как на параде фюрером медленно двинулся через толпу, охваченную всплеском ликования, светившегося на многих лицах. И где бы в те годы ни появлялся Гитлер, подобные сцены массового ликования повторялись. Триумфально проезжая через какой-нибудь город, он не любил, чтобы людей, которые хотели его увидеть, сдерживали полицейские. Женщины засыпа́ли его цветами и письмами, дети бежали за машиной и просили автограф. Если его кабриолет «Mercedes-Benz 770» ненадолго где-нибудь останавливался, вдоль дороги тут же выстраивались толпы приветливо машущего ему народа. Гитлер улыбался в ответ, гладил по голове какую-нибудь маленькую белокурую девочку или по руке девушку постарше. Проблемы, которые он создавал при этом своей охране, фюрера мало волновали. Специально для личной охраны лидера национал-социалистов Адольфа Гитлера еще в мае 1923 года создали группу, которая именовалась «охраной штаб-квартиры» и поначалу состояла всего из тридцати привыкших к уличным дракам головорезов. После провала «Пивного путча» в ноябре 1923 года Адольф Гитлер оказался на скамье подсудимых с остальными руководителями неудавшегося государственного переворота. Будущего рейхсканцлера признали виновным в государственной измене и приговорили к пяти годам тюремного заключения и штрафу размером в двести золотых марок, однако уже через девять месяцев Гитлера условно-досрочно освободили. Начальство Ландсбергской тюрьмы симпатизировало нацистам, посему девятимесячное заключение Адольфа Гитлера было весьма комфортным. В его распоряжении были две камеры, одну из которых он превратил в спальню, а в другой принимал посетителей. Убежденным вегетарианцем Гитлер тогда еще не был и уплетал за обе щеки все, что ему передавали с воли, — фрукты, колбасу, ветчину, конфеты, шоколад и даже торты. Чаще других к нему захаживал его друг и охранник Эмиль Морис, который отбывал вместе с ним наказание за участие в «Пивном путче», и Гитлер надиктовал ему книгу, впоследствии получившую название «Майн кампф». Выйдя из тюрьмы, Гитлер увидел, что за время его вынужденной отсидки национал-социалистическая партия распалась на мелкие отряды, которые зачастую были совершенно неуправляемыми. И тогда он решил, что ему нужна новая охрана, небольшая, но состоящая из людей, согласных пойти, если потребуется, против собственных братьев. Пусть это будет всего двадцать человек, но таких, на которых он мог бы полностью положиться. Вновь набранных телохранителей фюрера поначалу назвали «Ударным отрядом Адольфа Гитлера», но потом Герман Геринг придумал для них новое название — «Schutz Staffel», сокращенно СС. Обычно это словосочетание переводится как «охранные отряды», но Геринг, бывший летчик-истребитель, очевидно, имел в виду, что Schutz Staffel — это эскадрилья прикрытия, летчики, прикрывающие асов в момент воздушной атаки. В СС набирали расово полноценных, рослых молодых людей не старше 30 лет, отлично зарекомендовавших себя на поприще национал-социализма. Колченогих, как Геббельс, или ожиревших, как Геринг, в СС не принимали. Алкоголиков, наркоманов и имевших хотя бы одну судимость также разворачивали с призывных пунктов СС. Поначалу эсэсовцы носили коричневые рубашки, черный галстук, нарукавную повязку со свастикой и австрийскую лыжную шапочку. Когда рейхсфюрером СС стал Генрих Гиммлер, который хотел, чтобы его люди выглядели внушительно, модельный дом Хуго Босса пошил для СС униформу черного цвета с серебряными нашивками, а на фуражках эсэсовцев появилась кокарда со зловещим черепом. «Мертвая голова» была довольно древним знаком отличия, символизирующим особую храбрость, жестокость к врагам и готовность к самопожертвованию. Для эсэсовцев эта черепушка с костями означала как бы «верность до смерти». После назначения Гитлера рейхсканцлером для его охраны был сформирован целый охранный полк «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер», названный так по его личному настоянию и подотчетный только ему одному. 9 ноября 1933 года на Военном мемориале Фельдернхалле в Мюнхене в день поминовения старых борцов, погибших во время «Пивного путча», личный состав «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер» принес клятву верности фюреру. Перед церковью Тетинеркирхе выстроились 830 человек. Уличные фонари были погашены, и вся площадь освещалась только факелами. Под звуки музыки Вагнера ровно в полночь, после последнего удара часов на Тетинеркирхе, прибыл Гитлер в сопровождении Гиммлера, министра обороны генерала Вернера фон Бломберга и группенфюрера СС Зеппа Дитриха, который и выстроил своих охранников для принесения клятвы. Сначала рейхсфюрер СС Гиммлер произнес клятву СС: «Клянемся тебе, Адольф Гитлер, в своей преданности и отваге. Мы обещаем это тебе и будем подчиняться тебе до самой смерти». После этого эсэсовцы «Лейбштандарта СС Адольф Гитлер» повторили полный текст этой клятвы: «Я клянусь тебе, Адольф Гитлер, как фюреру и рейхсканцлеру, в своей преданности и отваге. Я присягаю тебе, и теперь ты можешь командовать мной, а я клянусь подчиняться тебе до самой смерти. Да поможет мне Бог». С этого момента всех новых рекрутов «Лейбштандарта» для принятия присяги посылали в Мюнхен на ежегодную церемонию перед Фельдернхалле. Начальником личной охраны фюрера стал штандартенфюрер СС Ханс Раттенхубер. В июне 1934-го ему было поручено создать имперскую службу безопасности (РСД), в задачи которой, помимо личной охраны Гитлера, входила охрана Геринга, Гиммлера, Геббельса и других высших руководителей рейха, а также их квартир и резиденций. Имперская служба безопасности должна была находиться в подчинении только у самого Гитлера, и он ревностно следил за тем, чтобы начальник его личной охраны выполнял исключительно его приказы. Это обстоятельство неоднократно подчеркивалось фюрером в самой категорической форме. Однажды Гитлер в присутствии приглашенных отобедать с ним генералов заявил: «Я повторяю еще раз, что вы, Гиммлер, не имеете никакого права приказывать Раттенхуберу. Я запрещаю вам это! А если вы, Раттенхубер, что-либо доложите обо мне Гиммлеру, то будете немедленно заключены в тюрьму». Слова Гитлера для Гиммлера были как пощечина. Охранные отряды под аббревиатурой СС создавались для охраны жизни Адольфа Гитлера, и к вопросам, касающимся безопасности вождя германского народа, рейхсфюрер СС, как страж режима, имел самое непосредственное отношение, но напомнить об этом фюреру Гиммлер не посмел, как и не порывался больше командовать штандартенфюрером СС Раттенхубером. Раттенхубер же прекрасно справлялся с возложенными на него обязанностями главного телохранителя фюрера и без ценных указаний Гиммлера, по рекомендации которого он стал начальником личной охраны Гитлера. Раттенхубер так организовал охрану фюрера, что у злоумышленников не было ни малейшего шанса его убить. Все машины Гитлера, на которых он совершал свои поездки, были бронированы и снабжены специальными непробиваемыми стеклами. Броня выдерживала обстрел автоматическим оружием, пулеметом, и на ней не оставались вмятины даже от взрыва гранат. Стекло выдерживало семь винтовочных выстрелов в одну точку, а броня прикрывала все стенки машины, включая днище. Подножки в его машинах закрывались вплотную дверями и исключали, таким образом, возможность впрыгивания на ходу посторонних лиц. Внутри автомашин Гитлера имелись хорошо замаскированные и быстро открывающиеся кобуры для автоматов и пистолетов. Автомобили сопровождавшей охраны были вооружены каждый двумя пулеметами с тысячей двумястами патронами к каждому из них. На улицах, по которым Гитлер мог проехать в автомобиле, выставлялось оцепление охранной полиции, СС и СА. Все помещения рейхсканцелярии находились под контролем сотрудников имперской службы безопасности — РСД. Переходы от служебных помещений к личным апартаментам Гитлера охранялись отборными эсэсовцами из «Лейбштандарта Адольф Гитлер». Весь обслуживающий персонал служебных и жилых помещений фюрера в Берлине и в его имении в Берхтесгадене, а также их родственники подлежали непрерывной проверке со стороны полиции. Пропуска в здания менялись ежемесячно. У каждого входа было установлено круглосуточное дежурство привратников и сопровождающих. Чердачные помещения и крыши находились под постоянным наблюдением охраны. Лица, приходившие на прием к фюреру без заблаговременного оповещения, пропускались только после телефонного запроса. Все посетители получали специальный листок, на котором отмечалось время прихода, ухода и количество вещей, принесенных и унесенных ими из здания. Те, кто не имел спецпропуска, могли зайти в здание только в сопровождении сотрудника охраны. Багаж сдавался для просмотра в помещение охраны. Прием пакетов от неизвестных лиц был строжайше запрещен. Продукты питания поставлялись от строго определенных фирм, служащие которых находились под постоянным полицейским контролем. Заказ продуктов по телефону был запрещен, и продукты закупались только лицами из охраны и лично ими доставлялись на кухню. Все продукты подвергались химическому анализу. Овощи для Гитлера разводили в его имении в Берхтесгадене, выкапывались из земли в присутствии курьера, который отвозил их для приготовления пищи. Вокруг дома Гитлера в Берхтесгадене было установлено большое количество прожекторов, которые включались все одновременно нажатием кнопки и освещали кругом большую территорию. Кроме того, во всех помещениях, где находился Гитлер, включая даже спальню, также имелся сигнал тревоги, соединенный с помещениями охраны. Нажатием соответствующих кнопок Гитлер и его адъютанты могли вызвать охрану или объявить общую тревогу во всем районе. В Берхтесгадене вся почта, поступавшая в адрес Гитлера, просвечивалась рентгеновским аппаратом. Более того, все поступавшее из стирки белье Гитлера тоже подвергалось просвечиванию рентгеновским аппаратом. Гостиницы, в которых останавливался Гитлер во время своих поездок по Германии, находились под непрерывным контролем гестапо. Сотрудники и постоянные гости также тщательно проверялись. В приемной гостиницы дежурили чиновники местной криминальной полиции. Они же патрулировали по всей гостинице. Старший охраны контролировал заселение комнат, прилегавших к апартаментам Гитлера. Комнаты рядом с ним обычно предоставлялись его адъютантам и свите. Во время отсутствия Гитлера его комнаты подвергались тщательному наблюдению внутри. Если фюрер спускался в ресторан, то шесть охранников занимали соседние столы с расчетом видеть все, что происходит в зале. Некоторое время спустя после прибытия Гитлера в ресторан входили опытные чиновники криминальной полиции с женами — тоже для наблюдения за публикой. В ночное время личная охрана дежурила в гостинице, а городская полиция следила за всем прилегающим районом. Исключение составляла гостиница «Дойче Гоф» в Мюнхене во время партийных съездов. В эти дни гостиница была занята партийными чиновниками, получавшими от партийной канцелярии специальные пропуска для входа в дом. Охраной и членами СС все же осуществлялся тройной контроль пропусков. Гитлер любил бывать в театре, поэтому почти во всех немецких театрах имелась «ложа фюрера». Рядом с ложей бронировались места и для местной полиции. Располагались полицейские непосредственно у ложи фюрера справа, слева, сверху и под освещением сцены. Личная охрана и эсэсовская «команда сопровождения» несли охрану Гитлера как в гостинице, так и в театре, где перед входом в его ложу выставлялся пост из двух человек, а также посты у соседних лож, чтобы в случае чего воспрепятствовать покушению. При неофициальных посещениях театра Гитлер входил в ложу уже после начала представления, чтобы не привлекать к себе внимания публики. Более широкие охранные мероприятия предпринимались во время официальных выступлений. Места вокруг Гитлера выдавались только лицам по специальным спискам. Патрули наблюдали за всеми помещениями театра, вплоть до артистических уборных. В день митинга с участием фюрера улицы охранялись штурмовиками СА и полицией. Чтобы предотвратить бросание цветов, их брали у публики и затем приносили Гитлеру. Лиц с багажом немедленно удаляли. Оцепление на улице располагалось таким образом, чтобы каждый второй охранник стоял лицом к публике, а чиновники полиции размещались среди публики и в задних рядах. Дом в Мюнхене, где проживал Гитлер, охранялся снаружи и внутри, вне зависимости от того, находился он там или нет, а за его автомобилем повсюду следовали две машины сопровождения с эсэсовцами. Населению, встречавшему Гитлера, было запрещено держать в руках какие-либо пакеты или свертки. Также было запрещено фотографирование и бросание цветов. Население уведомлялось об этом по радио и через газеты, а также полицейскими на мотоциклах, возившими с собой щиты с соответствующим текстом. Безудержные проявления всенародной любви пошли на спад после того, как Гитлер, десятилетиями перед этим говоривший только о мире, которого хотело большинство населения в Германии, напал на Польшу. Народ же чувствовал ненужность этой войны. В августе 1914 года молодой Адольф Гитлер был среди тех, кто восторженно встретил объявление войны, но в сентябре тридцать девятого никакого воодушевления у немцев не было. Ни флагов на домах, ни восторженных толп на улицах, ни цветов уходящим на фронт войскам. Все надеялись, что германо-советский пакт о ненападении был подписан для укрепления мира, а на деле оказалось, что заключен он был, чтобы фюрер со Сталиным поделили между собой Польшу. Сталин, называвший Польшу буржуазным фашистским государством, мог только приветствовать ее уничтожение. Мол, что плохого будет в том, если в результате разгрома Польши мы распространим социалистическую систему на новые территории? В своей директиве Коминтерну он запретил иностранным коммунистам ехать в Польшу, дабы, как и в Испании, сражаться против фашистов. Советские газеты в те дни печатали лишь победные сводки немецкого командования. Поляки же надеялись, что французы немедля ввяжутся в войну и отвлекут на себя значительные силы вермахта. Не потерпел Гитлер тогда крах лишь потому, что во время польской кампании больше ста французских и английских дивизий на западе пребывали в полном бездействии против двадцати пяти немецких дивизий. Гитлер торопил Сталина со вступлением в войну против Польши. Поддержка Красной армии ему была не нужна, вермахт и сам мог разгромить поляков. Гитлеру политически важно было, чтобы Советский Союз тоже принял самое активное участие в этой войне. Сталину же, дабы не выглядеть агрессором в глазах мирового сообщества, нужен был благовидный предлог для вторжения в Польшу, поэтому он занял выжидательную позицию. Учитывая то, что до сентября 1939 года советское правительство никогда не ставило вопрос о возвращении западных областей Украины и Белоруссии, Москва намеревалась заявить, что Советский Союз вынужден прийти на помощь украинскому и белорусскому населению от исходящей со стороны Германии угрозы. Гитлера подобная формулировка возмутила. Он просил передать Сталину, что указание такого мотива невозможно. Сталин согласился, что планируемый советским правительством предлог содержал в себе ноту, обидную для чувств немцев, но просил ради общего дела не обращать внимания на подобные пустяки, и 17 сентября 1939 года в два часа ночи он сам лично сообщил немецким союзникам, что в шесть часов утра Красная армия наконец-то перейдет советско-польскую границу. С этого дня все советские газеты стали публиковать только оперативные сводки генштаба РККА: «С утра 17 сентября войска Рабоче-крестьянской Красной армии перешли границу по всей западной линии от реки Западная Двина (наша граница с Латвией) до реки Днестр (наша граница с Румынией). Отбрасывая слабые передовые части и резервы польской армии, наши войска к вечеру 17 сентября достигли: На севере — в Западной Белоруссии — м. Глубокое, ст. Парафианово, овладели железнодорожным узлом Молодечно и м. Воложин. На юге — в Западной Украине — наши войска заняли города: Ровно, Дубно, Збараж, Тернополь, Каломый. Наша авиация сбила: 7 польских истребителей и вынудила к посадке 3 тяжелых бомбардировщика, экипажи которых задержаны. Население встречает повсеместно части Красной армии с ликованием». Договорившись с немецким военным атташе генералом Кестрингом и его заместителем полковником Кребсом помогать друг другу в уничтожении «польских банд», нарком обороны Ворошилов отдал войскам приказ о том, что при обращении германских представителей к командованию Красной армии об оказании помощи в деле уничтожения польских частей или банд, стоящих на пути движения мелких частей германских войск, командование должно выделять в помощь вермахту необходимые силы. И в некоторых районах доблестным частям Красной армии действительно пришлось вместе с дружественным вермахтом уничтожать оставшиеся очаги польского сопротивления, но об этом, как выразился Сталин, «братстве, скрепленном кровью», ни в немецких, ни в советских газетах почему-то не печатали. Больше всех были потрясены сговором Гитлера со Сталиным сами нацисты. На следующее утро после подписания исторического пакта в саду Коричневого дома лежала куча из сотен партийных значков — их посрывали с себя разъяренные национал-социалисты, но многие из них вскоре раскаялись в поспешных действиях и очень быстро приобрели себе новые значки. Только в СССР были природные ископаемые, необходимые для бесперебойной работы военно-промышленного комплекса, и только с продовольственными и энергетическими ресурсами Советского Союза Гитлер мог продолжать победоносную войну на западе.